Простые числа

— Почему он отказался от миллиона? Почему вдруг переехал из города, ушел из института, отказался от дискуссий с коллегами?

— Да?..

— Числовые ряды бесконечны, — сказал я, — а жизнь человеческая имеет предел. Число принимаемых человеком в его жизни решений определяется емкостью генетического счетчика. Щелкает в последний раз, и все — жизнь кончена. Да? Вы это знали, и он это знал. Вы это посчитали для него, и оказалось…

Евгения Ниловна отдернула руку, будто мое колено неожиданно оказалось горячее раскаленной плиты. Сцепила ладони так, что побелели костяшки пальцев.

— Да вы что? — сказала она с изумлением в голосе. — Вы действительно подумали, что я могла…

— Но ведь он знал, что тот день… четверг… был для него последним в жизни?

Буданова молчала.

— Значит, знал, — констатировал я. — А кто, кроме вас, мог ему это сказать?

— Никто. И я не могла. В отличие от Олега, мне далеко до гениальности, знаете ли. Я выяснила, какой ген является счетчиком, да. Мне не нужно было самой заниматься экспериментами, сейчас столько лабораторий ведут аналогичные исследования, публикуется столько подробных материалов… достаточно следить за публикациями и, главное, знать, что ищешь.

— Я и говорю: кроме вас, никто не мог сказать ему…

— И я не могла, — повторила Буданова. — Вы слушаете меня или себя, Петр Романович? Да, я определила ген.

— Конечно! Взяли у Олега Николаевича — и у себя, вероятно, тоже — пробы крови… или что там надо взять, чтобы провести генетический анализ…

— Капли крови достаточно, — сухо констатировала Евгения Ниловна.

— Ну вот, вы сами говорите! — я больше не мог усидеть на этой проклятой пружине, мне показалось, что меня посадили на кол или что я бабочка на игле натуралиста, я встал и принялся, как недавно Буданова, ходить вокруг стола. А она смотрела на меня, и голова ее, будто цветок подсолнуха, поворачивалась за мной, как за солнцем. — Вы сделали анализ и определили полное число решений, которые может принять в своей жизни Олег Николаевич… и вы тоже! Вы определили емкость ваших счетчиков. И значит, приблизительно могли назвать время… день… вряд ли час, но день — наверняка… когда счетчик остановится, и…

— И почему вы решили, что это конец? — с любопытством спросила Евгения Ниловна. — Счетчик остановится, да. Человек больше не сможет принимать осознанных решений, тем более — важных для его жизни. Помилуйте, Петр Романович! Сколько людей живут после этого еще годы и годы! Ничего не решают. Ничего в жизни не выбирают сами. За них выбирают подсознание, рефлекс, привычка… Старики на лавочке…

— Инсульт, — сказал я.

— Что? — нахмурилась Буданова.

— Инсульт, — повторил я. — Счетчик переполняется, и это как-то сказывается на мозговом кровообращении, в организме все связано… Маленький тромб, и конец разумной жизни. Человек может прожить еще годы, как растение…

— Да, — кивнула Евгения Ниловна. — Послушайте, Петр Романович, перестаньте ходить, словно лошадь на корде, простите за сравнение.

Я остановился.

— Извините… Да какая разница! — вспылил я неожиданно для себя. — Это, по-вашему, жизнь? Растение! Лучше уж… Вы определили, что счетчик Олега Николаевича переполнится пятнадцатого февраля…

— Я? — Буданова тоже, похоже, вышла из себя, ударила ладонью по дивану, и пружины издали такой надрывный стон, будто в этот момент действительно оборвалась чья-то жизнь. — Я же вам сказала: нет!

— Но он знал!

Евгения Ниловна встала — тяжело, со стоном, — подошла ко мне почти вплотную и подняла на меня взгляд: изучающий, понимающий, пристальный, не знаю какой еще, что-то было в этом взгляде, чего я не смог бы определить при всем желании.

— Знал, — сказала она. — Знал, конечно, вы правы. Но я здесь ни при чем. Я же вам сказала: гений он, а не я. Я провела анализ в нашей лаборатории, да. Но не смогла точно определить… Тогда он… Это было весной, в марте…

— До того, как ему присудили премию.

