Первый Контакт (Сборник) (СИ)

— Я не могу сказать, что не хотел этого скандала. В глубине души я его хотел и был рад, когда они скопом навалились на меня, едва я предложил Эвдианему подождать вас. Он надумал сбежать. А теперь, если я раненый или убитый свалюсь со стола, этот миробль повиснет. Но он ценит свою жизнь и потому запретил стрелять в меня. — Лев слегка наклонился назад и посмотрел, как Эвдианем встал на цыпочки. — Я болен ненавистью, капитан. Я заразился здесь, во дворце, от общения с ним и с Битым. Как же я теперь буду жить? Мне ж еще на Землю надо!

Он отвязал от пояса тросик, и Эвдианем плашмя свалился у наших ног. Лев слез, поднял с пола сумку, достал из нее сплющенную колючку и стал разглаживать.

— И вовсе они не хранители, — бормотал он. — Их самих охранять надо, кто ж это на нее наступил…

— Это не болезнь. — Капитан смотрел на колючку, оживающую под пальцами Льва. — Доброта к живому и ненависть к тому, что мешает жить, неразделимы. — Он перевернул ногой Эвдианема, тот приоткрыл налитые кровью глаза. — Поди ж ты, какой невзрачный поганец, а готов всю планету задушить, только б власть не потерять. Я шел сюда, чтоб его убить. — Капитан посмотрел на нас, и никто не опустил глаз. — Но мы поступим по-другому.

И мы погнали перед собой Эвдианема и Битого, и слышали, как шарахались в закоулки дворца слуги и солдаты. Больше никто не пытался остановить нас. После часа лета мы высадили их у взорванной станции-фильтра, дали в руки лопаты и заставили похоронить погибших. Пусть осудят меня потомки за то, что я такой, какой есть, но скажу, что с незнакомым чувством злорадства я прислушивался к хриплому дыханию Эвдианема, неумело работающего лопатой.

— Великие и могучие пусть будут милостивы ко мне. На Эколе мало людей, зачем вам рубить мое дерево, — бормотал он. — Будут милостивы…

— Будут, еще как будут. Мы не станем рубить твое дерево. Но ты разделишь судьбу незаконно живущих. — Капитан поднялся на трап дисколета, он непривычно для нас сутулился. — Отсюда до столицы десять дней пути пешком. Воды здесь с избытком, а дышать будете, чем все дышат. Тебе ведь не нужны люди, Эвдианем, так мы позаботились, чтобы никто вам не встретился.

А Вася, оглядев мускулистого Битого и рыхлую, с пузом фигуру диктатора, молвил:

— Пустыня не дворец. Полагаю, Битый его в два счета наизнанку вывернет.

И мы отправились к себе в лагерь. Мы больше никого из них не видели и, что сталось с диктатором и его главным прихлебателем, понятия не имеем. Да и не до них нам было. Приближалось время отлета, а дел оставалось невпроворот. Мы восстановили регенераторы воздуха, бросив на сварочные работы и киберов, и доставленные со звездолета специальные автоматы. Потом накрыли их защитным полем, а кислородные станции защищать не стали, поскольку именно возле них и располагались наши главные центры и поселки незаконников.

— Мы сделали что смогли. Для этого поколения фильтры будут недоступны, а следующее умнее будет… — так говорил Вася, когда мы с ним делали последние облеты планеты и разбрасывали над городами маленькие елки, готовые к посадке. Для этого нам пришлось почти опустошить питомник. Мы разбрасывали саженцы, сотрясая окрестности призывом:

— Люди! Пусть каждый посадит дерево! И да не будет больше незаконно живущих!

Это, наверно, было здорово, когда с неба сыпались тысячи маленьких елок и у каждой в мешочке с землей корни…

Потом мы всем коллективом переключились на реализацию Васиного предложения. Помните, я говорил, что после покушения на Васю мы скорректировали, вернее, дополнили программу. Пожалуй, это была для нас самая приятная работа на Эколе, хотя мы и израсходовали все корабельные запасы стимуляторов роста растений, весь семенной фонд, все яйца, взятые с Земли, и всех насекомых, обитающих в корабельной оранжерее. Не на подарках же экономить, в самом деле…

Это была небольшая, так, километра на два, долина, расположенная среди гор. А в долину в тумане и радугах спадал водопад, и текла из него извилистая речка, омывая замшелые валуны, разливаясь широкими и тихими заводями. Ивы смотрелись в воду, и под их ветвями плавали утки с выводками утят. Холмистые берега были зелены, а там, где подальше на скалах почвенный слой был тонок, тянулись к небу красные сосны в серебряных иголках, а у подножий холмов были высажены вишни, и Вася так устроил, чтобы они зацвели в день отлета.

