Храм Василия Блаженного

- Нет, дяденька Тарас Миронович, - вступился Петька. - Только мы все оттуда смотрели, Колька правду говорит.

И грязный, исцарапанный палец его указал вверх, куда-то почти на макушку высоченного дуба.

- Тааак... - печально и задумчиво протянул участковый, внимательно оглядывая своих сыновей.

- Надо лезть, - твердо заявил Сергей.

- Надо! - сурово и решительно поддержал его Григорий.

- Молодцы! - обрадовался отец. - Правильно обстановку понимаете! Кто полезет?

- Я думаю, что полезет тот, у кого бинокль, - сказал, отводя глаза в сторону, мстительный Григорий. - Там, наверху, удивительно подходящее место для наблюдательного полета... Тьфу ты! Я хотел сказать: для наблюдательного пункта.

Тарас Миронович укоризненно покачал головой и с надеждой повернулся к Сергею.

- У меня завтра экзамены в школе милиции, - быстро ответил тот, стараясь не смотреть отцу в печальные глаза.

- При чем тут экзамен?! - выкрикнул разгневанный Тарас Миронович. Ты что там, на дереве, до завтра сидеть будешь?!

- Экзамен тут при том, - ответил рассудительно Сергей, - что если я полезу на этот дуб, то вряд ли я попаду завтра на экзамен.

- И не только на экзамен, - вставил Григорий.

- Тааак! - демонстративно сбрасывая на траву фуражку, и расстегивая китель, протянул Тарас Миронович. - Значит, получается так, что лезть придется мне? Я правильно понимаю?

- Что поделать! - притворно посочувствовал Григорий. - Должность у тебя, батя, такая.

- Ты что, хочешь сказать, что у меня должность - по деревьям лазить?

- Да что ты! - округлил глаза Григорий. - Конечно же, нет! Просто по старшинству звания ты должен подавать личный пример младшему составу вверенного тебе подразделения милиции. А состав, то есть мы с Сережкой, должны смотреть и учиться, овладевать, так сказать, премудростями службы.

- Да? Учиться, говоришь? В детстве, как я помню, вы по деревьям шныряли без всяких примеров и обучения, даже стаскивать приходилось.

- Где это время? - грустно вздохнул Сергей. - Потом ведь стаскивали, жестоко подавленная инициатива впоследствии приводит к бездействию и безынициативности.

- И потом, отец, ты очень узко трактуешь. Надо смотреть на вопрос шире, тогда все сразу встанет на свои места, - резонерствовал Григорий. - В чем, собственно, у нас проблема?

- В чем? - с некоторой надеждой спросил отец, снявший уже китель, форменную рубашку и стягивавший сапог.

- Проблема в том, - продолжил свои теоретические изыскания Григорий, - что надо не просто залезть на дерево. Залезть на дерево - это и обезьяна сможет. Но старший участковый инспектор - это вам не обезьяна, не мартышка какая-то там. Старший участковый инспектор - это...

Он посмотрел на отца, стоявшего перед ним в одном сапоге, второй он держал в руках, широкоплечего, в майке, с буграми мышц, буйной порослью на плечах и груди, с волосатыми, могучими ручищами, да к тому же стоял он, подавшись вперед, разведя руки в стороны, подвернув чуть внутрь пудовые кулаки...

Сергей, что-то представив себе, не удержался и фыркнул, а Григорий, поняв, что рискует ляпнуть лишнее, торопливо закончил:

- Старший участковый инспектор - это старший участковый инспектор, товарищ Сергей Тарасович Пасько, а не хиханьки. И в отличие от глупой обезьяны, которая лезет на дерево исключительно за бананами и за всякой другой ерундой и глупостью, нужной ей для удовлетворения собственных потребностей, старший участковый инспектор лезет на дерево исключительно для того лишь, чтобы сверху правильно оценить обстановку, дать соответствующие указания младшему составу, и при необходимости осуществить сверху общее руководство...

- Я что же, по-твоему, на год туда лезу?! Или ты предлагаешь мне навсегда там поселиться и оттуда руководить?

- Да нет, почему? Навсегда не надо. Только на время проведения операции.

- Ладно, сынки, дома поговорим!

Стащив второй сапог, участковый в майке и галифе, босиком, подошел к дереву. Распаляясь, шел он очень уверенно. Подойдя к дереву, поплевал деловито на ладони и решительно взялся за нижний сук. Но глянул наверх, как-то сник, завздыхал, засопел, косясь с надеждой на сыновей.

