Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде(СИ)

— Я бы тебя остановил, — сержант отвечал односложно, сосредоточившись на своём занятии — он подыскал себе подобие скребка и счищал с подошв налипшую глину.

— Но ты мог в это время быть занят, вести там…. бой, например. Тебя могли убить, чёрт побери!

Савомото наконец поднял голову:

— Не могли! Боги они как — либо против, либо полностью на нашей стороне. Сегодня — на нашей! — подытожил он, скривившись в похожей на улыбку гримасе.

«Ещё не вечер!», — хотел сказать Пашка.

Но его прервал сержант, выставив ладонь в небо:

— Это по наши души….

— С чего ты взял?

Вертолёт свистел чуть громче, но в основном американцы утюжили небо в стороне.

— Чувствую! Давай спрячемся в доме.

Стали неторопливо приподыматься, но оба сразу поняли, что забраться в окно не успевают. В едином порыве они бросились к автомобилю и, распластавшись на асфальте, втиснулись под днище.

Учитывая, что это был не внедорожник (лимузин из американских, Пашка против обыкновения даже не взглянул), просвет от дороги у автомобиля был порядочный. Но у Савомото за спиной выпирал ранец, у Пашки вещмешок, и он слышал, как что-то цеплялось и трещало, когда он подгребал под себя асфальт, надеясь залезть поближе к кишке глушителя.

Лёжа под автомобилем Пашка ещё раз подивился одному наблюдению:

«Вертолёт машина достаточно тихоходная (звук не обгоняет), весьма громкая — слышно её издалека, но вот где-то гудит, гудит, а потом умудряется навалиться своим грохотом лопастей почти внезапно. Возможно, это происходит из-за переотражения звука от домов, а так чёрт его знает…? Интересно „духи“ в горах тоже сталкивались с подобным эффектом»?

Геликоптер на самом деле шёл неторопливо, вдоль дороги и невысоко. Было понятно — патрулирование или поиск. Паранойя противным холодком нашептывала — ищут их.

Лежащий почти с краю Савомото проводил взглядом удаляющийся вертолёт:

— Это не тот…, тот как стрекоза. А этот на вид — капля с хвостиком. Чёрный.

«Сперматозоид, — ухмыльнулся Пашка, — негритянский»

— Похоже на полицейский, — предположил сержант вслух и стал выбираться.

— Он вернётся, — предостерёг Пашка.

— Мы здесь как крысы….

— Погоди пока!

Пашка видел то, что со своей стороны сержант видеть не мог.

Белый внедорожник выкатил почти неслышно — общий шумовой фон скрадывал работу двигателя и шелестение покрышек. Удивила его ослепительная белизна — машина было словно только что с мойки.

Пашка только сейчас обратил внимание, как изменился город. Прошло чуть больше суток с начала боевых действий, а на некогда чистых улицах скопились кучи мусора, на дорогах появился слой жирной влажной грязевой плёнки. Основным его цветом стал серый, а всё яркое словно поблекло. Продукты гари от взрывов, пожаров осели на домах, рекламных плакатах, брошенных автомобилях, и вялотекущие осадки не могли её смыть.

Внедорожник двигался исключительно медленно, и на этом фоне выглядел белым пугалом, своего рода приведением.

— С вертолёта эту машину видели наверняка. И ничего, — прошептал Савомото (он переместился и тоже увидел автомобиль), — значит это янки.

— Ну не лейтенант же Мураками тест-драйв проводит…

Сержант не понял английское «тест-драйв», но переспрашивать не стал. Видимо уже привык к Пашкиным словесным вывертам, к тому же уловив злой сарказм, понял, что фраза не имеет объяснений.

— Я имею в виду, что это тоже кто-то из поисковых партий. Это могут быть даже гражданские.

«Американские партизаны»? — Пашка ухмыльнулся — сочетание резало слух. Голливудские пропагандистские поделки и тут наложили свой отпечаток на его восприятие Америки. При этом неизвестно как они принимаются самими американцами, но на него все эти «николасыкейджи» производили обратный эффект. Образ американского ополченца, защищающего своих детей, спасающего Америку и весь мир заодно, казался картонной бутафорией.

Кстати, надо отдать должное янки, с детьми они управились оперативно — школьные автобусы первыми покинули город. Пашка даже краем уха слышал распоряжения какого-то японского офицера, чтобы их не досматривали.

В реальности наличие у гражданского населения оружия и осведомлённость об этом японских солдат, приводило к лишним жертвам именно среди населения.

И, тем не менее, кто сейчас мог помогать американской армии? Бывшие военные, моряки (город портовый), пансионеры всякие — деды, у этих (ничего странного) ещё, как говориться, были «яйца».

