Хроники Кадуола

«Только не в сложившихся обстоятельствах. Я хочу видеть, где именно вы хранили письма. Кроме того, я не желаю томиться целый час у вас в гостиной, пока вы занимаетесь своими делами».

Спанчетта выдавила злобную усмешку и отвернулась. В коридоре она остановилась у высокого секретера. Открыв один из ящиков, она вынула тонкую пачку писем, перевязанную резинкой: «Вот твоя почта. Я про нее просто-напросто забыла».

Глоуэн просмотрел четыре конверта — все они были вскрыты. Спанчетта наблюдала за ним, не высказывая никаких замечаний.

Глоуэн не мог найти слов, надлежащим образом выражавших возмущение. Глубоко вздохнув, он сказал: «На этом дело не кончится — вы от меня еще услышите».

Спанчетта отозвалась оскорбительным молчанием. Глоуэн повернулся на каблуках и удалился, опасаясь, что не выдержит и скажет или сделает что-нибудь, о чем пожалеет впоследствии. Горничная вежливо открыла перед ним выходную дверь. Глоуэн с облегчением поспешил выйти в коридор.

3

Вернувшись к себе, Глоуэн стоял посреди гостиной, кипя от бешенства. Поведение Спанчетты не только выходило за всякие рамки приличий, оно было просто неописуемо! И, как всегда после того, как Спанчетта наносила одно из своих знаменитых оскорблений, невозможно было найти разумный способ ответить, не унижая свое достоинство. Снова и снова про нее говорили: «Бесподобная Спанчетта! Она — как стихийное бедствие, с ней невозможно справиться! Остается только ждать и надеяться, что вихрь пройдет стороной».

Глоуэн взглянул на сжатую в руке пачку конвертов. Все они были вскрыты, а затем небрежно перевязаны резинкой с показным невниманием к его чувствам; возникало ощущение, что письма осквернили, изнасиловали! Но он ничего не мог с этим сделать, потому что письма не были ни в чем виноваты, их нельзя было выбросить. Приходилось смириться с унижением.

«Нужно смотреть на вещи с практической точки зрения», — сказал себе Глоуэн. Бросившись на диван, он изучил каждое из писем по отдельности.

Первое было отправлено из зала ожидания космопорта на четвертой планете системы Андромеда-6011, где Уэйнесс должна была пересесть на пассажирский лайнер агентства, доставлявшего туристов на Древнюю Землю. Второе и третье письма Уэйнесс отправила из Иссенжа, сельского пригорода Шиллави на Земле. Четвертое было проштемпелевано в почтовом отделении поселка Тзем в районе Драцен.

Глоуэн быстро пробежал глазами все письма, одно за другим, после чего прочел их еще раз, не спеша и более внимательно. В первом письме Уэйнесс рассказывала о полете вдоль Пряди Мирцеи до Голубого Маяка, космического порта на четвертой планете звезды Андромеда-6011. Во втором письме Уэйнесс объявляла о прибытии на Древнюю Землю. Пири Тамм принял ее в своем причудливом старом доме близ Иссенжа. С тех пор, как она побывала там впервые, немногое изменилось, и она чувствовала себя почти как дома. Пири Тамм, чрезвычайно опечаленный вестью о гибели Майло, выразил глубокое беспокойство по поводу положения дел на Кадуоле. «Дядюшка Пири стал секретарем Общества в какой-то степени против своей воли. Ему не нравится обсуждать дела Общества со мной, причем он, наверное, считает, что я слишком любопытна и даже назойлива. Всем своим видом он будто спрашивает: почему бы я, в моем возрасте, так настойчиво интересовалась какими-то пыльными документами? Временами он реагирует на мои вопросы почти раздраженно, и мне приходится вести себя осмотрительно. Возникает впечатление, что он предпочел бы забыть обо всей этой проблеме, надеясь, что она исчезнет сама собой, если он сделает вид, что она не существует. Боюсь, что к старости у дядюшки Пири начинает портиться характер».

