Черный Ферзь

— Осторожнее, он очень хрупкий, — предупредила бывшая жена, — без восстановительного эпителия быстро иссыхает. Пришлось придумать замену. В родном вместилище эпителий не такой жгучий, — и подумав добавила:

— Извини…

Сердолик ничего не ответил, поглощенный разглядыванием странной штуковины. Насколько мог рассмотреть со своего места Ферц, сделана она была из пористого металла, скверного качества, и несла на своих боках непонятные отметины, похожие на чеканку.

— Папа, ты хочешь стать чудовищем? — вдруг спросил белобрысый отпрыск.

От неожиданности Сердолик вздрогнул и чуть не выронил штуковину. На лбу его проступили крупные капли пота, но Корнеол быстро овладел собой и вымученно улыбнулся:

— С чего ты взял? Что за странные фантазии!

— Не кричи на ребенка! — повысила голос бывшая жена, хотя Сердолик вовсе и не думал этого делать — его сентенция ничуть не выходила за рамки дозволенной укоризны по отношению к отпрыску, по малости лет допустившего бестактность.

— А где бомба? — как бы между прочим поинтересовался Ферц.

— Какая еще бомба?! — бывшая жена Сердолика посмотрела на Ферца, рот распущен в брезгливой гримасе, относящейся то ли к Корнеолу, то ли к его подопечному, бесцеремонно влезшего поперек разгорающейся ссоры.

— Это ведь детонатор? — показал пальцем Ферц. — Похож во всяком случае.

— Ну-ка, ну-ка, господин Ферц, выскажите свое профессиональное мнение военного о данном объекте! — с преувеличенной веселостью и слипающимися от сухости губами воскликнул Сердолик и как-то небрежно сунул штуковину ему в руку.

Детонатор действительно был сделан из скверно обработанного металла, испещрен многочисленными выщербинами, так что на одной стороне активационная чеканка совсем расползлась, как чернила по рыхлой бумаге. Но дублирующий слой сохранился почти в неприкосновенности — четкий отпечаток странной закорючки.

— Похож на детонатор от живой бомбы, — высказал свое профессиональное мнение бравый офицер Дансельреха.

— Живой?! — воскликнул Сердолик.

Его бывшая жена ничего не воскликнула, лишь закусила до белизны нижнюю губу.

— Да. Их специально выращивают, или модифицируют. Особые генетические изменения, диета, — с удовольствием пояснил Ферц. — В результате организм насыщается активным компонентом и при соединении с детонатором взрывается. Очень эффективно при диверсиях.

— Имеете в виду — это люди? — недоверчиво спросила бывшая жена Сердолика.

— Лучше когда у бомбы две руки и две ноги. И мозги — для исполнения приказов, — наставительно ответствовал Ферц.

После долгого молчания Сердолик сказал:

— Страшные вещи говорите, офицер.

В ночь после семейного ужина бравый офицер Дансельреха, дасбутмастер Ферц лежал на кровати и размышлял как бы избавиться от расслабляющего тело пузырчатого шевеления, от которого казалось будто паришь в воздухе, обернутый в нечто теплое, и лишь крошечные пузырьки приятно щекочут напряженные мышцы.

Ферц предпочел бы устроиться на голом полу, в крайнем случае — на обычной военной лежанке, жесткой, как окоченевший труп, но глупый дом Сердолика упрямо возносил бравого офицера на такое вот лежбище, слезать с которого с каждым разом становилось все труднее и неохотнее.

Когда мысли о том, чтобы все-таки набраться сил, выскользнуть из-под сладчайшего тепла на прохладу свежего воздуха и устроиться где-нибудь на голой земле, как оно и подобает офицеру Дансельреха, окончательно перешли в плоскость сугубого теоретизирования, ибо Ферц так и не смог преодолеть зазора, отделявшего слово от дела, дверь вдруг стукнула и в комнате возникла бывшая жена Сердолика.

— Ты здесь? — хихикнув зачем-то спросила она, стянула с себя накидку и нырнула к Ферцу в убаюкивающее пузырение.

