Сборник.Том 7

Не то чтобы она видела в этом нечто стыдное — просто считала глубоко личным делом.

И вот ни с того ни с сего выложила всё до капли своей юной дочери, которую до сих пор считала ребенком.

Дочь грустно смотрела на мать тёмными взрослыми глазами — по-совиному, не моргая… Наконец Марлена промолвила:

— Значит, это ты его прогнала?

— В общем — да. Я так разозлилась, просто рассвирепела. Он хотел забрать тебя с собой. И куда — на Землю! — Она помедлила; потом решительно проговорила: — Теперь понимаешь?

— Неужели ты не смогла бы обойтись без меня? — спросила Марлена.

— Как ты можешь такое говорить? — вспылила Инсигна — и осеклась под невозмутимым взглядом дочери. Действительно, так ли уж нужна была ей тогда дочь?.. Но она ответила, стараясь не выдать волнения: — Ну что ты. Разве я могла от тебя отказаться?

Марлена замотала головой, и на миг лицо её помрачнело.

— Ведь я не была очаровательным ребенком. Может, отцу я была нужна больше, чем тебе? Может быть, всё тогда и произошло из-за того, что я была ему нужнее, чем тебе? А ты настояла на своем, чтобы причинить ему боль.

— Какие ужасные вещи ты говоришь. Всё было совершенно не так, — ответила Инсигна, абсолютно не уверенная в том, что не кривит душой.

Грустное это дело — обсуждать семейную драму с Марленой. С каждым днём девочка всё больше обнаруживала жуткое умение резать по живому. Инсигне не раз приходилось сталкиваться с этим, но прежде она считала подобные выходки случайными. Но это происходило всё чаще, и теперь своим языком-скальпелем Марлена резала уже преднамеренно.

Инсигна проговорила:

— Марлена, а как ты поняла, что я сама прогнала твоего отца? Я ведь тебе не говорила об этом. Разве я себя чем-то выдала?

— Мама, я не понимаю, как это происходит, но я просто знаю. Когда ты вспоминаешь об отце, разговариваешь о нём с другими, в твоём голосе всякий раз слышится сожаление, чувствуется, что ты хотела бы, чтобы всё было иначе.

— В самом деле? А я этого не ощущаю.

— Я наблюдаю, делаю выводы. Как ты говоришь, как смотришь…

Пристально поглядев на дочь, Инсигна вдруг выпалила:

— Ну-ка, о чём я сейчас думаю?

Слегка вздрогнув, Марлена усмехнулась. Смешливой она не была и никогда не смеялась от души.

— Это легко, — сказала она, — сейчас ты думаешь, что я читаю твои мысли. Но это не так. Я не знаю их. Просто умею догадываться по словам, жестам, интонациям и выражениям. Люди абсолютно не умеют скрывать свои мысли. Я убедилась в этом, наблюдая за ними.

— Зачем тебе понадобилось наблюдать за людьми?

— Потому что все лгали мне, когда я была ребенком. Говорили, что я миленькая. Или же это говорили тебе, потому что я была рядом. Да у всех на лицах словно написано: я говорю не то, что думаю. И никто даже не представляет себе, как это заметно. Сначала я не могла поверить, что этого никто не знает. Но потом я сказала себе: наверное, они считают, что просто удобнее делать вид, что говоришь правду. — Марлена помолчала и вдруг спросила: — Почему ты не сказала отцу, куда мы направляемся?

— Не могла. Тогда это была не моя тайна.

— Но если бы ты сказала, он, возможно, и отправился бы с нами.

Инсигна затрясла головой:

— Нет-нет, никогда. Он твёрдо решил возвращаться на Землю.

— А если бы ты всё рассказала ему, мама, комиссар Питт не разрешил бы ему возвращаться? Ведь наш отец не должен был знать то, чего знать не положено.

— Питт не был тогда комиссаром, — рассеянно пробормотала Инсигна и внезапно вспыхнула: — Таким он был мне не нужен. И тебе, кстати, тоже!

— Не знаю. Я не могу представить, каким он был бы теперь.

— А я знаю!

Пламя чувств вновь охватило Инсигну. Ей вновь с отчаянной ясностью припомнилась и их ссора, и собственный резкий голос, приказывавший Фишеру убираться. Он должен был уйти. Нет, ошибки не было. Ей не хотелось, чтобы он стал пленником, невольным узником Ротора. Она ещё слишком любила его — или недостаточно ненавидела…

Она резко сменила тему разговора, стараясь, чтобы выражение лица не выдало её:

— Сегодня ты озадачила Ауринела. Почему ты сказала ему, что Земля погибнет? Он явился ко мне весьма озабоченный этим.

