За дверью в лето

Подходящий товарняк, по мнению разошедшегося артиста большой сцены привокзальной площади, проходил через станцию сразу после полуночи. Дождавшись указанного времени, несчастный хозяин бушующего слуги заставил его вручную переключить семафор северного направления на красный свет. Народу на платформе практически не было. Лишь парочка молодых четлан целовалась на скамейке в дальнем закутке, совершенно не мешая безбилетному пассажиру выбирать себе спальное место.

Что заставило Роджера покопаться в мозгах машиниста, он и сам сказать не мог: то ли интуиция, то ли неуверенность в надежности управления диспетчером. Ожидавший его сюрприз оказался, мягко говоря, неприятным. Состав следовал совсем не на север, а на восток, в закрытую зону, самую дремучую глухомань, с которой даже не было регулярного сообщения.

Отпустив совершенно непригодный для его целей поезд, странник подключился к хозяину диспетчера, чтобы устроить его слуге парный допрос с пристрастием. После нескольких неуклюжих попыток добиться вразумительного ответа он понял, что Чика не виноват. В голове дежурного мысли плясали канкан, причем каждая из них умудрялась отплясывать под свою собственную мелодию.

Попробовали действовать наугад и остановили подряд еще два состава, следующих в северном направлении. Первый целиком состоял из цистерн, а второй оказался пассажирским поездом дальнего следования. Даже не выясняя пунктов назначения, их отпустили с миром, тем не менее, раздраженный голос из центральной диспетчерской призвал захмелевшего коборта к ответу. Кое-как отговорившись неполадками автоматики на переезде, леомуры задумались над тем, что делать в патовой ситуации.

К счастью, на связь вышел Хан, который поинтересовался успехами и, выслушав сетования столичного гостя, взял бразды правления в свои руки. Кончилось тем, что разбудили хозяина начальника вокзала, у которого оказались связи в центральной диспетчерской. Там знакомые лиаты перешерстили весь график движения и подобрали для странника товарный поезд, в состав которого входили открытые пустопорожние платформы.

Правда, он проходил через станцию практически перед рассветом, так что Чуке с Роджером пришлось всю ночь удерживать дежурного по станции в сознательном состоянии. По утверждениям хозяина нерадивого слуги в случае отключения клиента разбудить буйного пьяницу будет невозможно физически. Проверять его слова на практике гостю как-то не хотелось.

Лже-барс поинтересовался у напарника, не грозят ли его слуге какие-нибудь санкции за ночные художества, но выяснил, что родственные связи надежно защищают разгульного коборта. И дело не в том, что диспетчер приходился кумом и свояком своему шефу, а в том, что Чука с Ханом и хозяином начальника вокзала были родными братьями. Посмеявшись над местной семейственностью, они вернулись к тяжелому труду по удержанию сильно захмелевшего четланина в сознательном состоянии.

Прилагая неимоверные усилия по изобретению развлекательных мероприятий, они сами едва не проворонили нужное время. В результате семафор переключили в тот момент, когда состав уже подходил к станции. Машинист все-таки успел затормозить тяжелый состав, хотя и выругался предельно грязно по поводу всех диспетчерских служб, вместе взятых. Удостоверившись, что пунктом назначения товарного поезда является столица, утомленный тяжелым ментальным трудом леомур поплелся к первой попавшейся платформе.

Не успел он выбрать себе закуток и улечься отдыхать, как к нему завалились гости во главе с гостеприимным боссом. Помощники Хана притащили еду и питье в дорогу, а также какие-то драные тряпки. Из них соорудили вполне уютное гнездышко для пассажира в углу платформы, предназначенной для перевозки сыпучих материалов.

Прощание было бурным и трогательным, лиат даже забеспокоился по поводу того, что поезд может увести с собой нескольких провожающих. Впрочем, выяснилось, что сознание машиниста находилось под жестким контролем. Короче, едва все местные покинули отъезжающего, и состав тронулся, Роджер зарылся в доставленное тряпье и заснул мертвым сном второй раз за последнюю неделю.

