Выстрелы с той стороны (СИ)

Мы поговорили еще немного и стали укладываться спать.

В субботу вечером всех наших четверых лошадок запрягли в повозку, и караван ушел вдоль горной цепи к морю. Мы с Женькой стояли и смотрели вслед уходящим. - Теперь уже скоро... Мы переглянулись. - Все, что угодно, - сказал Женька, - только бы солнце увидеть. Увидеть - и можно помирать. Мы двинулись назад, к Граничному. Опять начал моросить мелкий дождь. Я уже, кажется, привык, что голова постоянно мокрая, и в ботинках хлюпает... эти ботинки - мучение сплошное. Разъехались по швам: они же не рассчитаны на то, чтобы лазить в них по горам, ходить в походы, носить с раннего утра до позднего вечера. Но и выкинуть жалко... перейти на опорки или лапти, в которых большинство тут ходит. Последние мои земные ботиночки. Куртку я давно уже сбросил - холодновата. Ношу теперь местную "штормовку" слой пуха и овечьей шерсти, зашитый в холст, а поверх - непромокаемый брезент (его в достаточном количестве давно уже закупили у торговцев). Точно такие же штаны. В результате я стал такой же серо-черной вороной, как и все в Граничном. Удобная одежда... вот с обувью только проблемы - ничего лучше лаптей не изобрели. Был бы снег - можно было бы шить унты, но снега в Ладиорти не бывает. - Я пойду, ладно? - Женька виновато смотрел на меня. В последнее время у него завелся дружок - "проявился" парень, живущий в том же городке, что и Женька. Он что, считает, что я ревную? - Иди ради Бога... Женька свернул в переулок. Я шел теперь мимо лазарета... и вдруг мне захотелось увидеть Катю. Просто жутко захотелось. Такой она человек. На нее только посмотришь - и жить хочется. И еще мне хотелось ей рассказать про Нину... я вспоминаю ее последнее время, и меня мучает то, что я даже не видел ее смерти. Я не смог даже посмотреть на это. Да, я понимаю, что это было правильно. Но мне почему-то стало ее так жалко... может быть, не надо было знакомиться. Теперь такое ощущение, что убили мою знакомую девчонку, пусть дуру, пусть она враг, но... Нет, не буду я Кате рассказывать. Зачем ее загружать? Что у нее, больных мало?

