Стрелки часов

*

Степ Степаныч дышал тяжело, с присвистом. Крупные выпуклые черты лица искажались судорогами волнения, львиная голова то поднималась с подушки, то опускалась, как будто он всматривался во что-то и не мог увидеть или кого-то ждал. Он смотрел на нас глазами, полными мучительной напряженности, отчаянного усилия, и не видел нас. Врач, стоящий за его спиной, развел руками... Юра кусал губы, Майя бессильно уронила руки на колени, жена Степ Степаныча смотрела куда-то поверх его головы. И все мы думали, думали, пытаясь увидеть выход из ловушки. Конечно, закончив одну работу, он начал другую. Иначе он не мог. Злоупотреблял стимуляторами, все увеличивая дозу. Я знал еще во время нашего последнего разговора, что все слова о безделье и отдыхе, о другой работе ничего не стоят. Не потому, что море, путешествия, развлечения, а потом - легкая полуавтоматическая работа, где не нужно приобретать новых знаний, хуже безумия и смерти. Но ведь мы были полны сил. Наши мышцы эластичны, как у юношей, дыхание ритмично и спокойно даже после быстрого бега. Мы не могли принять новую долю. Я прислушивался к тишине мучительного ожидания, и мне казалось, что пахнет мышами, которые остались лишь в зоопарках. У нас оставался единственный выход, но говорить о нем было трудно. Он назывался "смыв памяти"- конечно, не всей, а ее части, но это было то же самое, что отсечь часть своей личности; ведь наше "я"- это в основном то, что мы пережили и запомнили. - Чтобы спасти его,- я не узнавал собственного голоса,- мы произведем смыв памяти излучениями в узком диапазоне... - Да, больше ничего не придумаешь,- сказал Юра и облегченно вздохнул. Я удивленно смотрел на него: как легко он воспринял мое предложение! Я ожидал другого... - Так мы спасем и его и себя,- прошептала Майя и ободряюще улыбнулась мне, как в прежние времена. Жена Степ Степаныча задумчиво смотрела на мужа, опершись на руку. Может быть, она гадала, вспомнит ли он ее после "смыва". Все они делали вид, что не боятся опасности и не знают, кто в ней виноват. И я подумал: не является ли наивысшим достижением человека умение правильно воспользоваться правом выбора, сделать верный ход в шахматной партии после того, как уже сделано столько ходов наобум?..