— Хочу успеть посозерцать, а то еще когда придется.

Мы их подняли в конце ночи, своих незаконников. Мы просили тех, кто захочет, поехать с нами или пойти пешком. И почти все захотели, и, когда пришли на холмы, взошло раннее солнце и осветило долину, и речку в прозрачном тумане утра, и вишни, которые цвели.

Мы тоже смотрели со всеми вместе, а потом тихо, не привлекая внимания, отошли в сторону, где лежал наш с вечера доставленный дисколет.

Тишкин синдром

— Ничто так не сплачивает космический коллектив, как единство этических и эстетических представлений.

Выдав этот афоризм, Вася изогнул седую бровь и поглядел на меня. Тут даже Клемма и та поняла, чего от меня хотят. Дохнув озоном, она принялась за дело, символически расчищая место для дискуссии: убрала чайный прибор, сняла со стола впечатленца пустотелого, который заправлялся из вазы родниковой водой, и посадила его на окно. Клемма — мой домовый кибер — следит, чтобы в квартире было чисто и красиво, и поэтому впечатленец у меня всегда толстенький такой, гладкий и бодрый… Сегодня Вася опять навестил меня и заодно принес групповой портрет, вроде как на неофициальную экспертизу. Впечатленец, чуя халтуру, обфыркал то место, где Вася третий с конца, и мы оба приняли это как должное. Ничего не поделаешь, мнение впечатленца о произведении искусства, как говорят, обжалованию не подлежит. Для меня разговор, который начал Вася упомянутым выше афоризмом, не был неожиданным: в присутствии впечатленца люди всегда почему-то говорят об искусстве. А лично я ценю эту зверушку как огородника, не более того. И уж как-нибудь сам сумею отличить хороший этюд от плохого…

— Насчет этики я согласен, — ответил я, потирая поясницу. — Этика регламентирует отношения в коллективе и тем полезна. Когда же говорят про эстетику, я всегда вспоминаю Тишку.

Вася не спросил меня о связи между эстетикой и собакой, Вася поморщился. Как и все члены нашего экипажа, он не любил вспоминать об экспедиции на Цедну. Это понятно. Выглядели мы тогда не лучшим образом или, как говорил капитан, вели себя неадекватно.

Я уже рассказывал о наших великолепных по результатам экспедициях на Ломерею, на Теору и другие планеты. Но и мы, прославленные, не были застрахованы от неудач. Что ж, пусть и об этом узнают потомки, пока не поздно… Если бы с нами тогда был Си Многомудрый или Невсос, этого бы не случилось. Но на Земле тогда начались работы по реконструкции днища Тихого океана и была большая нужда в специалистах по донным ландшафтам, а лучше дельфина и осьминога в этом никто не разбирается.

Цедна, рядовая планета, освещаемая своим оранжевым солнцем, была обитаема, и, готовя свой разведочный рейс, мы учитывали это обстоятельство. Если вы помните, тогда с нашей легкой руки началась эпоха открытия обитаемых планет, и многие из них десятилетиями дожидались своей очереди на исследование. Разведочных кораблей не хватало, как, впрочем, не хватает и сейчас…

Мы высадились на Цедне, как всегда, оставив звездолет на орбите. Отличная, скажу вам, планета. Зеленая, обильная холодными речками и теплыми морями. Мы летали над ней на махолетах, неспешно разглядывая окружающую красоту. Махолет — он на глюкозе и не заглушает запахов, а планета пахла черемухой. Леса и воды были населены зверьем, в воздухе порхали птицы, в траве звенели насекомые. К вечеру мы неохотно возвращались в свой третий уже по счету лагерь. Ну да, третий. Первый мы разбили на опушке хвойного леса, накрыли территорию защитным полем и лишний раз убедились в мудрости составителей предписывающих инструкций. Наш капитан, к слову, делит все инструкции на полезные — предписывающие и вредные — запретительные. Первые он знает назубок, а что касается запретительных, то, помню, перед стартом пришли мы к нему домой в гости, он вышел к нам, толкая перед собой тележку, и на нем лица не было. «Ну вот, — решили мы. — Капитан никак заболел».