Млечный Путь №1 (1) 2012

– Оружие направлено в сторону постера, висящего на стене слева от входной двери.

Уточнять Логан не стал, пока не было вопроса. Прокурор и так знал, что было изображено на постере.

Ощущение неизбежного падения в пропасть заставило Логана внутренне сжаться – ему показалось на мгновение, что он потерял равновесие и не сможет удержаться на краю. Постер… Что-то было в нем и в позе Кайсера, в сказанным им словах, что-то такое… Что?

Постер был репродукцией с картины Кардони «Ревнивец», написанной в 2028 году, почти одновременно с другой картиной – «Лето в Равенне», сделавшей этого художника знаменитым. Логан, конечно, видел этот постер, когда посетил с Шелдоном место преступления. Этот постер и два других, висевших на дальней от окон стене. На одном была репродукция картины Дали «Мягкие часы», на другом – «Крик» Мунка. Логан запомнил изображения, не придав им значения. Он и не должен был проявлять свое отношение к чему бы то ни было. Только посмотреть и запомнить – это облегчало оператору наведение Свидетеля на нужную точку в пространстве.

«Ревнивец» изображал мужчину, потрясенного, видимо, сообщением, которое он только что прочитал на экране монитора. Монитор стоял на столе так, что экранное поле было зрителю не видно – о том, что там происходило, можно было судить лишь по реакции мужчины, приподнявшегося в кресле. Одну руку он поднес ко рту, пытаясь сдержать крик, а другой опирался о стол, и видно было, как побелели костяшки его пальцев.

Бишоп должен был изменить вводные данные, чтобы Свидетель переключил внимание на Хешема. Прокурор должен был задать вопрос, иначе Логан не мог… Или мог?

Лет около двадцати назад на семинаре возникла дискуссия: может ли наблюдатель фиксировать не отдельные фрагменты реальности, следуя указаниям оператора, а всю реальность – причем по собственной воле. Теоретически этому не было препятствий, уравнения Шредингера допускали такие решения. Практика, однако, как всегда, не поспевала за теорией, и направление внимания Свидетеля все еще определялось заданными вопросами. Юристов такое положение дел вполне устраивало.

Хотя вопрос все еще не был задан, Логан проследил за взглядом Хешема. Тот смотрел не на картину Кардони (она висела за его спиной), а на «Крик» Мунка, если судить по направлению его взгляда. Но там, напротив окна, висел сейчас другой постер. Фотография. Женщина в бикини на пляже – золотой песок (цвет семьдесят шесть, механически отметил Логан), море цвета девяносто два…

– Эмма.

Кто назвал имя?

Логан заставил себя сосредоточиться настолько, чтобы непривычным для него и очень утомительным образом воспринимать не только изображение (поблекшее из-за того, что часть внимания переключилась на восприятие звука), но и сказанные в этой комнате слова.

– Эмма, – произнес Кайсер, Логан понял это отчетливо, сопоставив звук с движением губ. Пистолет Кайсер держал так, будто собирался его опустить, но раздумывал и в любую секунду мог выстрелить в стену или в картину… или в Хешема, понявшего, что ему придется сделать то, чего хочет компаньон, или…

Почему?

– Оставь Эмму в покое, – глухо произнес Хешем. – Оставь Эмму в покое, слышишь?

Кайсер еще немного опустил пистолет. Палец лежал на спусковом крючке. Хешем привстал на стуле, но смотрел не на оружие, направленное теперь ему в лоб, а на изображение жены, выставленное Кайсером напоказ и впоследствии – в автоматическом режиме, естественно, – сменившееся на «Крик».

Логан чувствовал, что достиг предела восприятия – слушать и одновременно видеть было для любого Свидетеля почти невыносимой мукой, ни прокурор, ни защита не требовали таких усилий, понимая, насколько это рискованно.

Логан ослабил зрительное восприятие, сейчас важнее было слышать, он перестал различать цвета, постер на стене предстал белесым пятном. Теперь он очень отчетливо слышал не только каждое слово, но воспринимал интонации, запоминал, стараясь не вникать в то, что уже начал произносить прокурор. Голос Бишопа доносился будто из-под толщи воды и звучал не только глухо, но почему-то с допплеровским смещением – низко, почти на пределе восприятия.

