Хаджи

Не думайте, что хаджи глуп. Даже когда он так настойчиво агитировал, я знал, что реки сомнений переполняли в нем свои берега. Не слишком ли долго были наши люди без работы и надежды? Не удовольствуются ли они продолжением подачек милосердия со всего мира? Ответят ли они на призыв?

О Аллах, о горечь разочарования!

Началось, когда ЮНРВА объявило о найме нескольких сотен строителей. Только треть вакансий была заполнена обитателями Акбат-Джабара.

Несмотря на то, что отец и подталкивал, и угрожал, и откровенно упрашивал, в кон-це концов пришлось обратиться к внешним подрядчикам и ввезти рабочую силу. То же самое произошло, когда открылись рабочие места на строительстве дороги и на ферме.

Прием в школы едва заполнил половину классных парт, большинство принятых по-сещали школу нерегулярно, от случая к случаю.

В дело вмешалась племенная жадность, и грандиозный замысел умирал, не родив-шись. Всякий, кто имел отношение к власти в клане, выдвигал претензии на должность по надзору или в начальстве и приводил с собой целое окружение своих людей. Драка за мес-та была по-настоящему дракой за власть. Бесконечная торговля вела лишь к бесконечной торговле. На собраниях по планированию размахивали кулаками и хватались за оружие. Потерпевшие поражение мрачнели. Победители расширяли свою власть по принципу: ра-боту одного человека выполнять впятером из его собственной семьи.

Когда начали прибывать строительные материалы, возникло безудержное воровство. Темп строительства был почти нулевым. Не хватало рабочей силы, компетентного руко-водства, организации. Путаница и застой окружили программу.

В нашем мире, когда пять человек выполняют работу одного, четверо находят удов-летворение в том, чтобы мешать работе. Жестокие игры разыгрывали те, кто распоряжал-ся резиновыми печатями. Всякого рода разрешения и инспекции без конца задерживались. Люди без всякого опыта становились участниками фарса, пытаясь разобраться в сложных сооружениях. Чтобы раздобыть мешок гвоздей, приходилось тратить неделю.

Вмешались банды федаинов. Они устраивали кражи материалов, а потом ввели службу безопасности для предотвращения дальнейших краж. От отца и других арабских лидеров федаины требовали создания подпольного завода по изготовлению оружия и бое-припасов.

Имамы из мечетей тоже не остались в стороне. Духовенство требовало огромных взяток, угрожая проповедями мешать работам.

Хаос порождал хаос.

В сознание наших людей вдолбили мысль, что ЮНРВА - это их новое правительство, некий отец-волшебник, который и должен о них заботиться. Вместе с тем они не желали никакой ответственности перед ним или улучшения жизни своих семей. ЮНРВА позаботится. Разве они не заслужили этого потерей своей земли?

Хотя именно ЮНРВА обеспечивало сердцебиение жизни, на него без конца жаловались. Разве ЮНРВА не должно быть предано борьбе за возвращение их в свои деревни? Чем тогда ЮНРВА отличается от тех иноземных захватчиков, что принимали решения об их жизнях?

Я видел, что уныние овладевает хаджи по мере того, как тон его встреч становился все более безобразным.

- Нет, Ибрагим, - кричали его шейхи, - мы не возьмем и капли воды из Иордана, это значило бы пойти на соглашение с евреями. Мы скорее умрем от жажды, чем разделим с ними воду.

- Послушай, Ибрагим. Если мы построим фабрики в Иерихоне, разве это не станет для евреев знаком того, что мы приняли наше изгнание?

Когда был уже на ходу план ЮНРВА благоустроить лагерь посадкой деревьев и са-дов, строительством игровых площадок, устройством уличного освещения, появились разъяренные толпы.

- Смерть ЮНРВА!

- Смерть агентам империализма!

ПРОДУКТОВАЯ КАРТОЧКА, ВСЕМОГУЩАЯ, ДРАГОЦЕННАЯ ПРОДУКТОВАЯ КАРТОЧКА!

Обманывать ЮНРВА стало образом жизни. Когда рождался ребенок, мать регистрировала младенца ради продуктовой карточки. На следующий же день еще одна женщи-на из той же семьи регистрировала того же ребенка и получала еще одну карточку. Мла-денцы в данном клане подчас были зарегистрированы под несколькими именами.

