Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.6

– Я должна это сделать, мама? – спросила Дороти.

Мэри-Энн кивнула не сразу. Она поняла Дороти. Та росла англичанкой в английской семье. Хоть мать и выучила ее лигонскому и бирманскому языкам. Передать письмо какому-то монаху в каком-то иноземном монастыре? Она же английская девушка…

– Прости, так надо, – ответила наконец Мэри-Энн. – Это важное письмо и полезное для хороших людей.

Перед тем как уйти, горбун некоторое время стоял возле окна, выходившего на улицу.

Потом все же не решился выйти через переднюю дверь, и мать проводила его через кухню. Дороти догнала его и спросила:

– А может так быть, что за мной гнались из-за этого письма?

– О письме они, к счастью, не знают, – ответил Фан. – Иначе бы…

– Значит, это твои враги, дядя Фан?

– Они враги твои и мои и всех добрых людей, – ответил старый фокусник и исчез за дверью.

Дороти хотела узнать больше у матери, но та отмалчивалась, а потом принялась плакать. И Дороти начала плакать, они обнялись и, наплакавшись, заснули на диване в передней комнате.

У сэра Джорджа Уиттли были свои источники информации.

Утро следующего дня, когда он был в конторе Компании в порту, принесло ему ряд неожиданных новостей.

Сначала штурман Алекс Фредро нанес сэру Джорджу деловой визит и рассказал о том, что его номер был обыскан и ограблен. Это могло быть случайностью, но в свете вчерашнего разговора с полковником Блекберри, скорее всего, случайностью не было. Сэр Уиттли приказал штурману немедленно переходить на корабль и оставлять его как можно реже. Затем он вызвал к себе старого друга капитана Фицпатрика и в обсуждении различных проблем завтрашнего отплытия, в частности, напомнил ему, что на борту будет находиться полковник Блекберри, который, являясь кандидатурой Чарльза Дункана, ненавидящего сэра Уиттли шотландской холодной ненавистью, склонен быть более старательным и исполнительным, чем того требуют интересы дела. В лице капитана он встретил полное понимание, и тот согласился, чтобы к штурману в качестве вестового слуги был приставлен Эрик Боу, хитрый, быстрый и коварный кокни, обязанный капитану жизнью и потому готовый охранять штурмана от случайностей.

Куда более расстроило сэра Уиттли появление в конторе могучего одноглазого негра по имени Сэмми, ветерана американских войн, который, оказывается, был вчера свидетелем нападения на Дороти и принес письмо от ее матери, в котором Мэри-Энн опасалась за судьбу дочери и просила помощи у Уиттли. Не успел Уиттли должным образом выругаться после того, как расспросил немногословного негра и ничего не понял из его разъяснений, как ему сообщили, что вчера вечером один из сотрудников службы охраны Компании убит в районе Воксхолла, второй избит, но еще смог вернуться домой. Достаточно было сложить два и два, чтобы понять: полковник Блекберри в случае со штурманом ограничился обыском с целью отыскать компрометирующие бумаги и заставить Уиттли снять Фредро с борта. Видно, не удалось. Но с девушкой, с горничной, к тому же полукровкой, можно было без особых опасений разделаться иначе и этим застраховаться от риска. И потому Дороти решили убрать. Ей чудом удалось уцелеть, а ее друзья – любители пива даже прирезали одного из агентов Блекберри, в чем, конечно, никогда не признаются.

Уиттли отправил с Сэмми записку Мэри-Энн – чья грамотность и изящный почерк его растрогали, – в которой велел не выходить из дома, пока он не распорядится. Сам же, предупредив о событиях невестку, с которой привык обсуждать те дела, которые обсуждать с ней было выгодно, и спокойно переждав вспышку ее гнева, послал карету к дому Мэри-Энн, чтобы на ней переправить на «Глорию» горничную своей невестки.

Мэри-Энн и Майкл поехали провожать Дороти в настоящей карете.

Вахтенный офицер, предупрежденный об их приезде, проводил их в кормовую каюту миледи, которая располагалась прямо под каютой капитана и не уступала ей размером и удобствами. Майклу каюта, в которой будет жить его сестра, показалась дворцом. Впрочем, каюта эта была тридцати футов шириной – от борта до борта, и не меньше в длину – от двери до ряда окон, глядящих назад. Каюта была покрыта коврами, там были все удобства для дамы, включая широкую, под балдахином кровать с бортиком вокруг, чтобы не свалиться в шторм. С другой стороны каюты за занавеской стояла койка горничной – его сестры.

