Из мрака ночи (сборник)

— Хорошая идея. Кстати, я никогда не слышал об электролизе углекислого газа. Не расскажешь мне, как это происходит?

— Это процесс, который открыл я сам. Он весьма сложный, так что объяснение заняло бы много времени. К тому же, я подумываю, не легче ли было бы превращать материю непосредственно в кислород?

— Стив, я заметил, что у тебя тут много светильников. Но почему ты не сделал окна?

— Окон нет нигде, кроме рубки управления. Проблема тут в том, что окна уменьшают прочность корпуса. Кроме того, мы сейчас находимся в спальне, а поскольку в космосе нет ночи, то ее пришлось бы все равно периодически затемнять. Так что почему не оставить ее просто без окон? Прочность же корпуса корабля очень важна из-за ускорения, которое я использую при разгоне и торможении. Внешний корпус сделан из шестидюймового иридиевого-вольфрамо-вого сплава лишь с двумя отверстиями — дверью и окном в рубке. Все остальное представляет собой сплошной корпус без швов. Нет никакого каркаса, кроме двух переборок шестидюймовой толщины, служащих распорками. Внутренний корпус тонкий, из металла в один дюйм, и отделен от внешней оболочки двухдюймовыми скобами. Пространство между ними пусто — там вакуум. Откачать оттуда воздух проще простого. Достаточно выйти в космос и открыть специальные внешние клапаны. А потом, между корпусами, вакуум сохранится.

— Еще меня беспокоит этот внутренний корпус, — заметил Гэйл. — Есть нечто странное в нем, в отделке и карнизах… Я думаю, что зеленый цвет должен успокаивать, но у меня сложилось впечатление, что сам металл имеет этот красивый зеленый оттенок, из него же сделаны стол, кресла и прочая обстановка.

— Ты совершенно прав, Дэйв. Так оно и есть.

— Но, Стив, мне казалось, что в последнее время не было открыто новых элементов. В музее в Нью-Йорке выставлены все девяносто два элемента, и среди них я не видел зеленых металлов.

— Во-первых, вспомни, я рассказывал, что на самом деле элементов куда больше, чем девяносто два. К тому же, я не думаю, что у них там выставлены все элементы, поскольку некоторые распадаются в течение нескольких дней, и их невозможно хранить. Но тут все металлы — составные.

— Составные? Ты имеешь в виду — сплавы?

— Нет, просто химические соединения, такие же, как азотная или серная кислота. Здесь все вокруг сделано из те-тра-этил-стибина — Sb (С₂Н₅)₄, — состава, который физически и химически похож на металл. Он слишком мягок в чистом виде, но хорош в органических соединениях с углеродом. Можно получить его любых цветов и свойств — красные, синие, зеленые, мягкие прочные, хрупкие, даже газообразные.

— Цветные металлы вместо краски! Это же просто подарок для художников! Подумай только, с какой радостью они станут работать с новыми материалами.

— Наверное, но он также полезен в декоративных целях, хотя слишком мягок из-за громоздких молекул, так что не следует использовать его в трущихся поверхностях.

— Ну, Стив, я просто потрясен! — воскликнул Гэйл. — У тебя великолепный, мо1учий корабль! Как ты назвал его? Ты сказал, что математическую машину назвал «Бартоломей». А как называется корабль?

— Пока что никак. Я надеялся, что ты предложишь мне название.

— Весьма неожиданно, Стив. А какие у тебя были варианты?

— Ну, сперва я думал назвать его «Флюорин» в честь химического элемента, который столь активен, что его невозможно соединить ни с каким другим. Затем я подумал назвать его «Ни-нья», в честь корабля Колумба, который первым достиг Нового мира. Но Райт напомнил мне, что Эрик Красный, сын Лайефа, высадился в Америке еще в тысячном году, и предложил назвать корабль «Эрик».

— Что ж, все названия хороши. Но почему ты решил, что назвать корабль должен именно я?

— Мы с Райтом подумали, что раз ты написал несколько книг, то умеешь придумывать названия.

— Прекрасное объяснение! Кстати, свои названия я выкапываю в старых журналах. Могу предложить «Электрон». Звучит хорошо, и я помню, во время полета ты сказал, что переключил яхту, чтобы отталкиваться от тяготения Земли. А электрон вроде бы тоже имеет отрицательный заряд?

