Долина Пламени (Сборник)

— Гляди-ка, дядюшка Лем, — говорю я ему, — все, что ты сделал с Лили Лу, так это поменял местами вон те палочки и связал их в цепочки вот так. Почему бы тебе не вернуть их на свои места. Тогда Дар уйдет из Пу-младшего.

— Эх, если бы все было так просто, — вздыхает дядюшка Лем. — Сонк, чем ты меня слушал? Если я их начну переставлять, я тут же убью Крошку Пу.

— Мир станет только чище, — отвечаю.

— Так-то оно так. Но вспомни, что мы обещали Деду? Никаких больше убийств.

— Но дядюшка Лем, страх ведь что получается. Выходит, этот гаденыш и дальше будет насылать порчу?

— Это еще полбеды, — ответствовал он, чуть не плача. — Он же передаст Дар своим потомкам, как Лили Лу передала ему.

В течение минуты будущее рода человеческого и в самом деле виделось мне довольно-таки мрачным. Потом я рассмеялся.

— Спокойно, дядюшка Лем, — говорю я ему. — Уж об этом-то беспокоиться нечего. Ты посмотри только на это жабье отродье. Покажи мне хоть одну женскую особь, которая подойдет к нему на милю. Он уже в красоте не уступает папочке. А вспомни, в нем течет еще и кровь Лили Лу. Может быть он станет еще уродливее, когда вырастет. Что-что, а женитьба ему не грозит, вот что я скажу.

— А вот здесь вы и заблуждаетесь, — встревает вдруг в разговор Эд Пу. Он весь побагровел, от злости его аж трясло. — Что, думаете, я не слышу? Думаете, что можете трепать языками о моем сыне, что хотите? Это вам с рук и сойдет. В этом городе власть — это я, запомните. И учтите, у нас с Крошкой большие планы. С его-то талантом! Я уже вхожу в совет олдерменов, а на той неделе открывается вакансия в Сенате штата если только один старый дурак — я знаю о ком говорю, — не окажется крепче, чем выглядит. Так что берегись, юный Хогбен, ты и твоя семейка еще заплатите мне за оскорбления.

— Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива, — парирую, а Крошка ваш и взаправду омерзителен.

— Ничего, скоро он поймет, что не это главное. Мы, из рода Пу, вообще трудны для понимания. Слишком глубоки, наверное, хотя вряд ли вам это что-нибудь говорит. А на мне лежит ответственность за то, чтобы род наш никогда не угас. Никогда. Вы слышите, Лемюэль?

Дядюшка Лем зажмурил изо всех сил глаза и головой замотал быстро-быстро:

— Нет, нет и нет. Никогда я не сделаю этого. Никогда, никогда, никогда.

— Лемюэль, — говорит тогда Эд Пу этаким тихим и проникновенным голосом, — может быть вы хотите, чтобы малец испытал на вас свой дар, а?

— Бесполезно, мистер, — отвечаю я ему, — Вы же пытались заколдовать меня там, вместе с толпой. И что у вас вышло? Не тратьте попусту время, мистер Пу. Хогбена заколдовать нельзя.

— Э-э-э, — он хотел что-то сказать, но не нашелся, что ответить. — М-да. Я это обмозгую. Вот что, поиграем-ка в доброту. Вы ведь обещали вашему дедуле, что никого не убьете, хм? Вот вам задачка. Лемюэль, откройте ваши глаза и взгляните на ту сторону улицы. Видите вон там идет благообразная старая леди с корзинкой. Как вам понравится, если сейчас Малыш по моему приказу вышибет из нее дух?

Дядюшка Лем еще плотнее зажмурил веки.

— Я ничего не увижу. Я даже не знаю ее. Пусть это и в самом деле старушка и все смотрят на меня, и ждут, как я решу ее судьбу. Плевать, я не буду ее защищать. Хотите ее кончать — кончайте. Может быть ревматизм для нее куда худшее зло.

— Хорошо. А что вы скажете насчет вон той молоденькой дамочки с ребенком на руках? Вы только поглядите, Лемюэль. До чего же милый ребеночек. Смотрите, какая розовая ленточка у него на чепчике, а, Лемюэль? Ну-ка задай им, Малыш, по первое число. Нашли на них для начала бубонную чуму, что ли. А потом…

— Дядюшка Лем, — говорю я ему, чувствуя себя как-то неуютно, — я не знаю, что бы Дед сказал на это. Может быть…

Дядя Лемюэль на мгновение широко открыл глаза и посмотрел на меня совершенно диким взглядом.