— Да, за месяц. Он сказал: «Женя, вы просто не хотите мне говорить». «Ну что вы, Олег, — сказала я. — Я бы сказала, но я действительно не знаю. То есть знаю, как счетчик работает, знаю емкость, но это лишь непроградуированные биологические часы, вы должны понимать! Надо еще поставить показания в соответствие с каждым нашим выбором. Точно, а не приблизительно. Я не могу». «Ах, — сказал он, — всего-то? С этим я и сам справлюсь, это не генетика уже, а математика. Покажите, что у вас получилось».

— И вы показали.

— Да. Почему нет? Я была уверена, что если мне, биологу, не удалось, то ему, математику, — подавно.

— А он смог.

— Когда сообщили, что Олег отказался от французской премии и ушел из института, я поняла, что у него получилось. Позвонила ему — на городской-то квартире у него был телефон, — и он приехал. Мы всю ночь сидели за этим столом, он показывал мне свои вычисления, в которых я ничего не понимала, но в биологии-то я разбираюсь и могу сказать: он все сделал правильно.

— Он уже тогда знал…

— Приблизительно. Это невозможно рассчитать точно задолго до… Потому что есть неопределенность числа ежедневных решений. Там, конечно, тоже можно ориентироваться по сгущениям, по определенным рядам, Олег это умел, а я в математике не разбиралась… Но все равно: срок определяется тем точнее, чем ближе вы к нему подходите.

— Ну да, — сказал я, — сходящиеся ряды, естественно.

— Вот видите… Вам это понятно, мне — нет.

Мне хотелось задать ей вопрос, но я не решался. Старый человек. Женщина.

— Он и для меня рассчитал, — сказала Буданова с какой-то странной улыбкой — я ожидал, что это будет улыбка горечи, растерянности, а она улыбнулась как-то очень светло, радостно даже, будто рассчитал ей Парицкий еще полвека разумной человеческой жизни. — Но не сказал. То есть сказал только, что времени у меня еще много, особенно если я не буду суетиться и по каждой мелочи принимать жизненно важные решения. В общем: живи по-старушечьи, и протянешь еще лет десять. Так я это поняла.

— А вы…

— Я так и живу последнее время… Мало куда выхожу, мало кого вижу, все обо мне забыли, а после смерти Олега так и совсем… Счетчик, да. Но не только число принятых решений определяет, сколько мы будем жить. Болезни. Это от нас не зависит. Аварии. Несчастные случаи. Природные катастрофы… Господи, в мире столько всяких случайностей, в том числе нелепых, от которых зависит жизнь… И так часто жизнь одного человека зависит не от его собственного выбора, а от решений кого-то другого, о ком он никогда и не слышал. Пьяный водитель решил проехать на красный свет и врезался в другую машину. Сам отделался испугом, а человека убил. Кто в этой ситуации сделал выбор, важный для жизни? На чьей числовой оси оказалось сгущение простых чисел? Тот, кто погиб… он вообще в тот момент не принимал решений — ехал по правилам, думал о своем…

— Вы об этом говорили с Олегом Николаевичем?..

— Конечно. Об этом тоже. Видите ли, Петр Романович, чем больше я об этом думала, тем больше убеждала себя в том, что ген-счетчик вовсе и не важен… я имею в виду, не важен для определения даты смерти. Точнее, счетчик действительно ограничивает время, которое сможет прожить данный человек, оставаясь разумным существом, способным принимать решения. Он может жить и потом, но в растительном состоянии… инфаркт, инсульт, болезнь Альцгеймера… не знаю. Но может умереть и раньше, так и не успев сделать окончательный выбор… Вот я… Живу, да. Мой счетчик отсчитывает последние возможности, и я экономлю, я решаю только проблемы типа «накормить гостя ужином или только предложить чаю с печеньем» и так оттягиваю свой конец… К счастью — или к несчастью, не знаю, — серьезных болячек у меня нет, но…

— Получается, — сказал я, прервав, возможно, грубо, рассуждения Будановой, — получается, что если у человека смертельная болезнь — рак, к примеру, — а на счетчике у него еще есть место, то он может продлить себе жить, просто решив жить… если в нужное время, когда сойдутся какие-то числовые ряды, примет нужное решение? Заставит организм подчиниться?