Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

— Ну-ка, крошка, теперь беги. У больших белых братьев куча дел. — Затем обратился к Ленину: — Дай ей пару копеек, иначе она потрусит за мной, как щенок-дворняга. И сматываемся отсюда к черту.

Женщина с красными лентами воскликнула:

— Но я слышала, что говорила по-английски!

Они медленно взбирались по склону холма, возвышающегося над Ново-Архангельском. Уже стемнело, но звезды светили достаточно ярко, да и туман так высоко не поднимался.

Идущая впереди женщина с сережками-ракушками сказала, не оборачиваясь:

— Так уж это работает. Не спрашивай меня почему. Какой-то каприз управляющей программы.

— Это же всем известно, — вставила третья женщина. — Только не говори, что забыла такую элементарную вещь. Впрочем, учитывая, сколько ты выпила, удивительно, что ты еще помнишь, где находишься… Ты же не принимала антиинтоксикантов, да?

— У меня от них все тело чешется.

— Боги! — Женщина с косами беспомощно всплеснула руками. — Ты опасный человек, ты это знаешь? В один прекрасный день мы перестанем покрывать тебя.

— Нет, не перестанем, — сказала женщина с сережками. — Мы покроем ее на этот раз, конечно, придется подчистить запись, но я справлюсь, и будем продолжать покрывать и впредь. И сделаем это по той же причине, по которой она покрывала нас, когда мы были в растерянности или просто плевали на все. По той же причине, по которой все покрывают своих напарников. Потому что, когда ты погружаешься в сплетение временных линий, тебе не на кого больше положиться, и потому что, когда ты возвращаешься домой, там никто другой не поймет, на что такое путешествие похоже на самом деле.

Она остановилась.

— Секундочку. Тут трудный участок.

Женщина вытащила из кармана темные очки странной формы и надела их.

— Вот так. Держитесь за мной. Уже недалеко.

Когда Джек спустился на пляж, алеуты уже ждали его, укрывшись в тени зарослей кедровника.

—  Zdras'tye, — сказал один, шагнув навстречу с поднятой рукой. — Мы готовы. Отправляемся сейчас?

— Da. Сейчас. — Русский, который Джек выучил на золотых приисках, был еще хуже, чем их пиджин. [59]— Э-э, gdye baidarka?

—  Von tam. — Человек махнул рукой, и теперь Джек увидел длинный черный силуэт на берегу.

—  Harasho.

Джек направился к воде, жестом приказав мужчинам следовать за ним. Влажный песок поскрипывал под его сапогами. Гребцы передвигались совершенно бесшумно.

Вместе они подняли большой, вмещающий троих морской каяк и опустили его на волны. Джек осторожно снял тяжелый заплечный мешок, а двое алеутов начали отряхивать одежду и обувь, тщательно избавляясь от песка, который мог повредить обтягивающую каркас лодки тюленью шкуру.

Один из них радостно спросил:

— Мы плывем убивать русских, da?

— О да, — ответил Джек по-английски. — Куда больше, чем ты думаешь, бедный невежественный ублюдок. Куда больше, чем ты можешь себе представить. И ты никогда не узнаешь сколько.

— Извините, — заговорила женщина с красными лентами в волосах. — Я приняла все это слишком близко к сердцу — извините. — Она повернула голову, чтобы взглянуть на своих спутниц. — Просто… какая глупая, ужасная, никому не нужная потеря!

Они уже сидели высоко на холме, на стволе поваленного дерева, вглядываясь в темную, укрытую туманом гавань. Шел последний час перед полуночью.

Женщина с морскими ракушками в ушах сказала:

— Да, это была чудовищная война. Одна из худших во всех линиях…

— Нет. Ну, то есть и это тоже, но я говорила о нем. О Джеке Лондоне. Ты же знаешь, что с ним случится потом. Он погубит себя пьянством, а потом, всего через пять лет, застрелится и никогда уже не напишет ничего, равного по силе его лучшим работам в других линиях. И теперь мы знаем почему, так?

— Вина? Да, — согласилась женщина с сережками-ракушками. — Возможно. Но таков ход событий. Он сделает это так же, как потопит «Бранденбург» сегодня ночью, потому что он уже совершил все это, и ты ничего не можешь изменить.

Она подняла руку и погладила по голове подругу с красными лентами:

— Это-то и потрясло тебя, да? Неизбежность. Такое случается со всеми нами. Вот почему мы быстро сгораем.

В разговор вступила женщина с косами:

— Сколько временных линий мы уже проследили?

— Не знаю. — Женщина с сережками-ракушками пожала плечами. — Кажется, больше сотни.

— И пока нет ни одной, где этого не произошло бы. Так или иначе, кровавая мировая война всегда вспыхивает из-за какой-нибудь глупости. А ты мне говоришь о неизбежности.

— Все это я знаю, — кивнула женщина с красными лентами, — Но мне в первый раз приходится наблюдать за началом. Да еще к тому же из-за этого погибнет тот, кто мне не безразличен.

Она обняла за талию сидящую рядом женщину и положила голову ей на плечо; морские ракушки в ушах подруги тихонько звякнули.

— Сколько еще? — спросила она.

— Уже недолго. Теперь — в любую секунду.

Они смотрели в темноту, ожидая, когда над морем поднимется столб пламени, который отметит конец еще одного мира.

Дэниэл Абрахам

Плач Левиафана

— Основательная толпа, — сказал Пауль из Парижа.

— Дела плохи, — ответил Ренц, обводя аудиторию взглядом, чтобы Пауль смог получше рассмотреть собравшихся. — Люди напуганы.

Когда Ренц еще только учился пользоваться линком — и для него началось то, что Анна называет «жизнью в многооконном режиме», — ему хотелось, чтобы окошки отображения показывали ему лица людей его группы, а не вид из их глаз; так можно было бы чувствовать, что разговариваешь с ними напрямую. У него ушли месяцы на то, чтобы привыкнуть к голосам тех, кого не видел, и к маленьким экранчикам в поле зрения, показывающим то, что видят они. Но сейчас это даже придавало их общению некоторую интимность — все они словно стали частью его самого. Пауль, Маркес, Паасикиви и Торн.

Зал был переполнен, агенты ОАТК — Объединенного Антитеррористического Командования — занимали практически все места, и к ним подключались еще так много людей, что из-за перегрузки сети связь стала неустойчивой. От жары и запахов, исходивших от человеческих тел, воздух словно загустел.

Из членов ячейки Ренца физически присутствовал только Маркес, нервно барабанивший пальцами по подлокотнику. Пауль, Паасикиви и Торн подключались из других мест. Пауль валялся на старой кушетке в своих апартаментах, и все остальные могли видеть грязные занавески и бело-голубое парижское небо. Паасикиви и Торн сидели напротив друг друга в денверском кафе, поэтому каждого из них — маленького и смуглого, как араба, Торна и Паасикиви, с ее едва тронутыми сединой, коротко подстриженными волосами, — можно было видеть через глаза другого. Ренц задумался: сколько еще остальные члены отряда смогут притворяться, будто им неизвестно, что эти двое — любовники? Потом он сдвинул все окошки к краю поля зрения, чтобы не отвлекаться от человека, вышедшего на трибуну.