Его разбудило палящее солнце, от которого не спасал даже свободно гуляющий по стремительно несущейся платформе ветерок. Горы, так же как и море, остались позади, поезд двигался по желто-зеленым степным просторам к заветной цели с лужайкой перед большим и уютным деревянным домом. Коснувшись сознания машиниста и обнаружив его спящим, леомур на какое-то мгновение испугался, но тут же успокоился, обнаружив бодрствующего сменщика.

На крайний случай лиат потренировался в захвате управления кобортом и нашел в лице второго водителя локомотива послушного и приветливого исполнителя. В очередной раз Роджер задумался всерьез о словах отца по поводу необходимости жесткой селекции при выведении слуг. После ночных мучений с буйным распоясавшимся диспетчером он был уже готов занять жесткую, но прагматичную, позицию родителя.

Познакомившись с молодым и радушным сменщиком машиниста, леомур вспомнил, какими забавными, хотя подчас и бестолковыми, созданиями являются коборты. Он не считал себя гуманистом, но сделать больно доверившемуся ему четланину казалось недостойным и низким, даже если это остро необходимо для важного дела государственного значения. В подобных философских размышлениях пролетел почти весь день.

Время от времени они въезжали в обитаемые зоны, и Роджер прятался от посторонних глаз под рваную тряпку, служащую ему укрытием. Еды было полно, а вот воду пришлось экономить после того, как он случайно разлил ее, едва не опрокинув банку. Несколько раз поезд останавливался на каких-то разъездах, пропуская встречные, еще на одной из станций отцепляли десяток вагонов из хвоста состава. Никто никогда не интересовался кучей рваных тряпок, валяющейся в углу пустой платформы, и безбилетный пассажир откровенно расслабился.

На очередной остановке, где в локомотив доливали воду, он заметил постороннего только тогда, когда четланенок в грязной футболке залез на соседнюю платформу. Чумазый проказник, пригнувшись, огляделся по сторонам и заметил кучу ветоши, под которой лежал путешествующий философ. Сознание беспризорника напоминало мотылька, вьющегося ночью под одинокой лампочкой на крыльце. Уследить за ним было несложно, но для того, чтобы поймать, требовались и ловкость, и сноровка.

Впрочем, чем явно не страдал нахаленок, так это отсутствием любопытства. Куча тряпок показалась ему объектом, достойным изучения, и он подкрался к краю соседней платформы. Роджер попытался внушить настырному мальцу отвращение к грязным обрывкам материи. Впрочем, если учесть его замызганные руки и ветхие рукава, попытка сыграть на брезгливости пацана выглядела весьма наивно. Перебравшись через один борт, ушлый беспризорник осторожно выглянул из-за другого и еще раз внимательно осмотрелся по сторонам.

Как назло, никого из взрослых кобортов поблизости не было. Убежденный в собственной безнаказанности, шалопай перемахнул через дальний борт платформы леомура и устремился к заинтересовавшему его предмету. Лиат предпринял еще одну отчаянную попытку и внушил безобразнику, что под тряпкой прячется злой и голодный гракх, чем лишь усилил любопытство четланенка. Паника охватила пассажира, до нарушения режима анонимности оставались считанные секунды, когда интуиция подсказала самый простой выход из ситуации.

Грубо ворвавшись в сознание машиниста, отчаявшийся безбилетник заставил его, не раздумывая, дернуть за шнурок паровозной сирены. С перепуга оглушенный мальчишка метнулся за борт платформы и задал стрекача, сверкая голыми пятками в точном соответствии с поговоркой. Зрелище удирающего от вагонов нахаленка позволило водителю локомотива объяснить напарнику причины несвоевременно поданного гудка. В этот момент загорелся разрешающий сигнал семафора, и внимание машинистов было отвлечено от наглого кобортенка.

Роджер же задумался над тем, что могло произойти, доберись чертенок до его укрытия. С одной стороны, нарушение режима анонимности было бы налицо. Четлане не считают представителей их расы настолько разумными, чтобы леомуры могли самостоятельно путешествовать по железной дороге, запасаясь при этом водой и пищей. С другой стороны, несовершеннолетний беспризорник не является надежным свидетелем, которому могли бы поверить взрослые коборты.