Черный дублер

«О, Дмитрий, как я тебя понимаю! — воскликнул он в душе, впервые увидев Марву. — Если бы не Аделаида, то я, наверное, тоже…» Но, приглядевшись к ней, понял, что рассчитывать ему в любом случае не на что: Марва держалась спокойно и деловито и в то же время замкнуто. Никаких чувств нельзя было уловить ни на лице ее, ни в глазах, ни в голосе. И Райтнер окончательно поверил, что обещание ее, данное Дмитрию Карпатову, не являлось лишь результатом любовного угара, как это часто бывает у Человека-1. Значит, характер Человека-2, вспомнил он давнюю свою мысль, действительно такой же крепкий, как и материал, из которого он сделан. Вот и Аделаида…

Райтнер пригласил ее присоединиться к их «уединенной компании». Она не отказалась, нет. Она просто попросила его повременить с этим, так как у нее в работе назревает первое в жизни открытие. Пусть оно пока небольшое, но все равно открытие, оно поможет ей почувствовать себя увереннее. «А приглашение твое — нет, не сегодняшнее, а то приглашение, к фонтану, — я помню. Я много думаю о нем, Виктор. И чувствую: буду думать о нем и помнить его всегда». — сказала Аделаида. Поразмыслив, Райтнер пришел к выводу, что все-то у него обстоит прекрасно. Правда, кольнула было сердце зависть к Дмитрию Карпатову — Марва прилетела-таки к нему на Гагаринский заповедник, бросив остальные заботы, но он отогнал это необоснованное чувство: у них с Аделаидой все только еще начинается, у них все еще впереди. Пример Марвы, верность ее — что может быть более обнадеживающим!

Только с Микки, другом Дмитрия, и оживала Марва. По-детски непоседливый и любопытный, Микки один умел расшевелить ее, как братец печальную Аленушку в сказке. Вон опять он добился-таки своего: они принялись прыгать в воду с высокого валуна, лежавшего у самого берега реки. Красиво они смотрелись, летящие: гладкое стремительное дельфинье и гибкое девичье тела…

Виктору захотелось подойти к ним, поплавать с ними, посидеть да поговорить — уж очень они оба были приятные, прямо-таки, милые личности, — но что-то непонятное опять удержало его в пункте слежения за силовым полем. Он недоуменно оглядел комнатку: что еще ему тут надо было сделать?

Контрольный пункт был снаряжен честь по чести. Силовое поле, зажатое по проекту Уотсона под купол из черного термопластика, изоляцию давало абсолютную. Вероятности, что можно упустить момент каких-либо изменений внутри самого поля, также не существовало: была поставлена двойная система автоматического контроля, да еще у пульта бдительно сидел подтянутый, совсем изменившийся от сознания небывалой ответственности Томми — лукавый и легкомысленный обычно секретарь начальника Лаборатории Сверхнизких Температур, по воле обстоятельств оказавшегося на должности контролера силового поля. Уже лет сто назад эта работа поручалась рядовым техникам, а теперь ее и вовсе доверяли старинным, ни на что больше не пригодным роботам. Но что поделаешь — поручение самого Уотсона…

Райтнер потер лоб, пытаясь припомнить — не забыто ли что-нибудь, не допущено ли ошибок, отклонений от проекта при установлении купола? Нет, кажется нет… И — черт возьми! — Надо думать не об этом, а совсем о другом. Надо думать о способе спасения Карпатовых, чем сейчас заняты умы всех ученых, инженеров, техников Земли. Но пока, насколько известно, в Центр связи с миром Черного света не поступило ни одного более или менее обнадеживающего предложения. Ни у кого нет ни малейшего представления, с какой стороны, с какими категориями следует подступаться к этому!.. С отчаяния Райтнер сконструировал аппарат связи, скопированный с аппарата Карпатова-Черного, но все его попытки связаться со своим черным дублером не привели ни к чему. В чем же дело, в чем? Почему у Карпатова-Черного он сработал, сработала и связь между Уотсонами, а у нас — ни у кого? (В том, что после передачи схемы аппарата пэ Главному каналу его сконструировал не он один, Райтнер не сомневался.) Наверное, имеются какие-то причины, возможно, они смехотворно просты…

