Избранное

– А что тут делать – на пустые банки пялиться?

– Обождите-ка, – сказал Дуглас. – Банки непустые. Что-то в них плавает. Айда, поглядим поближе.

С опаской двигаясь вдоль настила, они рассматривали банку за банкой. На этих прозрачных емкостях не было ни одной этикетки: стоят себе и стоят стеклянные баллоны с чем-то жидким, а к ним подведена мягкая подсветка, пульсирующая в толще жидкости и бросающая отблески на их растерянные, покрасневшие физиономии.

– Чего это такое? – спросил Том.

– Кто его знает? Разберемся.

Глаза шарили по настилу, стреляли в стороны, задерживались, опять задерживались и снова стреляли в стороны, разглядывали, изучали; носы расплющивались о стекло, рты не закрывались.

– Что здесь такое, Дуг? А это? А вон там?

– Понятия не имею. Ну-ка, пропустите!

Дуг вернулся к началу и присел на корточки перед первой банкой; его глаза оказались вровень с непонятным содержимым.

За сверкающим стеклом плавало нечто бесформенно-серое, похожее на дохлую устрицу-переростка. Изучив этот комок со всех сторон, Дуг пробормотал что-то себе под нос, распрямился и двинулся дальше. Мальчишки не отставали.

Во второй банке болталась какая-то прозрачная водоросль; нет, скорее морской конек, вот-вот, крошечный морской конек.

В третьей виднелось кое-что покрупнее – вроде как освежеванный крольчонок или котенок…

Мальчишеские взгляды переходили с одного экспоната на другой, стреляли в сторону, задерживались, раз за разом возвращались к первой банке, ко второй, третьей, четвертой.

– Ух ты, а тут что, Дуг?

Номер пять, номер шесть, номер семь.

– Глядите!

По общему мнению, это был очередной зверек: то ли белка, то ли мартышка – ага, точно, мартышка, только шкура почему-то прозрачная и мордочка непонятная, грустная какая-то.

Восемь, девять, десять, одиннадцать – только цифры, никаких наименований. Ни намека на то, что же такое плавало в банках и почему от одного взгляда на эти диковины кровь стыла в жилах. Дойдя до конца этого ряда, возле указателя «Выход», все сгрудились у последней банки, наклонились и вытаращили глаза.

– Не может быть!

– Откуда что взялось?

– Так и есть, – выдохнул Дуглас. – Младенец!

– Какой еще младенец?

– Мертвый, как видишь.

– Это ясно… только как он туда…

Все взгляды устремились к началу – одиннадцать, десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, потом четыре и три, потом два и наконец номер один – все та же бледная завитушка, похожая на устрицу.

– Если это ребенок…

– Тогда, – цепенея, подхватил Уилл, – что за фиговины засунуты в другие банки?

Дуглас пересчитал банки туда и обратно, но не произнес ни звука, только покрылся гусиной кожей.

– Что тут скажешь?

– Не тяни, Дуг.

– В других банках… – начал Дуглас, помрачнев лицом и голосом, – в них… тоже младенцы!

Эти слова шестью кувалдами ударили по шести солнечным сплетениям.

– Уж больно мелкие!

– Может, это пришельцы из другого мира.

«Из другого мира, – беззвучно повторил Дуглас. – Другой мир утопили в этих банках. Другой мир».

– Медузы, – предположил Чарли. – Кальмары. Ну, сам знаешь.

«Знаю, знаю, – подумал Дуглас. – Водный мир».

– Глазенки-то голубые, – прошептал Уилл. – На нас вылупился.

– Скажешь тоже, – бросил Дуг. – Это же утопленник.

– Пошли отсюда, Дуг, – зашептал Том. – У меня поджилки трясутся.

– Фу-ты, ну-ты, поджилки у него трясутся, – возмутился Чарли. – Меня, например, всего колотит. Откуда здесь эти козявки?

– Без понятия. – У Дугласа зачесались локти.

– Помните, в том году приезжал музей восковых фигур? Вот и здесь – типа того.

– При чем тут восковые фигуры? – сказал Том. – Прикинь, Дуг, это же настоящий ребенок, он когда-то живым был. Впервые вижу, чтоб такой маленький – и уже мертвяк. Ох, меня сейчас вырвет.

– Беги на воздух! Скорей!

Тома как ветром сдуло. В следующее мгновение Чарли тоже попятился к выходу, переводя взгляд от младенца к подобию медузы и дальше, к чему-то вроде отрезанного уха.