Сыновья с неожиданно проснувшимся интересом к живой природе рассматривали пристально деревья и кусты, отвернувшись в другую сторону.

Тарас Миронович выразительно повздыхал, покряхтел, плюнул и - полез. Лез он долго, пробуя на прочность каждую ветку, на которую собирался поставить ногу, или за которую собирался взяться рукой. Лез, рассказывая по дороге дереву про некоторых неблагодарных и невоспитанных сыновьях, которых растишь, растишь, а в один не очень прекрасный день вдруг оказывается, что и на дерево слазить некому...

Как бы то ни было, но он залез. Осторожно пристроившись на ветке, и крепко обняв ствол, он стал рассматривать в бинокль Васькино пристанище.

Высмотрев все, что почитал нужным, он решил спускаться, что на самом деле оказалось еще более трудно, поскольку приходилось смотреть все время вниз, выбирая сучки, на которые можно было смело наступать.

Спустился он, наверное, уже на треть, когда под ним подломился сучок, и повис участковый, держась двумя руками за сук над головой и отчаянно болтая в воздухе ногами, не находя точку опоры.

- Батя! Держись! - закричал Сергей, бросаясь к дереву. - Я сейчас залезу к тебе!

- На фига ты мне здесь нужен? - рассердился Тарас Миронович. - На плечах будешь меня вниз спускать?!

- Батя! - прокричал Григорий. - Ты там как, держишься?!

- Нет, Гришенька, - сердито огрызнулся отец. - Я летаю. Ну ты и спросил! Надо же было такого дурня уродить!

- Ты держись, мы что-нибудь придумаем! - помахал Сергей.

- Если мне висеть до тех пор, пока вы что-то придумаете, то я за это время шишкой стану. Вы лучше китель под деревом растяните на руках, под тем местом, где я вишу.

- Ага! Здорово! - обрадовано завопил Сергей. - Мы натянем китель, а ты на него прыгнешь!

- Вот спасибо, сынок! Может, ты меня в носовой платок поймаешь? совсем рассвирепел отец. - Бинокль, дурьи головы, на китель ловите. Не поймаете - спущусь, ноги выдерну! Если, конечно, спущусь.

Это он уже себе под нос, не слышно, снимая с шеи бинокль, с трудом удерживаясь на одной руке.

- Готово, батя! Натянули! Бросай!

- Ты его прямо отпусти - и все!

- Оп-па! Поймали! Цел бинокль!

- Ну, хотя бы бинокль цел. И почему я не птица?! Ребятишек от дерева уберите подальше. Сорвусь если, - расплющу!

- Держись, отец!

- Я что - акробат, что ли, столько висеть? Посмотрите лучше, что там, под горкой, в том месте, где я вишу, куда мне лететь...

- Ручей там, батя!

- Ручей - это хорошо...

- Не! Ты туда не прыгай! Там по склону овражка до самого ручья на дне - чертополох, да малина с шиповником!

- Хорошо, сынки! Спасибо за заботу, ласковые вы мои! Я вверх прыгну. Или стороной облечу... Ох, сейчас отпущу!

- Пацаны! Быстро все в сторону! - распорядился Григорий. - И уши закройте!

- Уши-то зачем? - поинтересовался Сергей.

- Ты что, отца не знаешь? Он же не только падать будет, он еще и слова всякие... нехорошие, говорить будет.

Отпусаюууууу! / звук свободного полета /. Мать! Мать Мать!-ать-ать-ать.../склон и шиповник/. Оп-оп-оп-оп! / не совсем так, но фонетически близко: это чертополох и ручей/.

- Батя! - заорали, свесившись в овражек, обеспокоенные сыновья. Вылезай! Мы поддержим!

- Спасибо, сынки! Вы меня уже поддержали!

Охая и пыхтя, как паровоз, Тарас Миронович долго и упорно карабкался по скользкому и заросшему всякой колючкой склону. Лез он долго, склон был крутой. Наконец над краем овражка показалась голова участкового, с основательно исцарапанным лицом.

- Руку! - выдохнула с трудом голова.

- Что, батя? - ласково спросил Григорий, наклоняя к нему заботливое лицо.

- Ты что - издеваешься?! Руку, говорю, давай! Еле держусь!