Война крылатых людей [Война крылатых людей. Сатанинские игры. Звездный торговец. Люди ветра. Право п

— Принято к сведению, — сказал Льзу.

Последовали ритуальные церемонии, и экран с изображением Канала померк.

Холм и Льзу смотрели друг на друга через разделявшее их пространство. Аринниан, сидящий в глубине отцовского офиса, вскочил, встревоженный тем, что довелось ему сейчас услышать.

— Он действительно имел это в виду, — сказал Холм.

— Насколько можно ему верить? — спросил Виван.

— Он говорил правду. Мы не сможем блокировать все их силы, если они вздумают обрушить их на нас. Против таких бомбардировок наши заграждения бессильны. Похоже, что Империя не хочет уничтожать такие прекрасные земли… Да, вероятно, и сам Кайал против тысяч смертей, которые повлечет за собой война.

— Вы говорили, что у вас есть план.

— Да, мы с моим сыном работаем над ним. Вы о нем услышите, как только он будет готов. Счастливых ветров!

— Летайте высоко, Дэннель Холм! — и этот экран тоже померк.

Марчварден отбросил сигару и долго сидел, нахмурившись, потом встал и подошел к окну. Перед ним открылся вид на ясный зимний день. В Грее не было снегопадов, как в городах северных районов, и растительность на холмах зеленела круглый год. Но ветер дул холодный и пронизывающий. У залива мелькали белые фуражки работающих людей, развевались плащи. Итриане наверху носились в потоках воздуха.

Аринниан подошел к нему и, облизав пересохшие губы, спросил:

— Папа, есть ли у нас шанс?

— Видишь ли, у нас нет выбора, — ответил Холм.

— Нет, есть! Мы можем подавить в себе нашу чертову гордость и объявить людям о том, что война окончена!

— Они сместят нас, Крис! Ты же сам знаешь: Итри может сдаваться, потому что она не терпела поражения. Остальные колонии могут согласиться на оккупацию, потому что не смогут спасти положение. С нами же другое дело. — Холм подмигнул сыну сквозь клубы голубого дыма. — Ведь ты же не боишься, не так ли?

— Боюсь, но не за себя — за Авалон… Меня пугает риторика насчет свободы. Насколько могут быть свободны мертвые тела, лежащие на искореженной земле?

— Мы готовимся не к уничтожению, — сказал Холм. — Мы готовимся к тому, чтобы пойти на риск уничтожения. А это совсем другое дело. Мысль состоит в том, чтобы сделать наш захват слишком невыгодным для Империи.

— Если бы Авалон отошел Империи и мы не могли бы смириться с этим, то можно было бы переехать в Доминион.

Палец Марчвардена указал на пейзаж за окном.

— А где еще ты найдешь такую красоту? И что останется именно от этого общества, которое строили наши предки и мы сами?

Некоторое время он молча курил, потом сказал:

— Как-то мне довелось читать книгу об истории колонизации. Автор сделал интересный вывод. Он сказал, что приходится оставлять большую часть поверхности под покровом самой разнообразной растительности — она нужна для того, чтобы поддерживать атмосферу. И эти растения являются частью экологии, так что приходится держать большое количество животных, а так же почвенные бактерии и так далее. И пока необходимость поддерживать биосферу остается в силе, дешевле, легче и более продуктивнее заставлять ее давать большую часть продовольствия и тому подобного, чем синтезировать его. Вот почему колонисты на земноподобных планетах почти всегда являются фермерами, ранчерами, лесниками и тому подобное, а также шахтерами и текстильщиками.

— И что же дальше? — спросил его сын.

— А то, что ты выращиваешь в своем мире поколение за поколением. Речь идет не о стенах или машинах, а о живом мире, о природе — о дереве, на которое ты впервые в жизни влезал, когда был мальчишкой; о поле, которое возделывал твой дед; о том самом холме, на вершине которого ты впервые в жизни поцеловал девушку. Твои поэты воспели это, художники изобразили, твои предки вернули этой земле свои останки, на этом основана и строится твоя история. И ты не сможешь отказаться от всего этого иначе, как вырвав из груди сердце.

И снова Холм посмотрел на сына.

— Я думал, что ты сильнее меня, Аринниан, — сказал он. — Что с тобой случилось?

