Тигр. Тигр!

Дереликт немного поколебался, а потом пожал плечами.

— Ну ладно, мистер Аквила. Я вам покажу.

Дереликт повел Аквилу по галерее мимо шкафов с фарфором и серебром, лакированных безделушек, бронзовых статуэток и сверкающих доспехов в заднюю часть магазина, где на серых, задрапированных бархатом стенах висело несколько картин, освещенных мягким рассеянным светом. Он открыл я шик в передней части секретера и достал отгула конверт. На конверте большими буквами было напечатано «ЗАВЕДЕНИЕ «ВАВИЛОН»». Дереликт достал долларовую купюру и протянул ее мистеру Аквиле.

— Это последняя работа Джеффри Гельсиона, — сказал он.

Поверх портрета Джорджа Вашингтона очень умелой рукой было нарисовано лицо другого человека — перекошенное злобой лицо дьявола из преисподней, выполненное тонким пером и графитовыми чернилами. Это лицо наводило ужас, а вся сцена вызывала омерзение. Портрет мистера Аквилы.

— Черт возьми, — сказал мистер Аквила.

— Вот видите, сэр? Я не хотел оскорбить ваших чувств.

— Ну, мне просто необходимо получить его в свою собственность, парень, — Казалось, мистер Аквила совершенно очарован портретом, — Он нарисовал это случайно или вполне сознательно? Гельсион знает меня? Ergo sum [32].

— Насколько мне известно, нет, мистер Аквила. Но в любом случае я не могу продать вам его рисунок. Это улика… подделка… Порча купюр Банка Соединенных Штатов… Она должна быть уничтожена.

— Никогда! — Мистер Аквила вернул рисунок так, словно он боялся, что Дереликт немедленно сожжет его, — Никогда, Джимми. Каркнул ворон: «Никогда». Черт возьми. Почему Гельсион рисует на деньгах? Мой портрет, фи. Это преступная клевета, впрочем, n’importe [33]. Рисовать на деньгах? Расточительно. Joci causa [34].

— Он безумен, мистер Аквила.

— Нет! Да? Безумен? — Аквила был потрясен.

— Гельсион совершенно не в своем уме, сэр. Очень печальная история. Его пришлось отправить в специальное заведение. Он все время рисует эти портреты на деньгах.

— Черт возьми, mon ami [35]. А кто дает ему деньги?

— Я, мистер Аквила, и его друзья. Каждый раз, когда мы приходим его навестить, он выпрашивает у нас деньги для своих рисунков.

— Видит бог, le jour viendra! [36] Почему бы просто не дать ему бумагу, э-э, мой древний сотоварищ?

— Мы пытались, сэр. — Дереликт грустно улыбнулся. — Но когда мы давали Джеффу бумагу, он начинал рисовать на ней деньги.

— HimmelHerrGott! Мой любимый художник. В психушке. Eh bien [37]. Как же, святой ад, я буду покупать его картины, если это правда?

— А вы и не будете, мистер Аквила. Боюсь, что больше никто никогда не купит картин Джеффри Гельсиона. Он совершенно безнадежен.

— Почему же он сошел с катушек, Джимми?

— Врачи говорят, что это уход от действительности, мистер Аквила. Он не сумел пережить своего успеха.

— Что? Переведи.

— Ну, сэр, он все еще молодой человек. Когда к нему пришел большой успех, Джеффри оказался к этому не готов. Он не сумел справиться с теми обязательствами, которые наложил на него успех. Так, во всяком случае, говорят его врачи. Поэтому он повернулся ко всему свету спиной и вернулся в мир детства.

— Да? И рисует теперь на деньгах?

— Они утверждают, что это для него символизирует возвращение в детство, мистер Аквила. Как будто бы он еще слишком мал, чтобы понимать значение денег.

— Да? Oui. Ja. Хитроумие безумца. А мой портрет?

— Этого я не могу объяснить, мистер Аквила, если только вы не встречались с ним раньше и он почему-то вас запомнил. Или просто случайное совпадение.

— Хмм. Возможно. Так. Ты ведь что-то знаешь, греческая твоя башка? Я разочарован. Je n’oublierai jamais [38]. Я очень серьезно разочарован. Черт возьми. Больше никогда не будет новых Гельсионов? Merde [39]. Мой лозунг. Нам нужно что-то сделать для Джеффри Гельсиона. Я не потерплю разочарований. Мы должны что-то сделать.

