Сказки Долгой Земли (авторский сборник)

Берт или Лидия?.. Нипочем ведь не сознается, зараза зеленоглазая. Да это может быть кто угодно из школы юных менеджеров, Лерка там со всеми «привет-привет», и все они присутствовали в Эоловых Чертогах, когда ее увезли на «Скорой». Как же вычислить этого конспиратора, если он ни разу не допустил ни одной оговорки, словно и впрямь был при жизни шпионом в тылу врага, для которого скрытность – первейшее условие выживания?

Порой начинала думать о маме с папой: они уже знают, что с ней стряслось, или им пока не сообщили? Хорошо, если нет. Там, где власти заинтересованы в туристическом бизнесе, обычно стараются замалчивать такие ЧП. Еще и недели не прошло. Надо проснуться до того, как консула проинформируют, что участница проекта «Молодежь всех измерений – обучение без границ» Валерия Вишнякова госпитализирована с синдромом Рухлера.

Съела три с половиной тарелки вкусного грибного супа, в животе по-прежнему урчало от голода, а потом, когда смотрела в окно, внезапно почувствовала себя сытой. Надо понимать, медперсонал все-таки покормил ее кашкой через зонд. И на том спасибо.

Проводника все не было и не было. Часы в доме показывали время вразнобой, ощущения тоже могли врать, но Лерке казалось, что с тех пор, как в последний раз виделись, миновали почти сутки. Что-то случилось?.. Хотя, если бы случилось плохое, как с Йонасом, он бы тем более очутился в Отхори… Потом припомнились слова Проводника о том, что за пределами Страны Снов и Кошмаров на него могут напасть. Неужели влип? Она уже начала не на шутку изводиться, когда в коридоре послышались знакомые легкие шаги.

– Извини, пришлось задержаться. Надо было еще кое-куда заглянуть.

– Понятно, – Лерка сочувственно кивнула. – Сильно ему досталось?

– Как обычно.

Он это произнес, словно тихо, но решительно затворил дверь. Что там у них с Темным Властителем, Лерки не касается. И вопросов задавать не надо, даже тех, что всплывают, если речь идет о заболевших или пострадавших, на автомате, предполагая такие же автоматические ответы.

– Просто погуляем, идти на окраину Отхори уже поздно, – таким тоном говорят, когда хотят смягчить непреднамеренную резкость. – Скоро утро.

– Ладненько. Много вчера было хлопот в магазине?

Естественно, ничего не ответил.

Когда вышли в Картофельный переулок, Лерка поинтересовалась:

– Что бы стало, если бы мы с тобой тоже пошли по той траве в тумане и звездах? Ну, куда ушел Йонас…

– Не знаю. Не пробовал. Тем, у кого есть тени, туда нельзя. Наверное, если бы мы отправились в луга Намутху, у тебя в больнице наступила бы клиническая смерть, а я бы исчез. Осталась бы только дневная половина моей личности, я бы растаял и полностью слился с ней. Или, наоборот, в мире живых у меня бы во сне остановилось сердце. Проверять не собираюсь.

На улице с тесно слепленными модерновыми домами из грязноватого кирпича Лерка снова увидела тех рыбоголовых: двое таких выскочили из-под арки, за которой виднелся затопленный холодной синевой засугробленный двор, поглядели на идущих по тротуару людей и рванули прочь. Передвигались они длинными прыжками, скользя в воздухе, словно в воде. Верткие, черные с блеском, похожие скорее на рапторов, чем на акул, умчались так быстро, что даже разглядеть их как следует не удалось.

– Кто это?

– Кесу называют их клоусоххо. Питаются страхом, замешенным на смятении и неопределенности – у кесу есть специальное слово, у них больше, чем у нас, слов для обозначения разных эмоций. До живых клоусоххо добираются через тревожные сумбурные сны, а здесь, в Отхори, привязываются и пугают, могут исцарапать – у них когти опасные. Похоже, ты их чем-то притягиваешь, имей в виду.

– Они же удрали.

– От меня они всегда удирают. Точнее, от моей защиты – если окажутся рядом, шибанет без предупреждения. От клоусоххо мне еще при жизни поставили защиту, а то я тоже их притягивал.

– И с тех пор ты не испытываешь страха, замешенного на неопределенности?

– Если бы. Я-то остался, каким был, но у клоусоххо и другой такой нежити нет возможности жрать за мой счет.

Аквамариновые сумерки все длились и длились. Кое-где зажглись фонари, но пока можно было обойтись и без них. Одни фонарные столбы отбрасывали тени, другие нет. Огромная желтая луна подобралась почти вплотную к скорчившейся на углу крыши понурой горгулье, которая так глубоко задумалась, что ничего не замечала.