— Ещё могли глупые молодые романтики-патриоты! — Эту фразу Пашка сказал вслух, но Савомото ни как не отреагировал. Он вообще в последнее время на всё непонятное, что выдавал Пашка, отмалчивался.

Стёкла в машине были не тонированы, но отсвечивали, пока внедорожник не проехал совсем близко.

Водитель был один, на военного однозначно не похож — яркая куртка, лицо прикрыто крупными солнцезащитными очкамо то, что сначала они приняли за головной убор, оказалось обесцвеченной шевелюрой.

«Женщина»?

На какие-то полминуты водитель отпустил руль, снял очки и наскоро протёр их платком — лицо было азиатским.

«Не! На бабу не похоже»!

Машина прокатила чуть дальше и встала, высветив красными стопами.

— Это не китаец, возможно кореец, но я могу спутать — эта его причёска…, — вымолвил сержант, — может из местных?

— Нам нужен транспорт, — твёрдо сказал Пашка.

«Ещё нужна гражданская одежда. Самолёт бы захватить и рвануть в… Мексику хотя бы. Эх…»! — Вспомнились груды денег, сгоревших в «Фольксвагене». Говорить о своих планах сержанту он не стал.

— Подкрадёмся сзади….

— Увидит в зеркало заднего вида. До него десять метров. Машину не глушит, нога на тормозе — даст по газам и тю-тю, не успеем, — прикинул Пашка.

— Не всё время же он в зеркала смотрит….

«Он к нам левым боком чуть повёрнут, а водительское зеркало прямое, значит сейчас мы вне его поля зрения, но башкой крутит туда-сюда, словно высматривая что-то. Может его что-нибудь отвлечёт? Тогда сразу рывком и — в мёртвую зону позади машины, — примерился Пашка, — нет! Один чёрт заметит! Лучше уж сразу запугать — рывок к двери и дуло к носу. Дьявол! Тоже можем не успеть добежать, и толку потом палить в широкий зад машины, только подстегнём?! И валяться здесь долго нельзя, действительно как крысы! Наверняка начнётся (точнее уже идёт) прочёсывание и зачистка силами пехоты. И в небе…».

В небе по-прежнему сновали вертолёты, правда, несколько в удалении. Ближе к акваторий, опустив носы, прошла пара «Апачей». Не переставал маячить нарезающий круги чёрный полицейский геликоптер.

— Дверь открыл! — Прошипел сержант.

«Вот оно! Если сейчас он выйдет — надо брать»!

Выходить не стал — водительская дверь нараспашку, голова свесилась, улыбается, смотрит в их сторону.

— Свои! Не стреляйте! — На японском языке.

Если честно Пашка, увидев высунутую физиономию, нечто подобное и предположил. А вот Савомото он неожиданности дёрнулся и стукнулся головой об днище.

— Я сейчас покажу ему «свои», — в его руках задёргался пистолет.

— Не глупи, — осадил его Пашка, начиная выползать, — это шанс.

— Залезайте в машину! — Неуверенно, но вполне обнадёживающе поторопил их незнакомец.

Машина и внутри была такая же вылизанная, просто блистающая чистотой светлой обивки. Они с Савомото смотрелись тут совершенно инородно: перемазанные, взмыленные, в потрепанной форме.

«Видок у на-а-ас…, подорванцы, — Пашка видел, как на мгновенье скривился хозяин машины, — ничего, кожа — отмоется».

Ускорение приятно вжало в сиденье. С заднего сиденья салон кажется огромным, бежевый цвет (в Америке такие любят) ещё больше усиливал эффект объёма. Большая машина глотала подвеской любые неровности, создавая иллюзию надёжности и защищённости. Пашка даже позволил себе слегка прикрыть глаза, ощущая, как он устал, не столько физически, сколько морально. Парень куда-то уверено рулили, и ему не хотел ни о чём думать. Пока.

Как выяснилось этот парень — японец действительно из местных. Зовут его Хонда. Работает в автосалоне «Хонда», и машина на которой они едут тоже «Хонда». Поначалу он без умолку возбуждённо тараторит, видимо слишком нервничая, произносит кучу непонятных слов и терминов, даже на взгляд Пашки. Савомото тот вообще постоянно дёргался, сжимая кулаки, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Приходилось иногда тыкать его в бок, призывая к терпению. Но постепенно сержант успокаивается, да и парень начинает вести себя более сдержано, в конце концов, видя, что пассажирам не до этого, не особо их достаёт, тем не менее не переставая зыркать в зеркало заднего вида со смесью всевозможный эмоций. В нём, то пробивалось уважение к воинствующим предкам, то определённое превосходство (как же — он цивилизация, а тут неандертальцы), и бесспорно любопытство (ещё бы!).