«Если», 2012 № 12

По окончании вопросов вид у Гейзенберга был уставший, но облегченный. Он поблагодарил всех, а на подиум взошел Шеррер и тоже поблагодарил присутствовавших. В семь часов вечера в его доме номер 27 по Вестерштрассе, во 2-м районе на западном берегу озера, назначен прием. Все приглашены.

Публика поднялась и снова наградила Гейзенберга вежливыми аплодисментами, а затем неспешно, переговариваясь друг с другом, направилась к единственной открытой двери. Все это протекало крайне медленно.

Погруженный в размышления Берг встал в очередь на выход. Он так и не услышал ничего, что дало бы ему повод нажать на крючок. Ему требовалось время, чтобы все как следует обдумать. Вечером Гейзенберг появится на вечеринке Шеррера, а завтра в германском посольстве назначен еще один прием. Гейзенберг любил долгие прогулки, и на эти деловые вечеринки наверняка отправится пешком. Так что у Берга будет еще две возможности убить его. Первая — сегодня ночью, вероятно, в Бакер-Парке на Хохльштрассе, располагавшемся между отелем «Баур ау Лак» и домом Шеррера. Будет темно. Проблем не возникнет.

А если не там и не тогда, то можно и завтра, вот только при свете дня задача окажется сложнее. Придется подкараулить его на тротуаре, потом одиночный выстрел — и выстрел безукоризненный, а дальше попытка затеряться в толпе.

Но сначала, при любом из этих вариантов, ему придется принять решение, и нужно немного времени, чтобы поразмыслить. Было бы неплохо переговорить с Гейзенбергом, быть может на сегодняшней вечеринке, попытаться все выяснить, в этаком дружеском ключе. А потом, возможно, ликвидировать.

Прежде Бергу не доводилось убивать человека, но именно для этого большинство тренировок и проводилось. Тот самый миг. Нажать на крючок. Спасти мир. Может быть.

Только он вышел из двери и оказался в вестибюле, как почувствовал прикосновение к плечу и услышал густой и теплый женский голос, произнесший очень тихо на немецком:

— Да, вы должны решить, Мо, — могу я называть вас Мо? — и поскорее. Столь многое висит на волоске, да?

Он обернулся и посмотрел на нее. Она оказалась почти с него ростом и вблизи еще более притягательной. Быть может, лет тридцати пяти, с черными волосами и без излишеств в косметике. Настоящая сила характера ощущалась в ее ответном прямом взгляде, оценивавшем его, как и он оценивал ее.

Он вытащил ее из толпы в боковой коридор. Притворяться бессмысленно:

— Я видел вас в Чикаго. А потом в Лондоне, Париже, Риме. А теперь вот здесь. Что происходит?

Она улыбнулась.

— Мне лучше ответить, иначе вы используете против меня ту «беретту», да?

Она знает о «беретте»? Что за черт?

Они вернулись в вестибюль и затем молча со всеми остальными вышли из здания на Цвейллерштрассе. Она отпустила пару слов о погоде: холоднее, чем в прошлом году, да?

Берг мог быть терпеливым. Ей известно слишком многое, но и для него вот-вот кое-что прояснится…

Наконец на другом конце Хоттингенского моста возле темного парка они отделились от толпы и в одиночестве остановились, облокотившись на перила и уставившись на холодные воды внизу. На скалах, что поднимались над потоком, только начал нарастать лед.

— Я должна кое-что сказать вам, Мо, — произнесла она. — Это очень важно.

— Конечно, важно, — отозвался он. Однако оба они понимали, что он не поверит ни единому ее слову, пока не выяснит, кто она такая и на кого работает.

— Я работаю на фирму, о которой вы пока еще ничего не знаете, Мо, — сказала она, словно читая его мысли. — Позже я расскажу вам о ней. Вы мне, естественно, не поверите. Но я докажу вам, что Вернер Гейзенберг должен умереть. Сегодня, после вечеринки у Шеррера. Вы должны пойти с Гейзенбергом через парк, разговаривая о S-матрице, ну и, быть может, о погоде. Никаких упоминаний о войне или сверхбомбе. Там, в парке, на месте, куда я приведу вас через несколько минут, вы должны застрелить Гейзенберга из своей «беретты». Чтобы смерть его не вызывала сомнений, необходимо сделать три выстрела. Первый — над левым ухом. Второй, когда он начнет падать, — в затылок. И третий, когда он уже будет лежать лицом вверх, — в лоб. Из-за холода вы наденете перчатки, поэтому протирать оружие не придется. Просто бросите его в ближайшие кусты и уйдете.