Пока Майкл носился по палубе, изображая из себя морского волка, Мэри-Энн сказала:

– Конечно, я приду завтра тебя провожать, но может так статься, что мы не сможем уединиться…

– Я помню, – сказала Дороти, – У Дхаммапада, пагода Шведагон, монастырь Священного зуба.

– Я не о том.

Мэри-Энн сняла с пальца тонкое серебряное колечко с круглым, стертым от старости, размером с рисовое зерно красным камешком. Она никогда не снимала его, а Дороти привыкла не замечать этого дешевого колечка.

– Не расставайся с ним, – попросила Мэри-Энн, – оно тебе пригодится.

– Как?

– Я никогда не говорила тебе, но у этого камешка есть странное свойство. Он меняет цвет, если тебе угрожает опасность. Он чернеет. Это колечко досталось мне от бабушки, а той – от ее бабушки.

Глава 4

ПИРАТЫ ИНДИЙСКОГО ОКЕАНА

В шестой день после того, как корабли Ост-Индской компании «Дредноут» и «Глория» вышли из устья Темзы и, пользуясь добрым попутным ветром, взяли курс к югу, к берегам Африки, шеф Земной службы ИнтерГалактической полиции комиссар Милодар, невысокого роста, немолодой, жилистый человек с копной седеющих курчавых волос, приехал к профессору Гродно в состоянии бешенства. Профессор Гродно, который руководит лабораторией генетической памяти, и его хорошенькая ассистентка Пегги не смогли скрыть своего удивления, на что Милодар ответил:

– А чего удивляться? Эти бюрократы доведут до клинической смерти даже железного робота, вот так!

– Что же случилось? – спросил малюсенький и потому честолюбивый профессор Гродно.

– А то, что за два полета в Лондон 1799 года я получил выговор! А то, что нам запретили без особой надобности включать мониторинг Коры, то есть Дороти Форест!

– Как так! – воскликнул профессор. – Это же опасно.

– И рискованно для эксперимента в целом, – добавил комиссар.

Пегги ничего не сказала. Она лишь улыбнулась уголками губ. Она недолюбливала самоуверенную Кору, потому что сама была самоуверенной и надеялась связать свою судьбу и ложе с профессором Гродно. В Коре же она чувствовала соперницу. Как, пожалуй, и в каждой молодой женщине.

– Но почему? – спросил профессор.

Он с тревогой поглядел на прекрасное обнаженное тело Коры Орват, неподвижно зависшее в плотном, почти прозрачном, крайне инертном газе саргоне. Тело было опутано проводами и обклеено датчиками, что не могло скрыть его соблазнительности. Это и выводило Пегги из себя.

– А потому что Центр-энерго выставил ИнтерГполу такие счета за наши экскурсы и мониторинги, словно мы поглотили половину энергии всей планеты! – заявил Милодар. – Всего два моих визита в восемнадцатый век для внедрения агента и элементарный мониторинг они оценили в два годовых бюджета моей конторы!

– Я ждал этого, – вздохнул профессор Гродно. – Я тихо молил небо, чтобы эта кара обрушилась на нас попозже, но она была неизбежна.

– Что вы хотите этим сказать?

– В Центр-энерго имеют все основания сердиться на нас. Мы и вправду ограбили Землю.

– Всего один человек…

– Вы забываете, что путешествие во времени на такое расстояние невозможно! Значит, мы отправляли только вашу голограмму. Так вот, стабилизация голограммы на расстоянии в триста лет вообще непредсказуема по расходу энергии. Вам, полицейским, все равно. Отдал приказ – выполняйте. На меня же работали математический институт и три физические лаборатории – все в один голос утверждали, что голограмма до восемнадцатого века не доберется. Я же сделал так, чтобы вы добрались, причем в одном куске.

– Спасибо, – сказал комиссар. – Вы выполнили свой долг, я выполнил свой долг. Значит, энергетики должны выполнить свой долг. Почему они этого не делают?