Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11

– В этом нет тайны, – признался Вячик, любуясь ее строгим, четким профилем. – Я привык жить с мамой.

Люда обернулась к нему, и тонкие высокие брови удивленно приподнялись.

– Понимаете, мама не представляет себе иной жизни. Она давно рассталась с отцом, я у нее единственный сын, единственный по-настоящему близкий человек.

– А дальше как? – Вопрос вырвался у Люды непроизвольно. Ей не хотелось допрашивать Вячика.

– Дальше? – Вячик пожал плечами. – Не знаю.

– Знаете, что я думаю? – сказала Люда, помолчав. – Вы, наверное, никогда еще не любили изо всей силы. А если это произойдет, вашей маме придется смириться.

– Сомневаюсь, – возразил Вячик. – Мама никогда не смирялась.

В последнюю ночь в Лондоне Вячик принялся писать стихи. Для того чтобы не разбудить Завадовского, жившего с ним в одном номере, Вячик ушел в ванную, где искал рифмы, сидя на эмалевом бортике и опершись спиной о горячую трубу. Как назло, Завадовский среди ночи проснулся и, сонный, ворвался в ванную. Вячикина пижама была распахнута, обнажая подушечный живот, грудь, гладко переходящую в округлые плечи. Вячик не сразу опомнился. Его толстые пальцы крыльями синицы, закрывающей детей от коршуна, метались по листу блокнота.

Завадовский, несмотря на клятвенные обещания, не удержался, назавтра же поделился с остальными своим открытием. За обедом Мария Петровна, пожилая дама, невзлюбившая Люду, попросила Вячика прочесть стихи. Вячик ушел из-за стола, не доев желе, а Люда, поняв, в чем дело, тихо заплакала и ушла тоже. Завадовский не рад был, что затеял эту историю. Люда разыскала Вячика в баре гостиницы, где тот истратил половину своей валюты на три стаканчика виски.

Это происшествие изменило отношение Люды к Вячику. Не столько из-за самого факта поэтических упражнений старшего экономиста, хотя Люде это польстило, сколько потому, что Вячик пострадал и был унижен из-за своих к Люде чувств.

Вячик заподозрил в поведении Люды жалость, а мама всегда учила его отвергать это чувство как позорное. Но так как в течение оставшейся недели вся группа, за немногим понятным исключением, взяла за обычай опекать их и всегда получалось, что они оказывались на соседних местах в автобусах или за столом, то Вячик несся, почти не сопротивляясь, в быстром и сладостном потоке странного безвременья.

3

Они гуляли вечером по Ливерпулю, городу, не предназначенному для романтических прогулок, замкнутому и занятому собственными делами, и оттого, что прочим людям не было до них дела, ощущали единение душ, редкое даже у людей, знающих друг друга давно и близко.

И вдруг Вячик ощутил приближение этого чувства.

Он не был уверен, правильно ли угадал его, потому что в нем в тот момент уживалось столько разных чувств, что даже дрожали пальцы. Но признаки совпадали. То же состояние эйфории, счастливой отрешенности от забот и щекотного предчувствия того, что через минуту, час, день все будет так же хорошо. Или еще лучше.

– Я бы сейчас мог что-то сделать, – произнес Вячик торжественно.

Люда не ответила. Но неожиданно остановилась. Они стояли у витрины, в которой изгибалась изможденная девушка в норковой шубе, любуясь своими изящными, умело раскрашенными гипсовыми пальцами. Небо над улицей было зеленым, и Вячику вдруг показалось, что они в воде, а Люда – русалочка, печальная и беззащитная.

– Я знаю, – сказала Люда. – Я вас понимаю.

– Нет, я не о том. – Вячику очень хотелось, чтобы Люда поняла его правильно. – Я не вообще, а об особом чувстве. Мама даже хотела отвести меня к психиатру.

Люда подняла брови. Вячик смешался и неожиданно спросил:

– Вам бы хотелось такую шубу?

– Нет, – ответила Люда, все еще глядя в упор на Вячика. В ее зрачках отражались искорки – огни реклам. Люда дотронулась до его руки, и Вячик замер, боясь спугнуть ее пальцы.

– Ты знаешь, – начал он очень тихо, – у меня так бывает, когда эмоциональный подъем. – Вячик другой рукой снял очки и сунул их в нагрудный карман. Люда убрала руку.