— Я ничего не могу поделать с этим, Сонки. У меня же золотое сердце. Я просто большое чувствилище, вот кто я. Все меня хватает за душу, все! И я не могу удерживаться. И поэтому мною можно управлять. Но теперь мне наплевать, пусть Эд Пу истребит хоть весь род людской. Наплевать, пусть даже Дед узнает, что я натворил. Отныне мне плевать на все! — и он дико расхохотался. — Я вырвусь из-под гнета, Сонк. Я ничего не буду ведать ни о чем. И крылья я себе пообрываю.

С этими словами дядюшка Лем весь вытянулся как по стойке смирно и рухнул плашмя оземь, физией в тротуар, что твой столб.

ГЛАВА 3

На мушке

Хоть и был я тогда здорово встревожен, а улыбки сдержать не смог. Иногда дядюшка Лем бывает чертовски остроумен. Такое отмочить! Подозреваю, что он. опять вознамерился соснуть, как всегда делает, когда ему что-нибудь угрожает. Па называет это КОТОЛЕПСИЕЙ, но коты все же, на мой взгляд, спят более чутко.

Дядюшка Лем грянулся об асфальт и даже подскочил чуток. Пу-младший издал радостный вопль. Подозреваю, это чудовище вообразило, что дядя Лем сражен не без его участия. Как бы то ни было, но, заметив, что кто-то свалился и лежит беспомощный, Крошка, повинуясь врожденному инстинкту, метнулся к пострадавшему и натурально заехал дядюшке Лему ногой в висок.

Помнится, я говорил, что у нас, Хогбенов, головы крепкие. Пу-младший заголосил и запрыгал на одной ноге, держась за другую обеими руками.

— Н-ну погоди, щас я тебя з-заколдую! — завизжал он, — у тебя мое колдовство из ушей польется, слышь ты, хогбеновское отродье! — Он набрал полную грудь воздуха, рожа у него стала пурпурного оттенка и…

…И тут-то все и случилось.

Это было как удар молнии. Я не новичок в колдовстве, и ожидал примерно чего-нибудь в этом духе, но даже меня пробрало. Зрелище, скажу я вам, было что надо. Па потом объяснял мне, что там было на самом деле. Пу-младший, болван, сдуру вляпался в роль ка-та-ли-токсического агента, во как. А эта самая дизоксирибонуклеиновая кислота, из которой сделаны его гены, из-за Дара как-то там перестроена. Ну и аукнулось это на каппа-волнах его скудных мозгов. Па говорил, что там, поди, микровольт тридцать было, не меньше. Но вы же знаете моего Па. Ему лень объяснить все нормальным языком. Вот он и тащит всякие глупые слова из чужих мозгов, когда ему в них надобность.

А получилось-то вот что. Этот гаденыш до того рассвирепел, что все свое колдовство, для толпы припасенное, одним махом жахнул прямо в физиономию дядюшке Лему. Да, такого я прежде ни разу не видел. И что самое ужасное — эта штука сработала.

Дядюшка Лем спал себе и потому ни чуточки не сопротивлялся. Его бы сейчас и докрасна раскаленная кочерга не разбудила. Хотя, по правде говоря, не хотел бы я, чтобы в тот момент она оказалась в руках у змееныша. Неважно. В общем, колдовство поразило дядюшку Лема, как удар молнии.

Прямо на наших глазах он стал светло-зеленым. И тут я заметил, что, как только дядя Лем позеленел, наступила гробовая тишина. Я удивленно оглядываюсь: в чем тут дело? Оказывается толпа перестала стонать и причитать.

Люди то прикладывались к бутылкам со снадобьем, то терли лбы, и, знаете, так слабо, облегченно посмеивались. Малыш-то Пу натурально все свое колдовство извел на дядюшку Лема, вот у толпы голова и прошла.

— Эй, что здесь происходит? — послышался знакомый голос. — Этот мужчина, что, потерял сознание? Чего вы стоите как истуканы. Пустите — я врач.

Это был тот самый тощий тип с незлобивым лицом. Он все еще тянул из бутылки, пока пробирался к нам через толпу, но блокнота у него уже не было. Когда он увидел Эда Пу, то аж покраснел от злости.

— Так это вы, Олдермен Пу? — спрашивает. — Вечно вы там, откуда за милю воняет. Что вы сделали этому бедолаге? Посмотрим, удастся ли вам отвертеться на этот раз!

— Ничего я ему не сделал, — отвечал Эд Пу. — Никто его и пальцем не тронул. А вы, доктор Браун, попридержали бы свой язык, а то как бы не прищлось пожалеть. В этом городе я не последний человек, уверяю вас.

— Смотрите сюда! — вскрикнул изменившимся вдруг голосом доктор Браун, глядя на распростертое тело дядюшки Лема. Этот человек, он умирает! Кто-нибудь, вызовите скорую помощь! И поживее!