Помни о микротанцорах

Я развяжусь сам.

– Тебе помочь? – шеф стоял у открытой двери.

– Спасибо, уже получилось, – ответил Гектор.

Старик снова был так пьян, что едва держался на ногах. То ли снова напился, то ли заканчивалось действие таблеток. И пистолета с ним сейчас не было.

– Ты знаешь, что она сказала напоследок? – спросил старик. – Она сказала, что все, во что мы верили, чепуха. Она повторила мои слова, то есть, я повторил ее слова. Я ведь говорил это тебе, да? Я говорил эти слова? Скажи, говорил?

– Да.

– Но ведь это неправда. Мы с ней верили – это нельзя рассказать. Это было много. Это не чепуха. Я учил ее жить с самого первого дня, все четырнадцать лет.

Нам было так хорошо вместе, что мы думали одинаково. И даже сейчас мы думаем одинаково. Хотя она мертва, я читаю ее мысли. И это не чепуха!

– Пойдемте отсюда, – сказал Гектор, – здесь становится опасно.

– Ты не понял. Иди, пока я тебя отпускаю.

– Не надо. Это всего лишь финал, подсмотренный в дешевых фильмах: герой, запятнавший себя, остается умирать. В фильме он обязан умереть, потому что никто не хочет с ним возиться. Но фильмы – это не жизнь. Не обязательно повторять этот трюк еще раз.

– Ты ничего не понял. Меня уже нет. Она просила, чтобы ты занялся проблемой бессмертия. Это была ее последняя просьба. Выполни, если останешься жив.

Гектор вышел из дворика и долго смотрел на пожар. Огонь подступил уже к самому дому, но сейчас горели не только деревья, потому что дым поднимался темными и очень плотными клубами, дым какой-то весомый, материальный, огромные клубы напоминали большие летящие вверх камни. Огонь ревел, его языки вытягивались тонкими и длинными смерчами. Сигнализация моба звенела без умолку, предупреждая об опасности. Гектор приложил руку к простреленному боку; рубаха коробилась от засохшей крови; старик, видно, применил хороший локальный коагулянт и кровотечение прекратилось очень быстро. Глаз немножко отошел и уже начилал видеть. Живы будем – не умрем. Огонь подошел так близко, что листья на декоративных кустах начинали сохнуть и сворачиваться.

Мужчина вел себя так, что сразу привлекал внимание. Прежде всего, из одежды он имел только семейные трусы до колен. Из растительности на теле – только короткую пушистую седую бороду. Он ходил по траве, высоко поднимая ноги, ходил от одного дерева к другому. Подойдя к дереву, он обнимал ствол, стоял так несколько секунд, потом начинал целовать растение и что-то ему говорить. – эй! – крикнул дежурный, – здесь закрытая территория, уходи.

– Я никому не мешаю, – ответил неизвестный.

Уже две недели лаборатория оставалась опечатанной, большинство сотрудников уволились, некоторые наведовались время от времени, справлялись о новостях, и снова уходили. Здание опечатали по одной простой причине: пока невозможно было определить, кому оно принадлежит. У шефа не было никаких известных родственников, никаких, кроме дочери. После смерти их обоих возникло множество проблем. Поэтому постоянно работал лишь дежурный.

Дежурный встал