– Вы почему сняли очки? – спросила она.

– Очки? Ах да. – Очки тут же вернулись на место. – А что?

– У вас был такой вид, будто вы хотели меня поцеловать.

– Ой, нет, ни в коем случае! – поспешил ответить Вячик.

– Я так и не подумала, – строго сказала Люда.

Что-то он забыл. Что-то потерялось за эти минуты. И не только в нем, в Вячике, но и в Люде. Люда сказала:

– Уже поздно. Пора в гостиницу. Может быть, вернемся?

Вячику надо было сказать «нет», потому что в вопросе не было уверенности и желания вернуться. Но он послушно кивнул головой, и они пошли к гостинице.

– А почему вы рассказали о психиатре? – спросила вдруг Люда минут через пять. И Вячик, который думал, что Люда сердита на него за то, что он чуть было не поцеловал ее на улице, у витрины, обрадовался вопросу.

– Мама очень хочет, чтобы я был солидным, – объяснил Вячик. – И когда она узнала, что я могу так поступать с вещами, она испугалась, что это ненормально.

4

Тогда, года два назад, он сдал последний кандидатский экзамен, и была очень хорошая погода. Даже такого сочетания порой достаточно для счастья. Вячик возвращался домой и понимал, что он всесилен. «Я, наверное, могу летать», – сказал он себе, сворачивая в переулок. И даже поднял руки, словно примеряясь, но руки прорезали воздух и вернулись к бокам. Нет, летать он не мог. И тогда он увидел спичечный коробок, лежавший шагах в трех на тротуаре. Остановился, потому что его новая сила была каким-то образом связана с тем спичечным коробком. Коробок был белый с красной надписью «Гигант». Надо убрать коробок с тротуара, понял Вячик, но подходить к коробку и наклоняться было слишком просто. Тогда он приказал коробку уйти с дороги. Коробок не хотел слушаться. Пришлось напрячься и даже снять очки, которые мешали приказывать. Борьба с коробком продолжалась минуты две, и прохожие с удивлением оглядывались на высокого сутулого мужчину, который стоял на тротуаре, вперив взгляд в некую точку впереди, и делал непроизвольные движения корпусом. Коробок готов был уже подчиниться, но тут шедший навстречу мальчишка наподдал его ногой, и тот отлетел в сторону. Вячик проследил глазами за полетом коробка и в этот момент понял, что, лишенный поддержки, тот теперь в его власти, – он перехватил в воздухе его взглядом и заставил, изменив направление полета, опуститься в урну, стоявшую у стены дома.

– Вот так-то, – сказал Вячик мальчишке, но мальчишка не услышал.

– Мама, – сообщил Вячик, придя домой, – я обнаружил в себе редкое свойство.

– Как экзамен? – спросила мама. – Я уже два раза звонила в институт, но на кафедре никто не подходит. Удивительно легкомысленное отношение к своим обязанностям.

– С экзаменом все хорошо. А что ты думаешь об управлении вещами на расстоянии?

Мать поцеловала Вячика в лоб, для этого ему даже не пришлось наклоняться – они с матерью были одного роста.

– Сущность твоей специальности, – начала она, направляясь на кухню, чтобы разогреть обед, – экономики, заключается в умении управлять вещами на расстоянии. Власть над производственными силами общества…

– Я мысленно могу передвигать предметы, – сказал Вячик. – Хочешь, покажу?

Его все еще не покидало волнение счастливого свойства, заставлявшее сжиматься сердце и требовавшее немедленных действий.

– Ты волнуешься? – спросила мама. – Разумеется, ты истратил немало нервной энергии.

– На улице я увидел, как мальчишка наподдал ногой спичечный коробок, – сказал Вячик. – И я изменил направление его полета.

– Вячик! – перебила его мама. – Где у нас лежит элениум?

– Мама!

– Ты знаешь, как меня беспокоит твое психическое состояние. Именно психические сдвиги были первопричиной моего разрыва с твоим отцом.

Вячик вздохнул. У отца, насколько Вячик знал, с психикой все было в порядке. У отца была другая семья, двое детей, он присылал поздравления Вячику ко всем праздникам и подарки ко дню рождения. Счастливое состояние постепенно испарялось. Мама шуршала в аптечке, разыскивая элениум. Вячик постарался поднять спичечный коробок, лежащий на плите, тот дрогнул, шевельнулся, но не поднялся.