— Хорошее название «Электрон»… и идея хороша. У электрона действительно отрицательный заряд. Райт еще предлагал название «Террестрианин», поскольку это будет первый корабль Земли, посетивший иные миры. Так что выбираем между «Электроном» и «Террестрианином». Какое тебе больше нравится?

— Я предпочитаю «Терристрианин», — ответил Гэйл. — Это название больше подходит по смыслу.

— Ну, так и скажем Райту, что его название победило. А теперь пойдем в саму лабораторию, я хочу показать тебе «Бартоломея».

«Бартоломей» был занят расчетом сложной кривой, являющейся интегралом из десятка других кривых. Райт внимательно глядел, как механический карандаш вырисовывает тонкую линию. Низкое, тихое жужжание доносилось из машины и от ряда маленьких, связанных с ней трансформаторов у противоположной стены. Когда они вошли, Райт выключил машину, поздоровался с Уотерсоном и был представлен Гэйлу, а потом принялся восторженно описывать машину. Очевидно, он гордился ею, как и тем, кто ее изобрел. Когда Гэйл вошел, машина находилась в металлическом ящике, но теперь Райт открыл его, и Гэйл с удивлением увидел ее внутренности. Он понятия не имел, как должна выглядеть подобная машина, но ожидал увидеть путаницу шестеренок, осей, проводов и всего такого. По крайней мере, такое у него создалось впечатление, когда он услышал о математической машине. Но на деле машина оказалась гораздо проще — в ящике были лишь провода, тянущиеся от отдельных «графопостроителей», как назвал их Райт, к центральному интегратеру, а также маленький механизм, переносящий результаты на бумажную ленту.

Эта машина делала возможным пользоваться неизвестной до сих пор математикой. Это совершенно новое исчисление относилось к интеграции примерно так же, как интеграция относилась к арифметическому сложению. Интеграция — это бесконечное сложение очень маленьких членов — эта новая математика являлась интеграцией в бесконечном числе измерений. Новичок учится сначала сложению в двух измерениях. Затем переходит на три. Эйнштейн внес в математику четвертое измерение. Машина же, казалось, работала в бесконечном количестве измерений, хотя на самом деле всегда выбирала лишь четыре из них, потому что у бесконечного количества измерений не может быть физического значения. Машина могла за час решить задачу, на вычисление которой человеку понадобилась бы вся жизнь. Поэтому она была в состоянии построить математическую модель атома.

Уже ночью, сидя за обеденным столом, они втроем окончательно решили вопрос о названии корабля. Было решено назвать его «Террестрианин», так как изначально создатели хотели назвать его максимально наукообразно. Поскольку корпус его был из иридиевого сплава, а потому являлся очень стойким к химическим воздействиям, они подготовили бутылку «царской водки», которая растворяет серебро и золото, но не может справиться с иридием. Обряд крещения был назначен на утро. Потом зазвонил телефон. С Уотерсо-ном хотел поговорить доктор Уилкинс из Маунт Вилсона. Разговор у них затянулся, а Райт сказал Гэйлу, что доктор Уилкинс уже звонил месяца два назад по каким-то вопросам астрофизики, и Уотерсон помог ему тогда решить проблему. Однако, на сей раз доктор Уилкинс казался очень взволнованным… Но тут Уотерсон положил трубку.

— Гэйл, кажется, мы очень удачно выбрали название кораблю, — сказал он. — Также мне повезло, что ты уже здесь. Я должен немедленно лететь в Обсерваторию Маунт Вильсона. К рассвету я вернусь и тогда все вам расскажу. Мне нужно спешить. До скорого.

Мгновение спустя, поскольку двери ангара остались открытыми, Гэйл и Райт услышали гул двигателей. А еще через секунду вся местность вокруг озарилось отсветами голубовато-белого пламени, которое на мили осветили волнистые пески сухой пустыни. По ней промелькнула странная тень, и свет тут же погас. Стало темно. Лишь постепенно замирал в отдалении слабый свист, когда корабль устремился в ночь к Маунт Вилсону.