В мире фантастики и приключений. Выпуск 8. Кольцо обратного времени

— Это ужасно, — произнес профессор Норберт, — и это говорит ученый двадцать первого века.

— Да, потому что не хочу, чтобы бациллы преступности снова распространялись в нашем обществе. Человек все еще слаб… А такое весьма заразно. Мы почти покончили с преступностью не затем, чтобы все начинать сначала.

— В таком случае я настаиваю, чтобы решениз было обсуждено на Большом совете Академии, — сказал профессор Норберт. — Пусть выскажут свое мнение ученые всей планеты.

— Всемирная Академия не компетентна, когда речь идет о преступлении, — возразил Усам.

— Повторяю, речь должна идти прежде всего об эксперименте, небывалом эксперименте огромного значения.

— Но вы забываете об Элине. Она даже не сотрудник Академии холода. Она — жертва преступника.

— Для науки люди шли и не на такие жертвы.

— Нет, с вами, профессор Норберт, невозможно спорить. Вы просто фанатик!

— А вы формалист, сухарь; вы лишены элементарных качеств настоящего ученого.

— Коллеги, коллеги, — заволновался президент. — Успокойтесь. Сохраняйте необходимую всем нам объективность суждений.

Наступило напряженное молчание.

— Может быть, действительно поговорить с Элиной, — заметил наконец президент, словно рассуждая сам с собой.

— Зачем? — взорвался профессор Норберт.

Профессор Усам пожал плечами и отвернулся. Этот жест мог означать и одобрение и порицание.

В кабинете снова воцарилась тишина. Такая тишина, что стал слышен еле различимый напев кондиционера, напоминающий, что за окнами лето.

— Хорошо, — со вздохом сказал президент. — Я предлагаю поступить следующим образом…

Он не успел объяснить, как следует поступить, потому что вспыхнул световой сигнал на настольном экране и голос невидимого секретаря произнес:

— Прошу извинить, но к вам обращаются из службы Публичной информации. Говорят, что-то важное и срочное. За последние полчаса обращались уже несколько раз. Вы разрешите?

— Да, — сказал президент.

Тотчас осветился большой переговорный экран, занимавший одну из стен кабинета. Откуда-то из самой его глубины выбежала женская фигура в очень коротком ярком платье. Она стремительно приблизилась, и профессор Норберт узнал Элину. Ее лицо в пышном ореоле золотистых волос выглядело спокойным, но грудь высоко поднималась, а глаза блестели ярче, чем обычно. Казалось, она соскочит сейчас на мягкий ковер, которым устлан был пол кабинета, но она резко остановилась в раме экрана, не отрывая взгляда от сидящего за столом президента.

— Простите меня за вторжение, — начала она. Тут голос ее прервался и она глубоко вздохнула. — Я… мне сказали, что сейчас решается судьба Тома Джонсона. Так вот я хочу вам сказать: мы только что говорили с ним и решили, — она на мгновение опустила глаза, — решили, что будем вместе… Вообще вместе… Вы поняли?.. Я беру на себя всю заботу о нем, пока он не привыкнет к новому для него миру… Вы меня поняли?..

— Конечно, — медленно заговорил президент. — Но я не знаю, как на это посмотрит профессор Норберт. Ведь Томас Джонсон, как бы это точнее выразить, его пациент и подопечный — центральная фигура весьма важного эксперимента, столь успешно проводимого профессором Норбертом…

— При чем тут Норберт, — возмутилась Элина. — Разве Том пленник Норберта? Или морская свинка? Ну Норберт оживил его. Очень хорошо, спасибо ему за это… Но теперь каждому пора идти своим путем… Норберт пусть возвращается к своим замороженным саркофагам, а Том…

— Возмутительно! — произнес профессор Норберт.

— Ах, вы здесь, профессор, — не растерялась Элина. — Очень хорошо. Пожалуйста, не думайте, что я хотела вас обидеть. Вы же знаете, что Том совершенно здоров, и чем скорее он покинет клинику и окунется в нормальную жизнь, тем будет лучше для него и… всех нас.

— Возмутительно! — повторил профессор Норберт, все еще не веря своим ушам.

— В общем, мы хотели бы уехать еще сегодня, — закончила Элина.