Никто из работающих не сообщал об этом. О смертях никогда не сообщали, чтобы сохранить карточку умершего. Любая семья, которой удалось покинуть Акбат-Джабар, сохраняла в лагере свой адрес, а с ним и продуктовую карточку. Бедуины, откочевывая к себе в свой бескрайний мир, сохраняли свои адреса и кочевали обратно каждый месяц, чтобы забрать пайки.

Посредством рэкета кое-кто достиг богатства и жил теперь в Восточном Иерусалиме или Наблусе. Они являлись в лагерь, подчас на собственных автомашинах, чтобы полу-чить свои пайки.

Обнищавшие крестьяне из Иордании и Западного Берега просачивались в лагери под видом беженцев. Лишние продуктовые карточки вовсю продавались на черном рынке.

Когда предложили стройматериалы, чтобы починить наши хижины, этим мало кто озаботился. "Мы не позволим евреям считать, что строим себе постоянные дома".

И наоборот, разбогатевшие из числа торговцев черного рынка возводили себе не-большие виллы прямо посреди нищеты Акбат-Джабара.

Численность беженцев взорвалась. В начале войны полмиллиона арабов оставили свои дома. Теперь их численность увеличилась до миллиона и все еще росла. Точный под-счет стал невозможным, так как арабские администраторы в ЮНРВА закрывали глаза на злоупотребления.

Я не знаю точно, в какой момент и почему началась самая сильная волна демонстра-ций, но что из того? От бунта нас всегда отделяла лишь искорка. В большинстве случаев бунт начинался со школы. Учителя стали для нас важнее родителей и полностью контро-лировали сознание детей. Мишенью обычно служила штаб-квартира ЮНРВА, а раз уж демонстрация началась, то неизвестно, чем она кончится.

"Бедственное положение", "день бедствий", "изгнание" - подходящий повод для демонстрации. В остальном - страх, боязнь сокращения пайков, боязнь эпидемии, боязнь, что запоздает водовозка. Когда в амбулатории сокращали часы работы из-за нехватки пер-сонала, за этим вскоре следовала демонстрация.

Как-то вечером во время бунта подожгли амбулаторию, а хаджи Ибрагима обвинили в том, что он - орудие сионистов. Амбулаторию подожгли из-за того, что срочно ввезли вакцину, принятую от Израиля, чтобы подавить вспышку холеры.

На следующий день мы отправились к Перу Ольсену, он забаррикадировался под охраной Арабского легиона. На столе лежало его заявление об уходе.

- Кончено, хаджи. Иерихонский проект официально мертв, - сказал он.

- Если вы хотите прекратить бунты, - сказал мой отец, - то начните выдавать продо-вольственные карточки. Это их прекратит.

- Я не могу уследить за всеми играми, которые здесь разыгрывают, - гневно сказал Ольсен дрожащим голосом. - Это за пределами человеческого разума и терпения. Я уез-жаю.

- Мне жаль, что вам пришлось так плохо о нас думать, Пер. Вы нас проклинаете, не правда ли?

- Нет, друг мой, это система работает не так. ЮНРВА не желает, чтобы в ее машину бросали гаечные ключи. Слишком многим чиновникам надо поискать честной работы. Это сгладится. Разве вы не знаете, что в конце концов вину свалят на евреев. Вы стара-лись, хаджи Ибрагим, но вы же все это время знали, что произойдет.

- Боюсь, что так, - тихо сказал отец.

Полные боли, мы шли домой из штаб-квартиры ЮНРВА. Тогда-то я и заметил, что отец начинает стареть. Он остановился и оглянулся кругом. Несколько кольев на камени-стом поле обозначали контуры большой опытной фермы, так и не давшей урожая. Не-сколько разрушающихся фундаментных бетонных блоков с торчащими из них стальными прутьями - это все, что осталось от фабрик, так и не выработавших и одного рулона тка-ни.

- Почему, отец?

- Нужно работать всем вместе. А совместная работа требует доверия. Доверия среди нас нет. Мы гордимся своими возможностями. А на деле мы ни на что не годимся.