В это мгновение в глазах Райтнера колыхнулась глубокая розоватая, как ему показалось, волна, напоминавшая волны, увиденные на экране в приемной Всемирного Совета. Голову словно сжали тисками, и он услышал внятный, идущий откуда-то изнутри его самого, голос:

— «Причина действительно проста до смешного. Она — в учете индивидуальности каждой личности. Ты обратил внимание на шкалу учета импульсов? Так на нее надо подавать наши импульсы! А ты механически скопировал и подаешь в аппарат данные импульсов Карпатовых, хотя вызываешь меня… Да-да, это я. Но только не из Черного света, а из Фиолетового. Приветствую тебя, Виктор. Я очень рад!»

— А как ты сообразил об импульсах?! — вскричал вслух потрясенный Райтнер, одновременно погрозив пальцем вскинувшемуся от пульта Томми: мол, тихо, ни звука!

— «Что ж, мне было проще. Помучился, помучился я над решением и не нашел ничего лучшего, как побежать к нашему Карпатову, которого у вас нет. Он, правда, чувствует себя очень плохо — видно, выпадение сразу двух звеньев из их цепи остро сказалось на остальных, — но все же нашел в себе силы продиктовать путь спасения Белого и Черного Карпатовых, Давай, записывай… И постарайся побыстрее передать данные в мир Черного света. Теперь уже речь идет о спасении не только двух Карпатовых. Судя по состоянию нашего, Фиолетового, грозит распадение всей Карпатовской цепи. Понял?»

— Говори, говори! Записываю!

Райтнер принялся лихорадочно записывать теоретическое объяснение, а потом и вычерчивать зримо встающие перед глазами схемы, которые свободно текли из него самого и одновременно откуда-то извне. Захваченный необычностью подхода к решению и общей проблемы, и каждого узла невиданного механизма, Виктор даже не успел ответить на торопливое «до свиданья» своего фиолетового дублера. А когда тупая боль в голове внезапно исчезла, в изнеможении откинулся назад, продолжая ласкать глазами лежащие на столе листы бумаги.

— Виктор Михайлович… — несмело обратился к нему Томми, полный беспокойства состоянием своего начальника.

— А? Что? — Райтнер очнулся, вскочил и принялся суетлива складывать бумаги. — Все, Томми! Все!.. На, держи — и бегом на ветроплан. Курс: Всемирный Совет! Уотсону! Лично! Быстро, одна нога здесь, другая там!

Томми все понял. И через пару секунд с положенным ему проворством исчез за дверью. А Райтнер не спеша набрал на датчике номер Центра Связи и спокойно попросил чрезвычайную связь с индексом Единица.

Колыхались на земле зеленые травы, синели кругом сопки. Над землей, как и вчера, год и сотни, тысячи лет назад, величаво плыли белые облака, носились шаловливые ветры. И не понять было на первый взгляд, что плывут и носятся они не сами по себе, а по воле взрослеющего разума. Только трассирующие сероватыми тенями поясы пассажирского и транспортного сообщений говорили о времени, о сегодняшнем дне здесь — в дальнем заповедном уголке Сибири, так богатом красками.

Райтнер, жмурясь от яркого солнца, попытался представить обратное сочетание всех этих красок там — ну, хотя бы в мире фиолетового света — и засмеялся: на это, пожалуй, не хватило бы воображения даже у самой Юноны. Это надо было увидеть, попав туда, к ним, к своим — как их назвать? — единокровным, единоцелым… И ждать осталось совсем недолго, решающий час близок… Да вот он — наступает!

Из Пояса Пассажирского Сообщения отделился ветроплан, второй, третий… Вот они приземлились, из первого вышел высокий, чуть сутуловатый мужчина, из второго выкатилась громадная шарообразная фигура… А из верхнего, Транспортного, Пояса стали отделяться большие грузовые ветропланы и тоже стремительно пошли вниз.

Райтнер повернулся к реке и закричал, возбужденно размахивая руками:

— Ма-авра-а!!! Ми-икки-и!!!

И мелькнувшая затем картина — как по берегу в сторону черного купола бежала девушка с протянутыми вперед руками и развевающимися на ветру белыми волосами — навсегда врезалась в его память как олицетворение первого шага в Эпоху Великого Объединения.