— Тот человек, — пробормотал он. — Он не угрожал всякими ужасами, он предупреждал, умолял! Я понял его. Я подумал о Матери, ребятишках, тебе, моих товарищах по чосу…

«Айат, Хрилл! Хрилл, которая Табита! Все эти недели мы вместе работали: она, Айат и я… Три дня назад я летел между ними на проверку одной подводной военной базы. Сверкающие бронзовые крылья, развевающиеся золотые волосы. Глаза золотистые, глаза зеленые. Чистая линия килевой кости. Очертания полной груди… Она чиста. Я знаю, что это так. Я придумывал столько причин, чтобы побыть с ней, встретиться с ней! Но этот проклятый речистый землянин, который живет в ее доме, со своей мишурой космополитического очарования — он слышит ее хрипловатый голос гораздо чаще, чем я!»

— А что станет с их гордостью? — задумчиво спросил Холм.

«Айат скорее умрет, чем сдастся», — подумал Аринниан и расправил плечи.

— Да, конечно, папа!

Холм наконец-то улыбнулся.

— В конце концов, — сказал он, — это ведь ты первый заложил камень той удивительно сложной интриги, плести которую мы намерены.

— План не является всецело моим. Мне пришлось поговорить с Табитой Фалькайн, ты ее знаешь? Она обронила замечание Полушутя. Размышляя насчет этого позже, я согласился с нею.

— Гм! Похоже, это интересная девушка! В такие дни ей удается сохранить присутствие духа и не унывать! — Холм по-видимому заметил мелькнувший в глазах сына огонек, потому что быстро отвернулся и сказал: — Давай-ка примемся за работу. Прежде всего составим карту. Хорошо?

Нетрудно было угадать ход его мыслей. Интонации голоса, морщинки, собравшиеся вокруг глаз — все это выдавало его «Так, так, Крис! Наконец ты встретил девушку, которая стала для тебя не просто секс-машиной. Но посмею ли я сейчас сказать об этом Ро? Я просто скажу ей, что наш сын и мы снова вместе!»

В окрестностях Сент-Ли зима приносила с собой ливни. Они гремели, они смывали, они ласкали, а когда на какое-то время прекращались, то оставляли после себя радугу.

И все же большую часть времени приходилось проводить в помещении, слушая музыку или разговаривая. Но вечера были такими прекрасными, что невозможно было терять эти часы.

Табита и Рошфор брели вдоль берега, взявшись за руки. Было тепло, и на Филиппе был только кильт и принадлежащий девушке кинжал у пояса.

На востоке поднялась над водами Моргана. Небо было затянуто дымкой, так что звезды, которые оставались видимыми, сияли матово и нежно.

Свет этот лился от горизонта к скалистым выступам, превращая их в подобие затухающих костров. Люди под ним казались тусклыми светлыми пятнами, а деревья сливались в единую туманную полосу. Ветра не было, и шум прибоя был умеренным и ненавязчивым, как биение сердца. Запахи листьев и земли смешивались с запахами моря. Песок отдавал воздуху дневное тепло и слегка шелестел под их ногами.

Рошфор с тоской сказал:

— И это должно быть разрушено? Сожжено, отравлено, испепелено?

— Мы тоже надеемся, что это не случится, — ответила Табита.

— Я говорю потому, что знаю, что должно произойти.

— Земляне непременно станут бомбардировать нас?

— Они этого не хотят. Но если вы, авалоняне, с вашей бессмысленной гордостью не оставите им выбора… — Рошфор прервал начатую фразу. — Прости меня. Мне не следовало этого говорить. Просто нервы чересчур напряжены.

Ее рука напряглась в его.

— Я понимаю, Фил. Ты не враг?

— Что плохого в том, что вы присоединитесь к Империи? — Он указал на небо. — Смотри! Там Солнце, а потом еще одно, а потом еще! И все они могут быть вашими!

Она вздохнула:

— Я хотела бы…

Очень внимательно она слушала его сказки о мириадах миров.

Внезапно она улыбнулась, и взгляд ее просветлел.

— Нет, я бы не хотела, — сказала она. — Я заставлю тебя сдержать свое обещание и показать мне Землю, Анзу, Хоупвелл, Цинтию, Воден, Диомедес, Викоен — все, о чем ты мне рассказывал, когда снова наступит мир.