– Со-сре-до-точь-тесь… – тянул гулким басом прокурор. – Опи-ши-те по-ло-же-ни-е о-ру-жи-я от-но-си-тель-но…

К черту оружие. Он должен услышать…

– Дорогой Эдвард, – в голосе Кайсера звучала угроза, но гораздо явственнее Логан услышал в его словах печаль, будто Кайсеру не хотелось говорить то, что он вынужден был сказать. Логан ощущал столько невысказываемых нюансов в каждом слове, сколько (он был уверен в этом) невозможно передать с помощью речи.

– Дорогой Эдвард, – говорил Кайсер, и Логан слышал его дыхание, быстрое и поверхностное. Кайсер волновался, понимал, что другого шанса не представится – или он заставит Хешема подписать, или, выйдя из кабинета, компаньон позвонит в полицию. – У меня нет другого выхода. Ты подпишешь этот документ и будешь молчать…

– Но ты меня ограбил! – В голосе Хешема звучала не столько растерянность, сколько удивление. – Ты не можешь так поступить со мной! Убери оружие, черт возьми!

– Слушай меня. Вариантов у тебя нет. С твоей женой мы были любовниками пять лет. Ты не знал? И Эмма в курсе того, что я делал с фирмой.

– Нет!

– Да.

– Она не…

– Не знал? Ты и не должен был. Видишь фотографию? В Гонолулу мы были вдвоем, а ты думал…

– Эмма…

– Эмма, да. Повторяю: вариантов у тебя нет. Будешь делать все, что я скажу.

– Нет.

Возможно, Хешем хотел изобразить твердость, но Логан услышал лепет обезумевшего от горя ребенка.

– Подпишешь.

– Ты с ней…

– Да. Не двигайся, пока не скажу. Первое: мне нужна эта сделка, и я ее получу. Второе: если я ее не получу, а ты заявишь в полицию, твоя жена пойдет под суд за финансовые махинации вместе со мной.

– Эмма никогда не говорила…

– Она молодец. Я убедил ее в том, что ты ничего знать не должен. Это оказалось не трудно, знаешь ли.

– Ты и она?..

Странные интонации услышал Логан в голосе Хешема. Он никогда прежде не видел мужа Эммы и слышал его впервые. Но сейчас, будучи Свидетелем, осознавал такие нюансы в каждом произнесенном звуке, какие наверняка прошли бы мимо его внимания, будь он в обычном состоянии. «Ты и она», – произнес Хешем, и в этих словах Логан расслышал неожиданное понимание того, что между Кайсером и Эммой существовало что-то более серьезное, нежели любовная интрижка.

– На этот вопрос я отвечать не буду.

Если это был вопрос.

Хешем пытался вникнуть, осознать, решить, Логан боялся упустить хотя бы один звук или оттенок звука, а потому не выходил из слухового диапазона, не «видел» того, что происходило в кабинете, только ощущал краем не сознания даже, а шестого или десятого уровня восприятия, что пистолет по-прежнему направлен в лоб Хешема, а сам Хешем смотрит не на Кайсера, которого не желал видеть, а на постер – фотографию Эммы. Хешему хотелось кричать, но он знал, что никто его не услышит.

«На этот вопрос я отвечать не буду».

Логан попытался по интонации определить, было ли на самом деле что-то между этим… и Эммой. Кайсер мог блефовать, фотография – не доказательство, разве только для разгоряченного сознания Хешема. Логан хотел думать, что Эмма не могла…

Чей-то еще голос прорывался сквозь заблокированное подсознательное восприятие реальности. Логан знал, что это голос прокурора, задавшего вопрос и не получившего ответа. Вряд ли Бишоп проявлял беспокойство – в реальном мире прошло не больше секунды, но, если Логан не примет решение сейчас, скоро прокурор поймет, а оператор поймет еще раньше, что допрос выходит из-под контроля, Свидетель неадекватно воспринимает информацию, и заседание нужно прервать. Если Свидетель начнет перезагрузку, не закончив давать показания, тогда не только процесс придется начинать заново, причем в гораздо более худшей для обвинения ситуации, но и жизнь Свидетеля окажется под угрозой.

– Я не стану этого подписывать.

Какое мужество! Он не станет.