Боги войны

Шар постепенно удалялся от берега.

– От голода мы не умрем, – широко улыбнулся Туре, открывая плетеный сундук.

Корсон машинально потянулся к своему мешку с продуктами. Мешка не было, он потерял его в схватке с писарем.

– Здесь есть колбаса, вполне свежий хлеб и красное вино, – сказал негр.

Из кармана брюк он достал огромный складной нож и принялся резать хлеб и колбасу. Потом откупорил бутылку и подал Антонелле.

Корсон с интересом смотрел на него.

– Никогда не видел ничего подобного? – спросил Туре, перехватив его взгляд. – Наверное, в ваше время питались таблетками и другой химией. Но и то, что есть у меня, вовсе не плохо. На войне как на войне.

Вино разогрело Корсона. Он закусил хлебом и решил задать несколько вопросов. Перед ним сидел человек, который знал об этом странном мире гораздо больше, чем он сам.

– Меня удивляет, – осторожно начал он, – это пустое небо. Война в воздухе должна сеять разрушения на огромных территориях, а для этого нужны летательные аппараты.

– Таких правил нет, – ответил Туре. – По крайней мере, мне так кажется. В этом секторе нет ни самолетов, ни ракет, ни геликоптеров. Конечно, это не значит, что в другом районе Эргистала не ведутся воздушные бои. Я бы первый удивился, будь это так.

– Правила? – Корсон перестал жевать.

– Может, вы заметили одну вещь, – продолжал Туре. – Никто здесь не пользуется ядерным оружием. Разве это вас не удивляет? Хотя вы его вполне можете и не узнать. Но по другую сторону гор атомные бомбы время от времени рвутся. Причем очень мощные.

Корсон вспомнил столбы огня и грибы дыма, видневшиеся за горами.

– А кто следит за соблюдением этих правил?

– Если бы я знал, то пошел бы к нему и вежливо попросил выпустить меня отсюда. Вероятно, какой-нибудь бог или демон.

– Вы действительно верите, что мы в аду?

Слово это не имело для Корсона особого смысла, и он употребил его, вспомнив о почти забытой в его время мифологии. В галактическом языке «ад» означал исключительно неприятное место.

– Я немало думал над метафизическими вопросами, – признался Туре. – Эргистал похож на исключительно материальный ад. Например, это небо: я бы поклялся, что оно твердо, как стеклянная плита. Я делал триангуляционные замеры, поднимаясь и опускаясь на своем шаре, и мне кажется, что оно находится на высоте от десяти до двадцати километров. Потому-то этот мир, хотя и материальный, выглядит неестественно. Отсутствие горизонта, одна сплошная плоскость… Это не поверхность какой-то планеты. У планеты с таким горизонтом должно быть колоссальное притяжение. Мы были бы раздавлены, едва успев появиться здесь.

Корсон с некоторым удивлением согласился: этот человек из далекого прошлого знал удивительно много.

– Мы находимся не в нормальном пространстве, – сказала Антонелла. – Я ничего не могу предвидеть. Сначала я не беспокоилась, поскольку способность эта временами почти пропадает. А здесь я как будто… ослепла.

Корсон с интересом посмотрел на нее:

– И когда именно твои способности пропадают?

Антонелла покраснела:

– Прежде всего на несколько дней в месяц. Но сейчас… это совсем не то. Бывает это и во время путешествий в космосе, но это случалось со мной не часто. Бывает после прыжка во времени, но тогда это длится недолго. И наконец, когда вероятность многих событий почти одинакова. Но в любых условиях у меня оставалась хотя бы частичка этих способностей, а здесь… ничего.

– О каких способностях она говорит? – спросил Туре.

– О способности, которой обладает ее раса. Они могут заранее предвидеть события – минуты за две до них.

– Понимаю. Это так, как если бы у них был перископ, способный пробить поверхность данного времени. Близорукий перископ. Две минуты – это немного.

Корсон попробовал осмыслить все, что рассказала Антонелла. Опережающая информация была некоторым образом связана с космогоническим принципом Маха, учитывающим особенности каждой точки Вселенной относительно целого. Означало ли это, что они находились во Вселенной, с которой была синхронизирована нервная система Антонеллы? А может, они были мертвы, хотя и не помнили момента смерти?