*

Этот странный рыжий человек, сухощавый и гибкий, Как юноша, с широкими плечами и тонкой талией, ожидал Меня в моем доме. - Только взгляни, какой прекрасный гравилет я тебе предлагаю!-сказал он, увлекая меня на эскалатор.- Собственная конструкция, автопилот руководствуется и твоими желаниями и безопасностью. Он тащил меня к гравилету, а я пытался вспомнить, где его видел и как его зовут. И поэтому, когда он спросил: "Берешь?"- я согласно кивнул головой. Его веснушчатое задиристое лицо ослепительно заулыбалось, показав крепкие белые зубы. - Спасибо за подарок!- воскликнул он, и я не понял, на что он намекает и чего от меня хочет за свой аппарат. Я растерянно смотрел на него, и вид у меня был, наверное, не очень умный. Он еще несколько раз поблагодарил и направился к такому же аппарату, как и подаренный. Но внезапно остановился и снова подошел ко мне. На его лице с острым птичьим носом отражалась нерешительность. - Позволь спросить тебя...- начал он и, дождавшись кивка, продолжал:-Видишь ли, мне когда-то автомат сообщил о совершенно непонятных людях, живших уже в двадцатом веке. Они назывались фашистами... Он умолк, и губы его дрожали. Но он не обратил на это внимания. Как видно, этот человек не знал о том, что его губы способны дрожать. Я не понимал, почему он так волнуется из-за событий далекого двадцатого века. - А потом то же самое мне рассказал дед. И еще о нашем предке, имя которого не сохранилось, так как оно недостойно памяти. Сначала ею называли грабителем- он занимался тем, что входил в чужие дома и забирал одежду... На его дрожащих губах мелькнула улыбка, а я но видел в том, что он рассказывает, ничего смешного. Потом понял: он не помнит того, что помню я. Именно поэтому он улыбается, вспоминая о воре. - Его схватили, изолировали в специальном доме, где стены были непрозрачны, а на вырубленных в них квадратах имелись железные решетки.Снова на один лишь миг его губы сложились в слабую улыбку.- А потом другие люди освободили его, приняли в свое общество. Он стал фашистом, служил начальником лагеря. Это был лагерь, куда людей сгоняли насильно.- Больше он не улыбался.- Дед рассказывал, что тот предок сжигал в печах живых людей и получил за это крупный чин... Волнение рыжего все возрастало. Как видно, он готовился заговорить о самом важном. В воздухе пахло серой и цветами. Его светло-голубые глаза с испугом смотрели на меня. - Ты ведь жил ненамного позже того времени, должен знать... Дед говорил, что они внешне были как мы, так же улыбались, любили своих детей. Те, что сжигали в печах людей... Правда ли это? Я уловил в его взгляде слабую надежду. Пальцы то сжимались, то теребили ткань костюма. - Да, - сказал я,- это правда. Надежда в его взгляде начала угасать. И все же он отчаянно цеплялся за нее: - Видишь ли, я, конечно, как все, немного знаком с биологией и медициной. Но в основном, если помнишь, я конструктор. Теперь я вспомнил. Его звали Гей. Он создатель "Поиска". Я видел его в тот день, когда "Поиск" стартовал с космической базы. Гей стоял на опускающемся наблюдательном пункте и все тянул голову вверх, чтобы еще и еще видеть свое детище, которое сейчас унесется к звездам. Он казался мне человеком огромного роста, его лицо было неистовым, а глаза зоркими, как следящие приборы. Мне даже не верилось, что сейчас передо мной стоит тот самый человек. Как ни трудно ему было, но он решился высказать: - У нас в роду все темные, а у меня волосы рыжие, как у того предка. И глаза светло-голубые. Как у него. И когда работа не клеится, у меня бывают припадки ярости, такой же темперамент, возбудимость. То, что называют неуравновешенной психикой. Случаются минуты, когда я способен разорвать чертежи, нагрубить товарищу. Понимаешь? Он заглянул мне в глаза. И я понял, что он еще не сказал самого главного, что он боится не за себя. - У меня есть сын. И внешне он очень похож на меня... Что будет, если он окажется слабым и не сумеет подавить в себе наследственную память? Я что-то слышал о наследственных вспышках раз в несколько поколений... Наконец я понял, чего он боится. Теперь пришла моя очередь улыбнуться, и его лицо сразу же просветлело, как будто моя улыбка осветила и его. - Это не передается по наследству,- сказал я таким тоном, чтобы у него не осталось сомнений. Мне казалось странным, что какой-то там фашист мог быть похожим, хотя бы и внешне, на создателя "Поиска". Но разве безразличие природы имеет границы? Он больно стиснул мою руку, его голос сразу же изменился, набрал силу: - Ну теперь спасибо тебе еще за один подарок. Большое спасибо! И тут, как при сполохе молнии, я понял, почему он благодарил меня за гравилет, который я принял от него, что он имел в виду под словом "подарок". Память опять подшутила надо мной. Я живу в двадцать втором веке, но слово "подарок" воспринял так, как его восприняли бы много десятилетий назад, когда вещей для всех не хватало и люди зависели от них. А сейчас Гей благодарил меня за то, что я принял созданный им гравилет, тем самым сделав подарок ему. Ведь я мог выбрать аппарат, предложенный другим конструктором. Мог ли Гей не улыбаться, вспомнив о человеке, который занимался совершенно непонятным ему делом - грабежом?