Звоночек 3.(СИ)

- Водолазов вызвать не забудьте, - заметил я, выслушав задачу.

- Зачем? - пожал плечами Томашевич. - С речфлотом договорено, баржу со стрелой и катер уже ждут на месте.

- На всякий случай. Кто его знает, как эта длинная бочка себя поведёт.

- Ерунда, её уже не раз в море бросали, - отмахнулся ведущий конструктор. - А вы, товарищ Любимов, здесь какими судьбами?

- Вот, учимся бомбить облака, чтоб погода была хорошая, - улыбнулся я в ответ.

- И как? Получается? - спросил Чкалов.

- Первые эксперименты обнадёживают. В прошлом вылете контрольное облако на большой высоте удалось довольно легко рассеять, на низких высотах сложнее, но отработаем тактику и наверняка справимся. Главное в нашем деле - не заблудиться и разгрузиться именно там, где нужно.

- А над центральным аэродромом миллион на миллион сделать можете? - вдруг спросил шеф пилот.

- Стремимся к этому.

- Вы уж давайте, стремитесь, стремитесь покрепче! Нам новые модели истребителей испытывать надо, а приходится на этих торпедоносцах под облаками летать, им всё равно высота ни к чему.

- Приложим все усилия, товарищ Чкалов. Но борьба с природой - дело непознанное. На один день облака разгоним, зато потом неделю, может, дождь лить будет. Поэтому, работать "по полной программе" будем в исключительно важных случаях. Чтоб не было больше вреда, чем пользы.

- Эх, нет в жизни счастья, - вздохнул Чкалов и полез в кабину, впрочем, не выглядя при этом ничуть расстроенным, - только обнадёжат, сразу же и расстроят.

- У природы нет плохой погоды, Валерий Павлович, - ответил я улыбающемуся могучему мужику, глядя на которого становились понятны периодические жалобы на тесноту самолётов. - В Крыму.

А с ещё одним знаменитым в моей реальности человеком, но пока ещё не прославившемся здесь, я встретился, совершив пару-тройку удачных опытных вылетов на "корректировку погоды". Глядя на то, что моя идея действительно работает на практике в полном соответствии с теорией, я вдруг стал в восторге сперва приговаривать "ай-ай-ай", а потом слова задорной песни Челентано сами собой, как это прежде случилось с "Дядей Стёпой", всплыли у меня в голове. "Пластинка" засела в мозгу настолько прочно, что я, сидя в кампании летнаба Паши Серова кабине верхнего фюзеляжного стрелка, откуда я мог в любой момент перебраться к пилотам или к штурману, и которая давала достаточный обзор назад для оценки результатов "бомбардировки", отвернувшись и думая, что меня за шумом моторов никто не слышит, принялся, в экстазе, отбивать по обшивке ТБ-3 ритм и напевать от души. Но на земле выяснилось, что песенка прилипла не только ко мне.

- Ай-ай-ай... - спускающийся за мной на землю Серов, срочник-доброволец, мечтавший после года службы поступить в лётное училище, легко спрыгнул со стремянки и плюнул в сердцах. - Тьфу, привязалась как холера. Что у вас за песни такие, товарищ капитан, будто бабка заговорила, не отстают.

- Какие такие песни? - насторожился я, одновременно делая вид, что вообще не понимаю о чём речь.

- Ну эта, бусурманская, "сиальта, сиблонда, тра-ля-ля"...

- Не понимаю...

- Да ладно вам, - нравы в ВВС и дисциплина с субординацией в них же всегда были предметом недоумения "ползающих", два-три вылета в экипаже и общение идёт уже как между старыми друзьями, невзирая на чины и звания. - В небе пели, а здесь отказываетесь. Или, хотите сказать, мне показалось и я сам эту песню выдумал?

Замкнуть всё на галлюцинации летнаба вначале показалось мне хорошей идеей, но потом подумалось, что в данной ситуации Берия однозначно поверит Серову и не поверит мне. А это, в свою очередь, вызовет очередной приступ непереносимости капитана Любимова со стороны руководства родного наркомата. С непрогнозируемыми последствиями. Не то что бы я боялся сейчас чего-то серьёзного, но жить в ожидании мелких пакостей тоже не хотелось. Поэтому пошёл проторенной дорожкой, как кривая вывезет.

