Звезда утренняя

Виктор Петрович сделал длительную паузу, как бы выжидая ответа.

Но все задумались, потому что его слова затронули один из самых животрепещущих вопросов науки.

Заложив руки за спину, Виктор Петрович ходил из угла в угол и продолжал высказывать свои заветные мысли:

— Наши знания ограничены физическими и химическими явлениями, протекающими в привычных для сознания человека условиях температуры, давления и состава атмосферы, существующих на Земле. И притом в наши дни.

Академик остановился и многозначительно поднял палец:

— Прошу не забывать! Эти явления должны протекать иначе не только на Солнце или звездах, но и на других, сравнительно близких к нам космических телах. Например, на Юпитере, на Венере, на Марсе и даже на Луне и в недрах Земли. Но мы можем лишь предполагать, как протекают эти явления, и наблюдать за ними издалека, что ставит серьезные преграды для науки. Например, синтез белка и другие сложные химические процессы, в результате которых возникла жизнь, бесспорно протекали иначе, чем сейчас, в условиях первичной атмосферы Земли при более высоких температурах. Мы до сих пор даже не знаем более или менее точно ни состава той атмосферы, ни тогдашней температуры, ни напряжения электрического и магнитного полей Земли.

— Совершенно верно, — кивнул головой Красницкий.

— Что? — не расслышал академик.

— Я говорю, что состав тогдашней атмосферы безусловно был иным.

— Конечно! Не знаем мы и спектрального состава солнечного излучения, достигавшего в те времена нашей планеты. Все это оказывало огромное влияние на химические реакции. Мы лишены возможности полностью приблизиться к этим условиям и в наших лабораториях.

Привыкший читать лекции, академик говорил так обстоятельно, как будто делал очередной доклад.

— Видимо, вас очень заинтересовала эта статья, — заметил Шаповалов.

— Вы правы… — улыбнулся Яхонтов. — На чем это я остановился? Да. Я, так сказать, проверяю вслух свои мысли.

— Говорите, говорите, Виктор Петрович, мы слушаем вас. — Астроном сделал жест рукой. Академик продолжал:

— Например, сверхвысокие давления, порядка пятисот миллионов атмосфер, мы можем получать только на ничтожные доли секунды. И пока мы не в состоянии глубоко изучить поведение вещества в этих условиях, если они сохраняются на длительное время.

— Несомненно, что многие физико-химические процессы должны протекать иначе на других планетах, чем в наши дни на Земле, — согласился Красницкий.

— Понимаете! — обрадовался академик. — Ведь обычное представление, что жизнь ограничена температурными пределами примерно от 260 градусов ниже нуля до точки кипения воды и требует наличия кислорода, тоже условно. Быть может, на других космических телах существует жизнь в иных, еще неведомых нам формах, далеко за этими пределами. Вполне возможно, что в нижних слоях атмосферы какой-нибудь планеты-гиганта ядовитые, с нашей точки зрения, газы находятся в жидком состоянии, как вода на Земле. И в этой жидкости может существовать своеобразная фауна и флора, химическую основу которой составляет не углерод, а кремний. Наше познание и здесь натыкается на преграду, вытекающую из необходимости воспринимать явления природы в том виде, в каком они происходят на Земле.

Шаповалову, очевидно, не сиделось на месте.

— И вы хотите доказать, что полет на Венеру и является той новой дорогой, которая нужна науке? — спросил он, подозрительно поглядывая на хозяина дома. — Признайтесь, Виктор Петрович, что статья написана не без вашего влияния.

Широкая улыбка появилась на лице академика. Он остановился и смущенно развел руками:

— Вы очень близки к истине, Михаил Андреевич. Откровенно говоря, я и есть тот самый автор, который пишет подобную ерунду…

Профессор астрономии растерялся. Он почувствовал себя весьма неловко, но отступать было некуда. Пришлось принять бой.

— Что делать, Виктор Петрович, — заерзал он в кресле. — Меня приперли к стене и заставили говорить слишком прямо. Жалею, что мое мнение расходится с вашим, но как говорил Аристотель: «Платон — мой друг, но истина — еще больший друг». Хе-хе! Как вам угодно, но полет на Венеру, так сказать, чистейшая фантазия. Просто странно слышать о таких вещах из ваших уст.