– Почему нам никто ничего не объясняет? – спросил Уилл.

– Возможно, потому, – с расстановкой ответил Дуг, – что боятся, или не могут, или не хотят.

– Господи, – поежился Уилл. – Холодина-то какая.

За брезентовыми стенами шатра Том содрогался от приступа рвоты.

– Эй, смотрите! – закричал вдруг Уилл. – Шевельнулся!

Дуг потянулся к банке.

– Ничего подобного.

– Шевельнулся, гаденыш. Видать, не понравились мы ему! Шевельнулся, точно говорю! Ну, с меня хватит. Бывай, Дуг.

И Дуг остался один в темном шатре, среди холодных стеклянных банок с крошечными слепцами, которые вперились в стекло незрячими глазками, повествующими о том, как жутко быть мертвым.

Спросить-то некого, размышлял Дуглас, – кругом ни души. Спросить некого, поделиться не с кем. Как докопаться до сути? Узнаем ли мы правду?

Из другого конца палаточного музея раздался пронзительный смешок. Это в шатер вбежали шестеро хихикающих девчонок, которые впустили внутрь яркий клин дневного света.

Когда полог вернулся в прежнее положение и шатер снова погрузился в полумрак, веселье как рукой сняло.

Дуг отвернулся и наугад шагнул к выходу.

Он набрал полную грудь теплого воздуха, отдающего летом, и крепко зажмурился. У него так и стояли перед глазами тумбы, лотки, банки с тягучим раствором, а в этом растворе плавали жутковатые кусочки плоти, непонятные существа из нехоженых краев. Одно походило на лягушку с половинкой глаза и половинкой лапки, но он знал, что это не то. Другое смахивало на клок, вырванный из привидения, на сверхъестественный сгусток, вылетевший из окутанного туманом фолианта в ночном книгохранилище, но нет. Третье напоминало мертворожденного щенка любимой собаки, но как бы не так. Перед его мысленным взором содержимое банок таяло, раствор соединялся с раствором, свет со светом. Но если быстро переводить взгляд с одной банки на другую, удавалось почти оживить содержимое: перед глазами вроде как прокручивалась пленка, на которой мелкие детали становились крупнее, потом еще крупнее, приобретали очертания пальца, кисти, ладони, запястья, локтя, а последнее существо стряхивало сон, широко открывало тусклые голубые глазки, лишенные ресниц, и, уставившись прямо на тебя, беззвучно кричало: «Смотри! Разглядывай! Я здесь в вечном плену! Кто я? Кто я – вот в чем вопрос, кто, кто? Эй ты, там, снаружи, любопытный зевака, не кажется ли тебе, что я – это… ты?»

Рядом с ним, по щиколотку в траве, стояли Чарли, Уилл и Том.

– Как это понимать? – шепотом спросил Уилл.

– Я чуть не… – начал Дуг, но его перебил Том, давившийся слезами.

– Что-то я нюни распустил.

– С кем не бывает, – сказал Уилл, но и у него глаза были на мокром месте. – Тьфу ты, – пробормотал он.

Рядом раздался какой-то скрип. Краем глаза Дуглас увидел женщину с коляской, в которой нечто ворочалось и плакало.

Кроме этой женщины в толпе еще выделялась парочка: молодая красотка под руку с моряком. А у самой воды девчонки с развевающимися волосами играли в пятнашки, увертывались и прыгали, мерили песок резвыми ножками. Их стайка убегала все дальше по берегу, и под трели девчоночьего смеха Дуглас опять повернулся к пологу шатра и к большому вопросительному знаку.

Ноги сами понесли его, как лунатика, прямо ко входу.

– Дуг! – окликнул Том. – Ты куда? Снова эту дрянь разглядывать?

– Хотя бы.

– Делать тебе нечего, что ли? – взорвался Уилл. – Страхолюдины заспиртованные, в банках из-под соленых огурцов. Я домой пошел. Айда, парни.

– Как хотите, – сказал Дуг.

– И вообще, – Уилл провел ладонью по лбу, – голова у меня раскалывается. С перепугу, наверное. А у вас?

– Чего пугаться-то? – сказал Том. – Сам же говоришь: заспиртованные они.

– Пока, ребята. – Дуглас медленно приблизился к шатру и остановился у мрачного входа. – Том, дождись меня. – И Дуг скрылся за пологом.