— Ты бы сказала ему, что я ещё ребенок и всё это — детский лепет. Такой ответ прекрасно устроил бы его.

Инсигна не стала обращать внимания на эти слова. Быть может, и в самом деле лучше не говорить ничего, чем говорить правду.

— Ты действительно думаешь, что Земля обречена?

— Да. Иногда ты говоришь о Земле — «бедная Земля». Ты редко забываешь назвать Землю бедной.

Инсигна почувствовала, что краснеет. Неужели она и впрямь так говорит о Земле?

— А разве это не так? — спросила она. — Планета перенаселена, измучена цивилизацией — это же просто клубок болезней, бедствий и ненависти. Трудно её не пожалеть. Бедная Земля.

— Нет, мама. Ты говоришь это иначе. — Марлена подняла руку вверх ладонью, словно что-то держала в ней.

— Ну, Марлена?

— Я понимаю это умом, но не могу выразить словами.

— Попробуй. Я должна понять.

— Мне кажется, что ты чувствуешь себя виноватой…

— Отчего ты так решила?

— Однажды ты смотрела в иллюминатор на Немезиду, и мне показалось тогда, что всё дело в ней. Когда я спросила у компьютера, что такое Немезида, он мне сказал: это нечто безжалостное, сулящее гибель, грозное возмездие.

— Она названа так по другой причине! — воскликнула Инсигна.

— Но имя ей дала ты, — невозмутимо ответила Марлена.

Это уже ни для кого не было тайной: когда Ротор вышел за пределы Солнечной системы, Инсигна потребовала публичного признания своего открытия.

— Именно поэтому, уверяю тебя, смысл имени здесь ни при чем.

— Тогда почему ты считаешь себя виноватой, мама?

(Молчи… если не хочешь говорить правду.)

Наконец Инсигна проговорила:

— Так как же, по-твоему, погибнет Земля?

— Я-то не знаю, а вот ты, мама…

— Марлена, мы с тобой принялись играть в загадки, пусть так. Об одном только прошу: никому ни о чём не говори: и об отце, и об этой бредовой идее о гибели Земли.

— Если ты хочешь, я буду молчать. Только Земля погибнет — и это вовсе не бред.

— А я говорю — бред. Будем считать это бредом.

Марлена кивнула.

— Схожу-ка я погляжу на планету, — сказала она с видимым безразличием. — А потом пойду спать.

— Хорошо.

Инсигна смотрела вслед уходящей дочери. «Вина, — думала она, — я её чувствую. Она, должно быть, словно печать у меня на лице. Каждый может увидеть, если захочет».

Каждый ли? Нет, только Марлена. С её даром.

Должна же девочка иметь что-то взамен того, что ей не дано. Редкий ум — этого слишком мало. Потому-то она и одарена способностью читать по лицам, интонациям, неприметным для другого глаза жестам и телодвижениям. Так что ни одной тайны от неё не скроешь. Давно ли открылся у неё этот дар? Давно ли она узнала о нём? Или это результат взросления? Но тогда почему она именно теперь обнаружила его, словно извлекла из-под покрова, под которым скрывала? Или ей потребовалось оружие против матери?

Может быть, это случилось потому, что Ауринел отверг её, окончательно и бесповоротно, — и она сама об этом догадалась? И теперь просто мечется от боли, слепо рассыпая удары?

«Я виновата, — думала Инсигна, — мне ли не знать собственной вины? Одна я во всём виновата. Я могла бы давно всё выяснить, но не хотела».

Глава 6

ПРИБЛИЖЕНИЕ

11

Так когда же она сама об этом догадалась? Когда давала звезде имя «Немезида»? Неужели уже тогда она инстинктивно ощутила, чем грозит эта звезда человечеству, и с неосознанной точностью выразила свои опасения в её имени?

Когда Инсигна обнаружила далекую звездочку, ей важно было одно — она сделала открытие. В голове кружилась только мысль о бессмертии. Это её звезда, звезда Инсигны. Она даже хотела назвать её так. Получалось звучно… только нескромно. Подумать только, как бы ей пришлось сейчас мучиться, если бы всё-таки поддалась искушению.