Посол без верительных грамот (сборник)

– Можно и Верховным Злодеем, это правдиво и величественно. Можно и Ватутой. Каждое наименование рисует мою исключительность. Ибо у рангунов только один Верховный Злодей и только один Ватута.

– Понял. Именовать тебя просто Бессмертным No 3 не годится, ибо у вас Бессмертных, наверно, много.

– Годится и наименование Бессмертный No 3, но оно, кроме номера, мало выражает мою особость – Бессмертных сейчас девяносто восемь. О чем же ты хотел спросить меня? Об ожидающей тебя казни?

– И об этом. Люди в древности казнили только больших преступников за очень большие провины. Но я перед вами не провинился. Почему бы вам не перенять благородные обычаи древних людей?

Ватута заулыбался еще шире и благодушней.

– Мне не нравятся ваши порядки, человек. Ты назвал их благородными? Это звучит нехорошо. Кто из Бессмертных согласится все бессмертие пребывать в благородстве? Таких глупцов не найти.

– И все-таки – почему меня надо казнить?

– А почему бы не казнить? И то и другое возможно. Из двух равнозначащих возможностей я выбираю ту, что приятней. Приятней видеть твою казнь, чем постоянно видеть тебя. Казнь врага – радостное зрелище, а какая радость в любовании твоей тщедушной фигурой?

– Я могу быть вам полезен, Ватута.

– Не смеши! Смертному надо искать пользы, чтобы удлинить свое кратковременное существование. А какая польза искать пользы Бессмертному? Можешь ли ты удлинить мое существование? Оно и так безгранично. К чему же твои услуги, тем более, что ты и сам не знаешь, на какую услугу способен. Бессмертные ненавидят полезное. Ты заметил, что мы одновременно строим и разрушаем построенное?

– Заметил.

– И сказал при этом, что на вашей далекой родине подобные действия называют переливанием из пустого в порожнее. Мой министр Прогнозов и Ведовства, дилон Кун Канна, в своей стране некогда величайший из Конструкторов Различий, додумался глубоким саморазмышлением, что переливание из пустого в порожнее равнозначно творению бесполезного и ненужного. Вот единственная операция, роднящая людей и рангунов: с энтузиазмом переливать из пустого в порожнее! Именно с энтузиазмом, ибо без энтузиазма такие совершенные операции не совершить! Вы расцвечиваете редкими случаями бесполезности свое скудное существование, оно немыслимо без непрерывно творимой пользы. Вы все делаете по необходимости. А мы, не нуждающиеся ни в чем, заполняем свое бессмертие одним бесполезным. И чем выше степень красивой бесполезности, чем горячей градус великолепной ненужности, тем привлекательней. Вот если бы ты сказал: могу сделать нечто такое, что никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели не сможет вами быть использовано, еще можно было бы сохранить тебе жизнь. Но разве ты, раб полезного, мог бы сотворить что-либо прекрасное и абсолютно ненужное?

– Могу, – хладнокровно объявил Бах.

Пока Ватута разглагольствовал, Бах увидел путь к спасению. В студенческие годы Бах среди друзей прославился как острослов и софист. Создатель хронистики, науки о трансформации физического времени, Чарльз Гриценко, тоже артист в переиначивании понятий, с уважением говорил о молодом ученом: «Миша Бах способен убедительно доказать, что „да“ это „нет“, а после – еще убедительней, – что „нет“ это „да“. И сообразив, как воздействовать на Верховного Злодея, Бах быстро переориентировался. Но, уже уверенный в успехе, он позволил себе раньше поиздеваться над Ватутой, а уж потом увлечь его абсолютной бесполезностью задуманного плана.

– Мой отец был из немцев, – начал он, – а мать гречанка. Теперь все народы на Земле сильно перемешались, но в древности немцы и греки существовали особо. И каждый народ отличался от другого. Считаю, что от отца-немца я унаследовал трудолюбие, глубину мысли и основательность, а от матери-гречанки – любовь все оспаривать и неверие в незыблемость истин.

– В самовосхвалении тебе не отказать, – одобрил Ватута.

