Сборник.Том 7

— Ну хорошо. Эти ваши кубические стеклянные емкости — где они?

— Перед вами их голографические изображения. На самом деле каждая из них размещена в горах. Между ними три тысячи километров. В вакууме свет преодолевает такое расстояние за тысячную долю секунды, иначе миллисекунду. Но мы сделаем это ещё быстрее. В центре левого куба в сильном магнитном поле подвешена маленькая сфера — крошечный гиператомный двигатель. Вы её видите, директор?

— Что-то такое вижу, — ответил Танаяма. — И что же?

— Если вы будете внимательно следить за нею, вы увидите, как она исчезнет. Отсчёт времени начат.

В наушниках присутствовавших раздался голос, ведущий предстартовый отсчёт времени, и на слове «ноль» сфера действительно исчезла из одного куба и появилась в другом.

— Не забудьте, — напомнила Уэндел, — их разделяет три тысячи километров. Хронометры показали, что между исчезновением и появлением прошло десять микросекунд, значит, скорость перелета в сто раз больше скорости света.

Танаяма поднял глаза.

— Как знать? Что, если вы просто придумали фокус, что-бы одурачить доверчивого, на ваш взгляд, старикана?

— Директор, — строго сказала Уэндел, — здесь сотни честных учёных, многие из них земляне. Они покажут вам все материалы и дадут самые подробные объяснения. Никаких фальсификаций — всё честно.

— Хорошо, пусть так — но что это значит? Маленький шарик, мячик для настольного тенниса пролетел несколько тысяч километров. Чтобы добиться этого, вы потратили три года?

— При всем моём уважении к вам, директор, должна заметить, что мы сейчас показали больше, чем вы могли ждать от нас. Да, наш двигатель размером с теннисный мячик, и пролетел он всего несколько тысяч километров — но вы были свидетелем сверхсветового перелета, а это всё равно что увидеть звездолёт, летящий к Арктуру со скоростью, в сто раз превышающей скорость света.

— Но я предпочел бы увидеть звездолёт.

— Увы, придётся немного подождать.

— Времени нет. Времени нет, — хриплым шёпотом проскрипел Танаяма. И вновь зашёлся в приступе кашля.

Негромко, так, чтобы услышал он один, Уэндел ответила:

— Одного вашего желания мало, чтобы одолеть природу.

39

Прошло три дня, до отказа заполненных официальными мероприятиями, и городок, неофициально именовавшийся Гипер-Сити, мог вздохнуть с облегчением — гости наконец-то отбыли восвояси.

— Ну вот, — сказала Тесса Уэндел Крайлу Фишеру, — теперь два-три дня на отдых, и с новыми силами за работу. — Выглядела она утомленной и недовольной. — Какой гадкий старик!

Фишер без труда понял, кого она имела в виду.

— Танаяма болен и стар.

Уэндел метнула в него свирепый взгляд.

— И ты его ещё защищаешь!

— Просто констатирую факт, Тесса.

Она укоризненно подняла палец.

— Сомневаюсь, что в молодые годы этот несчастный старец был умнее… Как же он мог столько лет руководить Конторой?

— Это его место. Он командует Конторой больше тридцати лет. А до этого почти столько же проработал первым заместителем — и волок дела за трех-четырех директоров. И каким бы дряхлым и больным он тебе ни казался — директором он останется до самой смерти и даже дня три после неё, пока люди не убедятся, что он не восстанет из гроба.

— Тебе это кажется забавным?

— Нет, но что ещё делать, как не смеяться: ведь этот человек, не обладая официальной властью и даже не будучи известным широкой публике, держал в страхе и повиновении правительство за правительством в течение почти половины столетия. А всё потому, что знал о каждом всю неприглядную правду и без колебаний этим пользовался.

— И его терпели?

— Конечно же. Ни в одном правительстве не нашлось желающего рискнуть своей карьерой ради сомнительной возможности свергнуть Танаяму.

— Даже сейчас, когда его хватка не могла не ослабнуть?

— Ты зря так считаешь — его кулак разожмет только смерть, но до последнего момента воля не позволит пальцам расслабиться. Сперва остановится сердце — лишь потом разожмется рука.