— Фантазия, вы говорите? — задумчиво произнес академик. — Предположим, что фантазия. Но разве это плохо? Бывают моменты, когда ученый должен отбросить в сторону строгую дисциплину ума и дать волю свободному полету фантазии. Она позволяет проникнуть в завтрашний день, установить вехи, обозначающие дорогу, по которой должна идти наука. Фантазию отнюдь нельзя противопоставлять точным знаниям. Наоборот, она является особым проявлением творческих сил. Нередко бывает, что развитие положительных знаний только подтверждает гениальные догадки. И каждый большой ученый должен быть непременно немножко фантазером, иначе он навсегда останется в плену ограниченных представлений.

Виктор Петрович снова принялся ходить из одного конца комнаты в другой, как делал всегда, когда был погружен в размышления. Спокойными и уверенными жестами он подчеркивал наиболее важные положения.

Неторопливо, как будто с кафедры, Виктор Петрович рассказал о том, как у него возникла мысль о научной экспедиции на планету Венеру. Все это действительно походило на несбыточную фантазию, осуществимую только в далеком будущем. Но, разбирая одно возражение за другим, академик доказывал, что наука и техника уже теперь позволяют поставить такую задачу и разрешить ее. Он говорил:

— Условия жизни на Венере близки к земным. Очень возможно, что планета находится в той стадии развития, какую Земля переживала в самые древние геологические времена. Именно там следует искать начало длинного пути эволюции, уже утерянное на Земле. Экспедиция на эту планету вполне осуществима, хотя и связана, конечно, с серьезными трудностями…

— Попытки в этой области уже делались, — перебил его астроном — да что-то ничего не получается.

— Согласен! Попытки действительно были. Астрофизики стремились узнать поближе, что происходит на Венере, путем посылки туда управляемых с Земли космических ракет-автоматов. Результаты действительно неудачные. Две ракеты прошли на расстоянии около 5000 километров от Венеры за пределами ее атмосферы, и записи приборов ненамного расширили наши знания. Третья проникла в атмосферу Венеры, скрылась в ее облаках, но назад не вернулась. По-видимому, только космический корабль, управляемый человеком, может раскрыть тайну. Возможен ли такой полет? Вполне возможен! И он даже проще, чем экспедиция на другие миры. Вы, Михаил Андреевич, лучше меня знаете, что Венера более других планет похожа на Землю. Это очень важно. По своим размерам Венера почти равна Земле. Ее диаметр по экватору составляет что-то около 12400 километров. А масса…

— Масса равна 5300 миллиардов тонн, или 0,81 массы нашей планеты, — подсказал Шаповалов. — Средняя плотность — 4,9, тогда как Земля плотнее воды в 5,5 раза.

— Другими словами, — остановился около него академик, — вещество Венеры примерно такое же, как на Земле, и там должны быть твердые горные породы. Быть может, даже покрытые слоем почвы и растительностью. А сила тяжести там почти равна земной.

— Да, гиря в один килограмм будет весить на Венере приблизительно 810 граммов, — опять помог астроном.

— Вот видите. Значит, передвигаться и переносить тяжести там несколько легче, чем на Земле. Прямые измерения температуры верхнего слоя облаков дают колебания от минус 25 градусов на теневой стороне планеты до плюс 60 градусов на освещенной. Такова среднерусская зима и, скажем, африканское лето. Первые люди на Венере, по-видимому, окажутся в привычных для них, во всяком случае терпимых, физических условиях.

— Совершенно верно! — не мог успокоиться Шаповалов. — Но дело не в этом, Виктор Петрович.

— А в чем же?

— В том, что эти измерения относятся не к поверхности планеты, где будет жить и работать экспедиция, а только к верхним слоям ее атмосферы. Надо быть готовым к тому, что внизу люди попадут в гораздо худшую обстановку. Например, столкнутся с температурой около плюс 100 градусов.