Осмотрительно выбирая выражения, Уэйнесс поведала о своих «розысках» и о всевозможных препятствиях, то и дело возникавших у нее на пути. Некоторые обстоятельства она находила не только загадочными, но и пугающими — тем более, что она не могла их точно определить или убедить себя в действительности их существования. Явно находясь в пасмурном настроении, Уэйнесс писала, что Древняя Земля во многих отношениях казалась свежей, приятной и невинной — такой же, какой она была, наверное, в незапамятную эпоху молодости человечества, но время от времени в ней чувствовалось что-то темное, промозгло-гниловатое, окутанное тягостными тайнами. По многим причинам Уэйнесс от всей души приветствовала бы возможность оказаться в компании Глоуэна.

«Не беспокойся! — воскликнул Глоуэн, обращаясь к письму. — Я приеду, как только меня отпустят!»

В третьем письме Уэйнесс выражала тревогу по поводу того, что Глоуэн не отвечает. Еще осторожнее, чем раньше, она намекнула, что «розыски» могли завести ее в места, весьма удаленные от усадьбы дядюшки Пири. «Странные происшествия, о которых я упоминала раньше, — писала она, — продолжаются. Я почти уверена, что... нет, лучше об этом не говорить. Об этом лучше даже не думать».

Глоуэн поморщился: «Что происходит? Я же просил тебя не рисковать! По крайней мере, пока я не приехал».

Четвертое письмо, самое короткое, было самым отчаянным, и только почтовый штемпель свидетельствовал о том, что Уэйнесс находилась в окрестностях Драцен, в районе под наименованием Мохольк: «Я больше не буду писать, пока не получу твой ответ! Либо мои, либо твои письма кто-то перехватывает. Или, может быть, с тобой случилось что-то ужасное!» Она не указала обратный адрес: «Завтра я уезжаю отсюда, хотя еще не совсем уверена, куда именно. Как только ситуация выяснится, я свяжусь с отцом, и он даст тебе знать. Не хочу писать ничего определенного — боюсь, что мои письма попадут в руки людей, не замышляющих ничего хорошего».

«Это уж точно, Спанчетта не замышляет ничего хорошего», — подумал Глоуэн. Письма не содержали никаких ссылок на конкретные цели «розысков» Уэйнесс, но даже ее осторожные намеки могли заинтриговать особу с таким складом ума, как у Спанчетты.

Уэйнесс упомянула один раз о Хартии, но только в связи с почти не существующим Обществом натуралистов. По мнению Глоуэна, эта ссылка была вполне безопасна. Уэйнесс с огорчением отзывалась о разочаровании Пири Тамма в самой идее консервационизма. По его мнению, время этой концепции прошло — по меньшей мере на Кадуоле, где поколения натуралистов, вынужденных приспосабливаться к обстоятельствам из практических соображений, создали существующую теперь, полную неразрешимых противоречий ситуацию. «Дядюшка считает, что консервационисты на Кадуоле должны защищать Хартию своими силами, так как у нынешнего Общества натуралистов нет ни возможности, ни желания оказывать им содействие. Я слышала, как он заявил, что Заповедник по своей природе мог быть только переходным этапом в истории развития такого мира, как Кадуол. Я пыталась с ним спорить, указывая на то, что нет никаких предопределенных причин, по которым рационально мыслящее правительство, руководствующееся Хартией как основным законом, пользующимся всеобщим уважением, не могло бы поддерживать существование Заповедника вечно, и что сегодняшние проблемы возникли на Кадуоле, в конечном счете, в результате лени и жадности бывшего руководства, желавшего иметь под рукой обильный источник дешевой рабочей силы и поэтому позволившего йипам оставаться на атолле Лютвен в нарушение важнейших принципов Хартии. Нашему поколению приходится, наконец, расплачиваться за грехи предков и решать унаследованные от них проблемы. Решать — каким образом? Совершенно ясно, что йипов необходимо переселить с Кадуола на не менее пригодную для обитания или даже более благоустроенную планету — трудный, неприятный и дорогостоящий процесс, в настоящее время выходящий за рамки наших возможностей. Дядюшка Пири, однако, пропускает мои доводы мимо ушей, как будто мои вполне логичные доводы — лепет наивного младенца. Бедный дядюшка Пири! Как я хотела бы, чтобы он хоть немного развеселился! А больше всего я хотела бы, чтобы ты был здесь, со мной».