— Зачем ему это? — неприязненно произнесла Уэндел. — Ему давно пора на покой.

— Отдых не для Танаямы. Это невозможно. Не могу сказать, что я когда-нибудь был близок к нему, однако последние пятнадцать лет мне время от времени приходилось иметь с ним дело — мне всегда доставались от него синяки. Я помню его ещё полным сил и энергии, и уже тогда мне казалось, что он просто не может остановиться. Вообще людьми руководят разные причины, но Танаямой всегда владела ненависть.

— Нетрудно догадаться, — проговорила Уэндел, — видно невооруженным глазом. Тот, кто хоть раз ненавидел, уже не в силах стать благостным. Кого же ненавидит Танаяма?

— Поселения.

— Неужели? — Уэндел вдруг вспомнила, что она уроженка Аделии. — Мне тоже не приходилось слышать от поселенцев доброго слова о Земле. И ты прекрасно знаешь моё мнение о таких местах, где сила тяжести постоянна.

— Тесса, я говорю не о неприязни, антипатии или презрении. Я говорю о слепой ненависти. Поселенцев не любит едва ли не каждый землянин. У них там всё самое новое. У них тишина, покой и удобства. Им неплохо живётся: сплошной отдых, изобилие пищи, там не бывает плохой погоды, там забыли про бедность. Там всё делают роботы, которых прячут от посторонних глаз. И вполне естественно, что люди, считающие себя обездоленными, начинают ненавидеть тех, у кого всё есть — с их точки зрения. Но Танаяма одержим пламенной ненавистью. Он с удовольствием наблюдал бы за гибелью поселений, всех до одного. Видишь ли, я не сказал о его личном пунктике. Для него невыносима культурная однородность Вселенной. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Нет.

— Дело в том, что в каждом поселении живут люди, так сказать, одной породы и принимают туда только тех, кто похож на них. Каждое поселение обладает в известной мере своей культурой, жители даже внешне похожи. На Земле же, напротив, культуры веками перемешивались, обогащали друг друга, соперничали, опасались соседей. Как и многие земляне, Танаяма — сам я, кстати, тоже — видит в этом залог жизнестойкости. Нам кажется, что культурная однородность ослабляет поселения и в конечном счёте сокращает отпущенный им срок жизни.

— Хорошо, но зачем же тогда ненавидеть, раз у поселений тоже не всё ладно? Неужели Танаяма ненавидит нас за то, что нам живётся хуже и лучше одновременно? Это же безумие.

— Согласен. Благоразумный человек этого себе не позволит. Быть может — только быть может, — Танаяма опасается, что поселения ожидает расцвет и культурная однородность в конце концов окажется достоинством, а не недостатком. А может быть, он боится, что поселения решат общими силами уничтожить Землю, — а потому мечтает опередить их. И вся эта история с открытием Звезды-Соседки только ещё больше разъярила его.

— Ты о том, что, открыв эту звезду, Ротор и не подумал известить человечество?

— Хуже то, что они не предупредили нас о том, что звезда движется к Солнечной системе.

— Они могли и не знать об этом.

— Танаяма никогда этому не поверит. Не сомневаюсь: он убеждён, что они знали всё и нарочно промолчали, чтобы Земля погибла.

— По-моему, никто не знает, подойдёт ли Звезда-Соседка настолько близко, чтобы вызвать какой-нибудь вред. Я лично тоже не знаю. Астрономы полагают, что звезда без всяких проблем пройдёт мимо Солнечной системы. Или ты слыхал что-нибудь другое?

Фишер пожал плечами:

— Я — нет. Но ненависть заставляет Танаяму видеть в этой звезде источник беды. Отсюда логически следует, что Земле необходим сверхсветовой звездолёт — надо же искать мир, подобный Земле, куда можно будет переселиться, если дело дойдёт до худшего. Согласись — это разумно.

— Безусловно, но начинать переселяться в космос можно и не со страху. Все и так знают, что человечество уйдёт в космос, даже если Земле ничего не будет грозить. Сначала люди перебрались в поселения, следующий логический шаг — дорога к звездам, а чтобы сделать его, нам нужен сверхсветовой звездолёт.