- Ах, эта! Да сам не пойму, почему вспомнил. Слышал в детстве, а тут обрадовался, что у нас всё получается, песня сама собой и вылезла. Как радисты говорят, на этой волне.

- А на каком это языке-то? - не отставал от меня Паша, приняв как должное моё объяснение, ибо моя мутная легенда давно уже стала достоянием общественности. - На французский не похоже, на немецкий и подавно.

- А ты что, оба постиг? - попытался я повернуть разговор в сторону.

- Стараюсь. А всё же? - это действительно было так, Серов хотел быть в небе постоянно, а это характерно даже не для тяжёлых бомбардировщиков, а для пилотов гражданской авиации, вот и налегал Паша на языки.

- На итальянском, - признался я, поняв, что не отвертеться.

- А о чём?

- Понятия не имею, слова запомнил и только, а что, о чём - не представляю.

- Как же так можно? - с таким искренним упрёком, стянув шлем с белобрысой башки, сказал летнаб, что я даже улыбнулся. - Как же можно петь непонятно о чём? Вы, товарищ капитан, обо мне подумали? Я ж теперь от любопытства умру!

К нашему разговору, подтянувшись, стали прислушиваться другие члены экипажа ТБ-3 и подошедшие технари.

- Да в чём печаль? - спросил командир корабля, капитан Запольский. - Сейчас моментом выясним. Айда за мной! - отнюдь не как командир ВВС КА, а как "вождь краснокожих", скомандовал он и зашагал к стоящему в отдалении самолёту-моноплану, который готовился к вылету. - Видите самолёт? Его главный конструктор - итальянец! На полёты всегда приезжает!

Так я и встретился с Бартини, который воскрешал проект "Сталь" на новом техническом уровне. Его пассажирский моноплан с крылом "обратная чайка", в перспективе, мог заменить в аэрофлоте заслуженные АНТ-9. Авиаторы поведали инженеру свою беду и заставили меня исполнить "Шевали э кольбако" даже дважды, на "бис", хотя Роберту Людвиговичу и одного раза вполне хватило, чтобы от души улыбнуться.

- Это песня италянски, но это русская песня, - произнёс он почти правильно, но достаточно медленно и осторожно, чтобы можно было понять, что языком он владел ещё не вполне свободно. А я про себя подумал, что передо мной очень и очень аккуратный человек, не имевший привычки спешить и давать ошибкам лишнего шанса. - Песня о том, как кавалер восхищается дамой.

- А почему русская-то? - Паша Серов своей настырностью в раскапывании загадок даже подтолкнул меня к мысли предложить ему перейти на работу в НКВД, в авиационный отдел.

- Потому, что в Италии нет казаков, - ещё шире улыбнулся инженер. - Как можно петь чего нет? Если желаете, я запишу и сделаю перевод. Мне приятно, что советские люди поют на языке моей Родины. Надеюсь, что рано или поздно услышу её и от советских людей в Италии.

Хорошие песни не пропадают без следа, через год её транслировали на всесоюзном радио, а тогда, разобравшись с искусством, я похвалил Бартини за конструкцию крыла.

- При вынужденной посадке, воздушная подушка, возникающая благодаря экранному эффекту, в сочетании с разрушением низко расположенных элементов конструкции при ударе о землю, даст экипажу и пассажирам больше шансов на спасение, - заметил я, припоминая рассказы о дальнем бомбардировщике Ер-2, выросшем именно из этого самолёта.

- Больше надеюсь, что мои воздушные суда будут безопасно летать, - отшутился конструктор.

- Разумеется, Роберт Людвигович, но всё равно восхищаюсь вашей предусмотрительностью. А если заглянуть несколько дальше и пересмотреть пропорцию площадей консолей и центроплана, то вырисовывается аппарат, использующий для полёта именно динамическую воздушную подушку, экономя при этом мощность мотора. Конечно, над ровной поверхностью. Например, над морем. В сочетании с дальноходными торпедами можно получить любопытный результат. Этакий компромисс между торпедоносцем и торпедным катером. В свете испанских событий это актуально. Советую наладить контакт с наркомом ВМФ флагманом первого ранга Кожановым. Со своей стороны обещаю всяческую поддержку.