– И, в порядке побочного замечания, – продолжал Бах, игнорируя реплику Ватуты, – я сейчас докажу, что, казнив меня, ты совершишь полезный для себя поступок. – Бах почувствовал удовольствие, увидев, что Ватута удивился. – Ведь, оставив меня в живых, ты обязан заботиться обо мне, кормить, искать мне дело без переливания из пустого в порожнее – я не из мастеров такого искусства. Тысяча хлопот! А казнив, избавляешься от всех хлопот, то есть совершаешь нечто полезное для себя. Ты не смеешь умертвить меня, поскольку такой поступок тебе полезен и, стало быть, противоречит сущности вашего абсолютно бесполезного бессмертия.

– Интересно, я подумаю, – с уважением промолвил Ватута. – Но ты хотел предложить что-то, а не только оспорить твою казнь.

– Именно предложить. Слушай, Ватута.

И Бах сообщил, что за свою не такую уж короткую жизнь он совершил немало путешествий по ближнему к их Солнцу космосу, прежде чем записался в хронавты. На сотнях планет он узнал столько событий, форм жизни, катастроф и расцветов, что одно перечисление открытий заняло бы месяцы местного времени. И главным из его открытий была недавняя по их земному времени находка в Северной Скандинавии – есть такая мало обитаемая местность на Земле. Та находка поколебала все устоявшиеся представления о жизни во Вселенной. Именно для проверки его скандинавского открытия и снарядили «Гермес», первый хронокорабль, путешествующий не только в прямом времени космоса, но свободно вторгающийся во времена фазовые – под углом к прямому.

– Так вот, Ватута, я согласен рассказать о всем пережитом и обнаруженном, и ручаюсь, что рассказ мой, во-первых, будет захватывающе интересным, и, во-вторых, ничто услышанное никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели вы не сможете использовать. Все будет для вас абсолютно и всеохватно ненужным!

Ватута задумался.

– А если что-либо из твоей информации будет неинтересно или, что хуже, полезно для нас? Тогда тебе придется немедленно расстаться со своим краткосрочным существованием.

– Кое-какие мелочи моей жизни могут быть вам малоинтересны, – согласился Бах. – Но не буду злоупотреблять скукой. Зато гарантирую собственной головой бесполезность даже интереснейшей информации.

– Гарантируешь собственной головой – это внушительно! Принимаю твое предложение. Немедленно приступим к извлечению из тебя всего интересного и ненужного для нас, что ты успел накопить за жизнь.

Бах быстро сказал:

– Предупреждаю: рассказ займет не один ваш день, ведь перевести в слова все события моей жизни…

Ватута презрительно прервал его:

– Переводить всю свою жизнь в слова? Даже у нас, имеющих в запасе бессмертие, не хватит терпения слушать. Мы не услышим, а увидим твою жизнь. – Ватута повысил голос: – Где Кун Канна, министр Прогнозов и Ведовства? Пусть он говорит так, чтобы его понял и пришелец. Почему я не вижу Кун Канны?

Уже не речью, а телепатированной мыслью до Баха донеслось:

– Повелитель, я всегда рядом. Прости, что не осмеливаюсь попадаться на глаза, твое величие ослепляет меня.

– Прощаю. Выдвинись.

К властителю засеменил худыми ногами дилон – проволочил облезлый хвост по камню, плотно ухватил десятью пальцами одной руки десять пальцев другой, удлинил обе руки и сложил их, сплетенные, к ногам Ватуты – вероятно, высший знак покорности и послушания, подумал Бах.

Ватута недавно назвал Кун Канну величайшим из Конструкторов Различий, но на Старейшин министр Прогнозов и Ведовства походил лишь отдаленно: те, хоть и немолодые, были еще в теле – этот выглядел увядшим старцем; те держались величественно – этот униженно горбился; те транслировали свои мысли с важной неспешностью – у этого даже мысли, так показалось Баху, от торопливости заплетались. Бах на миг закрыл глаза от сострадания к жалкому пленнику, словно в насмешку наделенному высоким званием министра.

– Кун Канна, доложи поведение старого глупца Гуннар Гунны на ближайший срок, – повелел Ватута.

В мозгу Баха зачастили ответы министра Прогнозов и Ведовства. У дилонов не проходит ошеломление. Старейшина Старейшин Вещий Старец Гуннар Гунна пребывает в страдании после недавнего удара по Столице. Новые разрушения ввергли его в полуомертвелость. Ни мыслей, ни приказов он не генерирует. На башнях растерянность и тишина. Окончательный прогноз: дилоны ответных атак не предпримут, на это у них нет сил.