Несколько мгновений Берг безмолвно взирал на нее.

— Вам многое известно. Черт, слишком многое.

— Я действительно знаю многое, Мо. По правде говоря, в данной линии я знаю все, начиная с этого самого момента. Вы, я, Гейзенберг, бомба, спасенные и потерянные жизни. Все это прямо передо мной, я словно читаю это в газете, пока вы тут стоите. Вы ведь любите читать газеты, не так ли, Мо?

Он действительно любил читать газеты, ежедневно покупал две-три и медленно изучал их за утренним кофе, смакуя незатейливое удовольствие от чтения страниц, где все было строго черным по белому, убедительным, четким и ясным. Совершенно ясным.

Она вперила в него взгляд, предельно серьезная.

— Проблема в том, Мо, что в этих газетах много страниц, и на разных происходят разнообразные события. Все в один и тот же день, и все это новости, достойные печати, понимаете? Вот только определенные вещи должны происходить в определенном порядке, Мо, или я не смогу помочь.

Он бросился на нее всем телом, прижав правой рукой ее левую на перилах. В миг у него поплыло перед глазами, и он уже было подумал, что сейчас упадет на колени, но все прошло. Потом он подумал, что сможет убить ее прямо сейчас, если придется. Ударить ее спиной о перила и сбросить в воду. Достать «беретту», спуститься вниз, выстрелить раз-другой и уйти.

Она улыбнулась, прижалась к нему бедрами и взглянула в упор.

— Посмотри наверх, Мо, на юг, за мост.

Он продолжал смотреть на нее.

— Да ладно тебе, Мо. Ты ведь парень с пушкой. А я… Я всего лишь девушка. Давай же, посмотри.

Он так и поступил и увидел в ночном небе около пяти однотипных самолетов, почти беззвучных, стремительно мчавшихся над Цюрихом.

— Что это?

— Немецкие истребители, Мо. Реактивные истребители, совершенно новый тип самолетов.

— И что же?

— Ты знаешь, Мо. Эти истребители превосходят все, что есть у союзников. И прямо сейчас проходят испытания реактивного бомбардировщика. Через месяц, или даже меньше, он будет запущен в производство. Дальность действия — почти десять тысяч километров. Ты знаешь, что это означает.

— Откуда ты узнала, что эти истребители окажутся здесь? — Может, она была нацисткой, каким-нибудь двойным агентом. Черт, как все запутано…

— Я видела их раньше, Мо. Несколько раз. Бомбардировщик в действии. Я видела, как он несет сверхбомбу, Мо. На десять тысяч километров.

Полная чушь, конечно. Но вот истребители…

— Слушай, я не понимаю. Кто ты, черт возьми?

— Я некто вроде тебя, Мо. Кто верит в мир, который может быть лучше этого. Готовый сделать то, что должен, чтобы остановить зло, прежде чем оно все разрушит.

Берг навалился на нее еще сильнее, сжав ее руку на перилах. Черт, прижимаясь к ней, он возбуждался. Обычно женщинам не удавалось так его раздразнить.

Он почувствовал, что она отталкивает его бедрами.

— Я тебе еще много чего могу рассказать, Мо. И многое тебе предстоит выяснить самому. Два месяца назад в Лорьяне стоял сухогруз «Бремен».

— Я знаю о «Бремене» и дейтерии.

— Но тебе всего лишь сообщили, что коммандос напали на «Бремен», и он затонул.

Что за черт?!

— Ну да, — признал он, — именно так. А нет тяжелой воды — нет плутония, значит, нет и сверхбомбы. По крайней мере, не скоро. Им понадобится около года, чтобы выделить еще. — Тут он запнулся. — Но если это правда насчет фон Рундштедта, то у них будет время выделить дейтерий…

Теперь она не улыбалась. Она оттолкнула его от себя, и он не стал ее удерживать, отступив и освободив ее руку на перилах.

— Все гораздо хуже, Мо. Перед нападением они успели выгрузить более двадцати тонн тяжелой воды. И немцы были даже рады, что «Бремен» затонул. Из-за этого союзники думают, что Uranverein не может создать сверхбомбу. Но они ошибаются.