Сны роботов

Бакст ленивой походкой приближался к сетевому узлу. Четырнадцать изображений, прикованных к нему, двигались следом. Еле слышное деловитое гудение одного из центров Мультивака наполняло окрестности.

- Зачем атаковать неуязвимого противника? - проговорил Бакст. - Сначала сделай его уязвимым, а уж потом...

Бакст старался сохранять спокойствие, но на карту в это мгновение было поставлено все. Все! Резким движением он разъединил контакт. (Если б только ему дали больше времени, чтобы убедиться как следует!)

Никто не шелохнулся - и Бакст, затаив дыхание, понял, что еле слышное гудение смолкло. Смолк беспрерывный шепот Мультивака. Если через минуту он не возобновится, значит, Бакст угадал слабое звено и восстановление системы невозможно. Если же к нему сейчас на всех парах устремятся роботы...

Он обернулся. Было все так же тихо. Роботы спокойно трудились поодаль. Никто к нему не приближался.

Перед ним по-прежнему маячили голограммы четырнадцати членов Конгресса, пришибленных громадностью свершившегося.

- Мультивак перегорел, - сказал Бакст. - Восстановить его невозможно. - Бакст говорил, пьянея от собственных слов. - Я работал над этим с тех пор, как покинул вас. Когда Хайнс попытался разбить терминал, я испугался, что такие попытки будут продолжаться и Мультивак усилит охрану настолько, что даже я... Мне нужно было спешить... Я не был уверен... - Он задохнулся, но взял себя в руки и торжественно сказал: - Я вернул нам свободу.

он умолк, заметив наконец тяжесть нависшей над ним тишины. четырнадцать изображений смотрели на него, не отрываясь и не проронив ни слова в ответ.

- Вы говорили о свободе, - резко бросил им Бакст. - Вы ее получили! И нерешительно добавил:

- Разве не этого вы хотели?

Когда я в первый раз закончил рассказ - или думал, что закончил, - меня не оставляло какое-то внутреннее неудовлетворение. Я не смыкал глаз до двух часов ночи, пытаясь сообразить, что же меня не устраивает, а затем пришел к выводу, что последняя точка еще не поставлена. Я встал, быстренько приписал три последних абзаца, закончив повествование этим пугающим вопросом, и спокойно уснул.

На следующий день я перепечатал последнюю страницу рукописи, включив в нее новое окончание. Посылая рассказ в «Таймс», я сообщил редакции, что кое в чем буду совершенно непреклонен (хотя мне очень хотелось увидеть его на страницах журнала).

«Учтите, пожалуйста, - написал я, - что концовка в виде вопроса без ответа не случайна. Она играет важную роль. Каждый читатель должен будет задуматься над смыслом вопроса - и ответа, который он дал бы на него сам».

Редакция «Таймс» попросила внести какие-то мелкие изменения и поправки, но, должен с радостью отметить, на мою концовку не покусилась даже намеком.

Кстати сказать, в оригинале рассказ назывался «Математические игры», и я подумывал о том, чтобы восстановить это название в сборнике. Но в названии «Жизнь и времена Мультивака» есть определенный размах. К тому же очень многие читатели прочли рассказ в тот же день, когда он появился в журнале. В течение нескольких недель ко мне приходили люди, желающие поделиться впечатлениями; ни одно из моих произведений не вызывало такого наплыва посетителей. Я не хочу вводить их в заблуждение: они могут подумать, будто я изменил название специально для того, чтобы они купили этот сборник с якобы новым рассказом. Поэтому я оставил «Жизнь и времена Мультивака».

 Нашли!

Компьютер-Два, как и три другие, которые сидели друг у друга на хвосте, гоняя по орбите вокруг Земли, был гораздо больше, чем требовалось.

Будь он и в десять раз меньше в диаметре, его объема вполне хватило бы для складирования всей накопленной и накапливаемой информации, необходимой для слежения за космическими полетами.

Дополнительное пространство, однако, нужно было для того, чтобы, если понадобится, туда могли войти мы с Джо. И нам понадобилось.