Мистер Солон Аквила решительно тряхнул головой, достал сигарету и зажигалку, а потом погрузился в раздумья. После долгой паузы он снова кивнул. На этот раз мистер Аквила уже явно принял решение, после чего сделал совершенно неожиданную вещь. Он засунул зажигалку обратно в карман, достал другую, быстро огляделся по сторонам и зажег огонь прямо под носом мистера Дереликта.

Мистер Дереликт, казалось, ничего не заметил. Мистер Дереликт, казалось, в один миг одеревенел.

Не погасив огня, мистер Аквила осторожно положил зажигалку на полку перед антикваром, который продолжал стоять неподвижно. Оранжевое пламя отражалось в его остекленевших глазах.

Аквила быстро вернулся в магазин и отыскал там редкий китайский хрустальный шар. Достал его из футляра, согрел, приложив к сердцу, потом заглянул внутрь. Начал что-то бормотать. Кивнул. Положил шар обратно в футляр, подошел к кассе, взял листок бумаги и карандаш и начал писать что-то значками, не имевшими никакого отношения ни к одному из языков. Снова кивнул, разорвал листок бумаги и достал свой бумажник.

Из бумажника мистер Аквила вынул долларовую банкноту. Положил ее на стеклянный прилавок, вытащил из жилетного кармана набор ручек, выбрал одну и снял с нее колпачок. Старательно защищая глаза, он уронил с пера ручки одну каплю на банкноту. Последовала ослепительная вспышка, потом что-то тихо загудело и началась слабая вибрация, однако через некоторое время снова воцарилась тишина.

Мистер Аквила убрал ручки в карман, осторожно, за уголок, приподнял банкноту и быстро вернулся в картинную галерею, где мистер Дереликт все так же стоял, не шевелясь и глядя в оранжевое пламя. Аквила помахал банкнотой перед его невидящим взором.

— Послушай, мой ветхий, — прошептал Аквила, — сегодня вечером ты отправишься к Джеффри Гельсиону. N’est-ce pas? [40] Отдашь ему вот эту бумажку, когда он попросит у тебя банкноту для рисования. Так? Черт возьми, — Он вынул из кармана мистера Дереликта бумажник, положил банкноту внутрь и вернул бумажник на его законное место.

— Теперь я скажу тебе, зачем ты должен будешь туда пойти, — продолжал Аквила, — Благодаря Diable Boiteux [41] на тебя снизошло озарение. Nolens volens [42], хромой дьявол подал тебе идею, как можно вылечить Джеффри Гельсиона. Черт возьми. Чтобы он снова пришел в себя, ты покажешь ему его собственные старые картины, принесшие ему славу. Память — мать всего. HimmelHenGott. Ты меня слышишь, верзила? Ты сделаешь так, как я тебе приказываю. Отправляйся туда сегодня же, и дьявол забери того, кто отстанет.

Мистер Аквила взял горящую зажигалку, прикурил и погасил огонь со словами:

— Нет, мой святейший из святейших! Джеффри Гельсион слишком великий художник, чтобы мы могли позволить ему зачахнуть в зловонном заточении. Он должен быть возвращен этому миру. Он должен быть возвращен мне. Е sempre l'оrа [43]. Я не потерплю разочарования. Ты слышишь меня, Джимми? Не потерплю!

— Возможно, надежда все-таки есть, мистер Аквила, — сказал Джеймс Дереликт. — Пока мы с вами разговаривали, мне в голову пришла одна мысль… о том, как можно вернуть Джеффа в сознание. Я попробую сделать это сегодня вечером.

Рисуя лицо Далекого демона поверх лица Джорджа Вашингтона на банкноте, Джеффри Гельсион диктовал вслух свою биографию. Впрочем, рядом с ним не было никого, кто мог бы ее записать.

— Словно Челлини, — декламировал он, — рисунок и литература одновременно. Рука об руку, хотя искусство едино, мои святые собратья по барбитурату, близкие и родные мне поклонники нембутала. Отлично. Начинаю: я родился. Я умер. Ребеночек хочет доллар. Нет…