Я открыл дверь лазарета. В первой палате лежали и стонали двое пораженных... я прошел дальше. Больных у нас было двое - Виктор Иванович захворал все-таки после нашего похода, и семилетний Гришка опасно заболел пневмонией. Виктор Иванович спал, я не стал будить его, разумеется. Женщин больных, сколько я знал, у нас не было. Тем не менее, ширма, отделявшая женскую половину, слегка шевелилась. Как будто там был кто-то. Я остановился и громко позвал: - Катя! За ширмой заерзали. Мне стало как-то неудобно, я уже собрался выходить. Занавеска откинулась, и вышел Артем. Волосы его были встрепаны больше обычного, он застегивал верхнюю пуговицу рубашки (сохранил еще с Земли). - А, это ты... чего тебе? - недовольно спросил он. Я на некоторое время потерял дар речи. - Я к Кате... хотел спросить, может, помочь что-нибудь. Катя вынырнула из-за занавески - как всегда, свеженькая, аккуратно причесанная, в чистом холщовом платье. И какая-то особенно сияющая. Она подошла к Артему, взяла его под руку и прильнула щекой к его плечу. - Коленька, - она будто мурлыкала, я еще не видел ее такой... довольной, что ли, - Не надо ничего. Видишь, народу мало... Спасибо. - А... ладно, - выдавил я и бросился прочь. Как неудобно... надо же было так нарваться. Уже почти дойдя до дома, я наконец навел порядок в своих мыслях и понял главное, что меня тревожит - что же будет с Катей и Артемом на Земле... У Артема жена и ребенок. У Кати, я знал, осталось двое маленьких детей. Или на Земле между ними ничего не будет? Ладно, решил я, не мое это дело. Не мне, молодому ослу, туда лезть. Меня не касается... Я открыл дверь, вошел... дома был только дядя Леня. Я молча лег на койку. Завтра воскресенье... Я стал придумывать, чем бы заняться. Выбор, честно говоря, небольшой. Все приличные книги в библиотеке прочитаны. Гулять - холодно и дождливо... наверное, опять будем сидеть дома, в карты резаться... и надоели же эти карты. - Коля, - позвал дядя Леня. Голос его подрагивал - явно хватил уже своей браги, - ты спишь? - Нет. - Коль, а ты знаешь... сегодня у моего сына день рождения. Его Олежкой звали. - А сколько ему исполнилось? - спросил я из вежливости. - Ему... ему бы было двадцать один. А так - тринадцать... Я молчал, не понимая. - Он погиб у меня, Коля, когда ему было тринадцать лет, - сказал дядя Леня. Я снова ничего не ответил. Не представляю, что можно сказать человеку в таких случаях. - Он под КАМаз попал... Водитель молодой... желтый свет на светофоре был, мальчишка побежал, а тот хотел быстрее проскочить. Не заметил. Это все на моих глазах было, я сзади шел. - Водителя посадили? - спросил я. - Не... - дядя Леня махнул рукой, - я матери говорю... вот ему, считай, двадцать. Олежке бы через семь лет тоже двадцать было. Будем ему жизнь ломать? Ну и сказал, что Олежка был виноват, на красный побежал. - У вас ведь еще дети есть, - сказал я. - Еще дочка... да что, Коля, ты вот молодой еще. Не поймешь. Все равно ведь больно, когда свой сын...даже если бы их десять было. - Я понимаю. - Мать-то говорила, ну и пусть сидит, так ему и надо... так убивалась, Господи, так убивалась. И я думаю... знаешь, дома так пусто стало, бессмысленно, ничего не надо. Ведь тринадцать лет парня растили, столько сил приложили. А тут - удар, и нету его... - Да, - сказал я. У меня еще никто не умирал, и я просто не знал, что говорят в подобных случаях. - А с другой стороны... вот у соседей сын, ровесник Олежки. Подрос, и покатился по наклонной дорожке. Пьет, ворует... с компанией такой связался. Уже условная судимость... Может, еще и хуже. Нет! - перебил дядя Леня сам себя, Лучше пусть был бы плохим. Каким угодно - лишь бы только был. Странно, подумал я, почему дядя Леня раньше не говорил со мной так. И вообще о своих детях не рассказывал. Тихий такой алкоголик... мы думали, его ничего, кроме браги, давно уже и не волнует. - А дочке вашей сколько? - Дочке двадцать четыре. Уже внука родила, да я с ним и не понянчился... видишь, внуку-то уже должно быть два года. Зовут Мишкой, хороший такой парень.... вихор на макушке. Когда я исчез, ему всего месяц был. А зять у меня хирург-онколог. Дочка тоже в медицинском училась. Сейчас и не знаю... если бы я умер, им бы хоть пенсию платили, а так... не знаю прямо, что. - Ничего, мы скоро вернемся, - сказал я, глядя в потолок. Это у нас превратилось в заклинание: вернемся... вернемся. Дядя Леня замолчал. Я стал для развлечения вспоминать тексты всех песен, которые знал. Начал с Дольского... На песне "Господа офицеры" дверь открылась, просунулась голова Макса. - Эй, Коля! Не хочешь в клуб сходить? Там типа концерта намечается. А вы, дядя Леня? Дядя Леня, кряхтя, стал подниматься. Я тоже вскочил - хоть какое-то развлечение, лучше, чем ничего...

В клубе (он же служил библиотекой - одна из самых больших хижин поселка) собралось уже достаточно много народа. Впереди освободили небольшое место под сцену, а дальше на расставленных поперек лавках (натащили, наверное, из всех хижин) сидели люди. Первые ряды занимали в основном женщины. Я поискал взглядом Катю - но ее не было. Конечно, с больными осталась... не бросит же она их. Артема тоже не было видно. Первыми на сцену выскочили трое девчонок, разукрашенных под ведьм, в цветастых платочках. Я их смутно знал - три подружки работали вместе в швейном цехе и вечно что-нибудь затевали, какие-то пьесы театральные ставили... Наверняка и идея концерта принадлежала им. Одну из них звали Ленка, другую Юлька, а третью я забыл как. Девчонки обнялись и громко, подвизгивая, запели а ля капелла, при этом танцуя наподобие кордебалета, песню бабок ежек из мультфильма "Летучий корабль".

Растяни меха гармошка, Эх, играй наяривай! Пой частушки, бабка ежка, Пой не разговаривай!

А дальше пошли куплеты уже про нашу жизнь, про Граничный... девчонки пели их по очереди, а остальные только подхватывали "Э-эх!", но часто окончание куплета тонуло в громовом хохоте зала...