Компьютер-Два вполне мог позаботиться о себе сам. В нормальных, разумеется, условиях. Он обладал дублирующей системой. Все задачи он решал параллельно трижды, причем все три программы должны были быть идеально совместимы, а все три результата должны были точно соответствовать друг другу. Если же они в чем-то не сходились, ответ задерживался на несколько наносекунд, пока Компьютер-Два проверял себя, находил неисправный блок и заменял его.

Обыкновенные люди никогда не знали наверняка, сколько раз он ловил себя. Возможно, ни разу. А может, и по два раза на день. Задержку, вызванную ошибкой, мог измерить лишь Центральный Компьютер, и лишь Центральный Компьютер знал, сколько блоков пошло на замену. Но Центральный Компьютер никогда об этом не распространялся. Ведь единственная достойная репутация — это безупречность.

А Компьютер-Два действительно был безупречен. До сих пор нас с Джо ни разу к нему не вызывали.

Мы с Джо — аварийные наладчики. Мы появляемся там, где случается настоящая беда, когда Компьютер-Два или какой-то другой не в состоянии сам себя скорректировать. За те пять лет, что мы занимаемся этим делом, такого еще не случалось. Такое иногда случалось в прежние времена, но это было еще до нас.

Мы — практики. Не поймите меня неправильно. Не найдется компьютера, которому мы с Джо не могли бы поставить диагноз. Назовите нам ошибку, и мы назовем вам причину неисправности. Во всяком случае, Джо назовет. Я не из тех, кто сам себя хвалит. Факты говорят сами за себя.

И все же на этот раз ни один из нас не сумел поставить правильный диагноз.

Прежде всего, на Компьютере-Два резко упало внутреннее давление. Факт, безусловно, не беспрецедентный, и это, безусловна, не фатально. В конце концов, Компьютер-Два может работать и в условиях вакуума. В былые времена, когда предполагалось, что Компьютер-Два постоянно будут сопровождать наладчики, на нем была создана внутренняя атмосфера. И она так и поддерживалась по традиции. Кто это сказал, будто ученые не скованы цепями традиций? В свободное от ученых занятий время они ведь тоже люди.

Судя по степени снижения давления, сделали вывод, что в Компьютер-Два угодило метеорное тело размером с кусочек гравия. О его точном радиусе, массе и энергии сообщил сам Компьютер-Два, взяв в качестве расчетных данных скорость падения давления и ряд других отклонений.

Более того, пробоина так и осталась незаделанной, а атмосфера невосстановленной. После чего Компьютер-Два стал лепить ошибку за ошибкой, и тут уже пригласили нас.

Ситуация казалась совершенно необъяснимой. Простецкое лицо Джо исказилось страдальческим выражением, и он сказал:

— Да тут, наверное, наберется целая дюжина неполадок.

— Вполне вероятно, этот кусок гравия срикошетил, — заметил кто-то из находившихся на Центральном Компьютере.

— При такой энергии на входе он бы прошел насквозь, — возразил Джо. Никаких рикошетов. Даже при рикошетах, я полагаю, компьютер получил бы несколько малоприятных ударов.

— Ну и что же нам теперь делать?

Вид у Джо был явно обеспокоенный. Наверное, именно в тот момент до него дошло, что нам предстоит. Вопрос не оставлял сомнений в том, что наладчики должны явиться на место происшествия, — а Джо никогда еще не бывал в космосе. Он говорил мне 2 в степени «х» раз — причем этот «х» представляет собой довольно большое число, — что согласился на эту работу лишь потому, что ему никогда не придется летать в космос.

Поэтому я ответила на него:

— Придется нам подниматься.

Единственным выходом для Джо было бы заявить, что вряд ли он справится с работой, и мне представилась возможность понаблюдать, как гордость в нем постепенно выступает вперед, опережая малодушие. Не так уж и намного, вы понимаете, — скажем, всего лишь на нос.

Хочу напомнить тем, кто не бывал на космических кораблях последние пятнадцать лет — думаю Джо здесь не исключение, — что единственная неприятная штука — это начальное ускорение. Его, разумеется, не избежать.