– Разве это не удивительно? – сказал Туре. – В Африке, задолго до моего рождения, колдунов считали предсказателями будущего. В мое время им уже никто не верил, а в будущем это обернулось действительностью.

– Откуда этот хлеб? – спросил Корсон, указывая на свой бутерброд.

– Из интендантства. Сейчас, когда вы задали мне этот вопрос, я подумал, что действительно не видел нигде ни полей, ни фабрик, ни пекарен. Но разве это не естественно во время войны? Оружие, одежда, лекарства, продукты прибывают издалека, из какой-то легендарной страны. Если война длится долго, то человек над этим даже не задумывается. Только поля, которые он видит, уничтожаются, ибо принадлежат врагу.

– А где командиры? Почему они не хотят прекратить эти бессмысленные сражения?

– Над нами. Высоко, очень высоко над нами. Обычно их никто не видит.

– А если их убивают?

– Тогда их сменяют другие, – сказал Туре. – Те, которые идут за ними по старшинству. В настоящей, кровопролитной войне сражаются потому, что есть противник и нет выбора. А может, у командования есть и свои личные причины.

Корсон глубоко вздохнул.

– Но где мы находимся?! – яростно воскликнул он.

Туре спокойно посмотрел на него:

– Я мог бы сказать, что мы летим на шаре над плоским океаном, но это и так видно. Я много думал над этим вопросом и нашел только три варианта ответа. Можете выбрать любой из них или предложить что-то свое.

– Что это за варианты?

– Первый: мы просто-напросто умерли и находимся в метафизическом чистилище, где проведем неограниченное время, может, целую вечность, без всяких шансов выбраться отсюда, даже если умрем снова в этих войнах. Для этого существуют Перемирия.

– Перемирия?

– Так вы еще этого не пережили? Ах да, вы же здесь недавно. Я расскажу об этом чуть позже. По второй моей гипотезе мы реально не существуем. Мы – только информация, замкнутая в гигантской машине, и кто-то ведет огромную Kriegspiele, War Game или, если хотите. Военную Игру. Речь идет о результате того или иного конфликта. Это как если бы все войны Вселенной велись только в одном месте. В таком случае мы являемся чем-то вроде фигурок на макете, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю, – сухо ответил Корсон.

– А теперь – противоположная гипотеза. Мы действительно существуем, но не в этом мире. Быть может, мы лежим где-то в склепе, соединенные с машиной множеством проводов, и нам кажется, что мы все переживаем наяву. Может, речь идет о психологической терапии, чтобы отвратить нас от войны, а может, это какой-то спектакль? Или эксперимент? Моя третья гипотеза предполагает, что этот мир реален. С нашей точки зрения, это странно, но верно. Он был создан людьми или человекоподобными существами, хотя в этом я сомневаюсь, для целей, о которых я не имею ни малейшего представления. Эта гипотеза нравится мне больше всего, потому что допускает способ выбраться отсюда, причем без утраты своей личности.

– У ваших трех гипотез есть одна точка соприкосновения, – сказал Корсон. – Они одинаково хорошо подходят к другому миру, тому, из которого мы пришли.

– К миру, который остался у нас в памяти, – поправил Туре. – Это не одно и то же. Вы уверены, что мы явились из одного и того же мира? Есть еще одна точка, общая с тем… миром. У нас одинаковое понятие о свободе, и мы одинаково не способны жить так, как нам нравится.

Они помолчали.

– Как вы сюда попали? – спросил наконец Корсон.

– Я мог бы спросить вас о том же. Вам не кажется, что я говорю слишком много?

– Не знаю, поверите ли вы мне.

– Я научился верить, – просто сказал негр.

Корсон коротко описал ему свою одиссею, начав с лагеря Верана. Эпизод с планетой-мавзолеем он опустил.

– Кто-то взял на себя большой труд, чтобы вас сюда доставить, – подытожил Туре. – Вероятно, один из тех, кого я числю в моей гипотезе.