— Куда? — поинтересовался президент.

— Сначала в какой-нибудь тихий уголок… В Полинезию или на Багамские острова, а потом посмотрим. Если профессора Норберта интересует дальнейшая судьба Тома, я буду держать его в курсе дел…

— Нет, это просто… — Профессор Норберт попытался подыскать какое-нибудь крепкое слово, чтобы выразить возмущение, обуревавшее его, но не мог вспомнить ничего подходящего. — Кто в этом случае может распоряжаться, планировать, решать, я или…

— Мне кажется, в этом случае мое решение и желание тоже что-нибудь да значат, профессор, — отчеканила с экрана Элина.

Профессор Норберт потер переносицу и отвел глаза, стараясь избежать спокойного и твердого взгляда молодой женщины.

— Я все-таки полагаю, — сказал президент, — что кое-какие детали вам, моя дорогая, следовало бы согласовать с профессором Норбертом. Ведь во всем, что произошло, его роль тоже не последняя, и он, как и вы, желает Тому только добра…

— Хорошо, — кивнула Элина, — я буду ждать профессора Норберта в его кабинете. Я говорю сейчас из Академии холода, — пояснила она. — Благодарю и до свидания. С вами я не прощаюсь, профессор Норберт.

Экран померк, и изображение Элины исчезло.

— Ну как? — спросил президент с улыбкой, поглядывая на своих собеседников. — Какова!

— Придется предложить ей место ассистента, — задумчиво сказал профессор Норберт. — Мой ассистент Вил решил покинуть Академию холода…

— Попробуйте… Но не препятствуйте особенно, если они будут настаивать сейчас на отъезде. Неколько недель на Багамских островах — прекрасный вариант в этом эксперименте. Тем более что рядом с вашим подопечным будет находиться ваш ассистент.

— Подумаю, — многозначительно произнес профессор Норберт.

— А вы что скажете, коллега? — обратился президент к профессору Усаму, который с момента появления Элины не произнес ни слова и, сидя спиной к экрану, внимательно разглядывал что-то на потолке кабинета.

— Моя дочь всегда отличалась странностями, — заметил профессор Усам, не отрывая взгляда от потолка. — Думаю, это у нее от матери…

— Ваша дочь! — хором воскликнули президент и профессор Норберт.

— Да… И скажу вам откровенно, коллега, — Усам повернулся к профессору Норберту и похлопал его по колену, — вам с ней будет нелегко. У нее довольно твердый характер.

— Это как раз то, что мне надо, — заверил профессор Норберт и многозначительно поднял указательный палец.

— А относительно всей этой истории, — продолжал профессор Усам, — я далеко не уверен, что нами сейчас принято наилучшее решение. И отнюдь не потому, что Элина моя дочь. Она совершенно самостоятельный человек и вправе поступать, как находит нужным. Меня беспокоит он, его прошлое… Кто победит в этом столкновении прошлого с настоящим? Не знаю… Но мне страшновато.

— Мы постоянно сталкиваемся с прошлым, дорогой коллега, — мягко сказал президент. — Оно постоянно напоминает нам о себе, но до сих пор мы выигрывали сражения с ним… А в данном случае у коллеги Норберта теперь появился такой союзник, что лучшего и не пожелаешь. Неужели вы продолжаете считать, что Тома Джонсона лучше было бы передать органам справедливости?

— Во всяком случае, он заслужил это.

— Может быть… Но даже в далеком средневековье существовал обычай: женщина имела право спасти приговоренного, если ему грозила смертная казнь… И история знает немало случаев, когда женщины спасали преступников, становились их женами и возвращали этих людей обществу. Неужели вы, коллега, откажете в подобном праве женщине нашей эпохи?

Феликс Суркис

Сердце плато

— Вас на Оду? Плато Логинова? Я сразу догадался. У вас, пассажиров Ближнего Космоса, какие-то домашние лица. И у каждого свое. А вот у разведчиков, у звездопроходцев, вообще у Дальних, есть что-то общее, отрешенное, — они еще на мой лифт не ступили, а Землю в себе уже глубоко спрятали. Мне многих приходилось на орбиту Сатурна перебрасывать. К Стартовому Кольцу. Иной за весь путь слова не произнесет, не то что мы.