– Да, кстати, о кесейском языке. У них, я заметила, целая куча обращений, что все это значит?

– Обращений друг к другу у них три вида. Наргиянси – высокая госпожа, кьянси – равная госпожа, кьяне – младшая госпожа. Если в конце добавляется «вар», это множественное число.

Расчищенная от снега пешеходная улица, выложенная каменной плиткой, исчеркана понизу огненными фломастерами – сплошные вывески. Вдали темнеет громада с башнями, один из дворцов. Наверное, Весенний, Лерке запомнилось, что он находится не очень далеко от Картофельного переулка. Мимо витрин дорогих магазинов совершали променад призрачные прохожие, но попалась навстречу и живая компания. Или вряд ли живая, но это были настоящие люди, а не безучастные ходячие воспоминания. Они поздоровались с Проводником, который в ответ пожелал им доброго вечера.

– Это кто? – спросила Лерка шепотом, после того как разминулись.

– Здешние жители. Тоже духи умерших, но не такие, как я, без теней. Они были на стороне Властителя, после разгрома их казнили, и они захотели остаться в Отхори.

– Жалко… – вздохнула Лерка.

– Не жалей, – неожиданно резко возразил Проводник. – Ни их, ни меня. Они были не лучше своих оппонентов из антимерсмонианской коалиции. Тоже убивали, тоже творили жестокие дела. Да и сейчас… Как думаешь, почему их до сих пор не унесло в Намутху? Они регулярно питаются, их Иссингри подкармливает – или присылает сюда кого-нибудь из старых врагов вроде этого Нутвера, или совершает жертвоприношения, чтобы здешние кесу и люди получили новую порцию жизненной силы.

– Ну вот меня же они не тронули…

– Я имею право взять под защиту человека, не замешанного в разборках Темной Весны, у Властителя выпросил. Потому и не тронули. Я помню, что они делали, когда были живыми. Мало-мальски оправдывает их только то, что противники тоже в долгу не оставались. Все эти перевороты и гражданские войны – такая кровавая дрянь…

– Понятно, – кивнула Лерка. – Тебе пришлось на всякие ужасы насмотреться? Могу представить, в кино ведь показывают.

– Своими глазами я казней и пыток не видел, но достаточно было знать о том, что все это происходит где-то рядом.

– Тебя не заставляли присутствовать?

– Нет. В межличностных отношениях Властитель был деспотом, но не дураком. Он понимал, чем меня можно угробить – или не меня, а существующий баланс отношений, и когда намечалась какая-нибудь экзекуция, охрана меня заранее утаскивала подальше оттуда. Все равно бывали труднопереносимые вещи. Придворные коррупционеры, если попадались на горячем, шли ко мне просить о заступничестве. – Проводник остановился, пылающая неоновая вывеска бросала на его лицо скользящие отсветы, окрашивая в голубовато-фиолетовый, как будто он был вовсе не человеком, а одним из демонов Страны Снов и Кошмаров. – Лерка, знаешь, что в той моей жизни было самое страшное? Вот представь, что перед тобой ползает на коленях человек, который намного тебя старше, белый как творог, губы и руки трясутся, глаза как у затравленной собаки, от него разит валерьянкой, и он тебя просит помочь, потому что иначе его завтра-послезавтра отдадут на съедение кесу из темной гвардии. А ты смотришь и понимаешь, что шансов его спасти примерно один к тридцати, так что лучше бы он пустил себе пулю в лоб или траванулся ядом быстрого действия, и желательно прямо сейчас, пока не арестовали. Но он-то хочет жить и все еще на что-то надеется! На тебя надеется. Иногда Властитель щадил тех, за кого я просил. Изредка. Обычно он отвечал, что от казнокрадов и взяточников надо избавляться, а темную гвардию надо кормить, а я чтоб не лез не в свое дело, иначе он меня пришибет. Я не считаю, что коррупция – это хорошо, но достаточно конфисковать имущество и отправить вора в ссылку на окраинный остров, чтобы разводил там капусту на огородике и домашнюю птицу. В большинстве случаев я ничего не мог сделать, а они все равно вылавливали меня и ползали на коленях, плакали, рассказывали о своих семьях… Это было хуже всего. Хуже, чем когда я перед самым концом висел над пропастью, а Иссингри никак не могла до меня дотянуться. Прости, что я все это на тебя вывалил. У меня целый ком таких воспоминаний – большой, неподъемный, до сих пор давит. Давай куда-нибудь зайдем?