Поначалу Ферц принял произошедшее за сон, куда незаметно для него самого перетекла явь, смешавшись с вожделением. Ожидая касания разгоряченного тела, он от неожиданности вздрогнул, ибо тело бывшей жены Сердолика оказалось холодным и липким на ощупь. Ферц инстинктивно подался назад, отталкивая женщину руками и ногами, чувствуя как внутри поднимается волна отвращения, сжимая горло в предрвотном спазме, не давая вымолвить ни слова.

— Эй, бравый офицер, очнись! Это же я! — громко прошептала бывшая жена Сердолика, тем не менее нервно хихикая и продолжая хватать Ферца за разные части ледяными пальцами.

— Т-ты х-холодная, — натурально стуча зубами выдавил из себя бравый офицер Дансельреха, который все не мог решить — кошмар перед ним или самая что ни на есть реальность, а главное — что из этого для него предпочтительнее.

— Я развратная, — со все тем же противным смешком сообщила женщина. — Сейчас оно подействует, и я окончательно сорвусь с цепи, — она крепче сжала Ферца. — Ты когда-нибудь видел как человек воспитанный женского пола срывается с сексуальной цепи? — Она взгромоздилась на него, болезненно вцепившись Ферцу в плечи. Наклонилась к лицу, ее рассыпанные волосы щекотнули шею, возбуждая исключительно мурашки по всему телу Ферца. — Впрочем, если и видел, то успел забыть. Это утешает.

— Почему? — прохрипел Ферц. Его не слишком интересовал ответ явно обезумевшей женщины, он лишь попытался оттянуть тот жуткий момент, когда от болтовни она перейдет к главному. А то, что момент окажется жутким — в этом он не сомневался. Ферц ощущал себя распластанным не под женщиной, а под резцами пыточной машины, уже готовой вонзить в него лезвия и выписать на коже обстоятельный смертельный приговор.

— Тебе не с чем будет сравнивать, — как величайшую тайну прошептала она ему на ухо. — Я жутко стесняюсь… Понимаешь, Высокая Теория Прививания делает из нас законченных пуритан, — она скверно хихикнула, словно непроизвольно вспомнив нечто, опровергающее ее слова. — Я слышала, что кто-то из небожителей предлагал сделать из секса не наслаждение, а боль. Превратить акт зачатия в высокоосмысленное и ответственное действо…

— Боль? — медленно спросил Ферц. — Наслаждение? — кажется что-то начало проясняться. Это еще не было освобождением из ступора, но похоже он нащупал правильное направление движение в сторону выхода из гибельного лабиринта. — Они чем-то различаются?

Он медленно намотал ее волосы на кулак и отвесил ей резкую пощечину, так что голова женщины мотнулась в сторону. Бывшая жена Сердолика слетела бы на пол, но Ферц крепко ее держал. Вместе с тем она не издала ни звука, хотя щека сильно покраснела.

— Умница, — сказал Ферц. — Умница, — и крепко ее обнял.

За окном посветлело, и воздух в комнате помутнел, сумрак пузырился тусклыми огоньками, булавочными уколами впиваясь в расширенные зрачки, заставляя часто помаргивать. Наступило то редкое мгновение, когда ночное зрение уже не годилось, а дневное — не слишком помогало что-либо различать в тоскливой мгле.

Ферц заканчивал рисунок почти вслепую, резкими движениями стилом, словно скальпелем, нанося последние штрихи на очередной набросок лица бывшей жены Сердолика. Он не сомневался, что и на этот раз удачно схватил ее выражение, смешанное из равных пропорций отвращения, страха, задумчивости, боли.

Она тоже сидела на полу за низким столиком, уже не делая никаких попыток прикрыться, лишь пряча руки под столешницей, как будто они могли открыть постороннему взгляду нечто несоизмеримо более важное, чем телесная нагота. Слезы высохли, кровь запеклась, но распухшие губы шевелились, беззвучно произнося как заклинание:

— Подонок… подонок… подонок…

Скатав рисунок в плотный комок, Ферц запустил им в бывшую жену Сердолика, но та даже не шевельнулась, когда катыш попал ей в лоб. Упав на пол скомканная бумага присоединилась к десяткам таких же испещренных рисунками обрывков.

На бравого офицера Дансельреха внезапно напала страсть к рисованию. Никогда подобного за собой он не замечал, а тут неожиданно обнаружил способность довольно ловко, несколькими штрихами изобразить все, что приходило в голову. Поначалу в голову приходили все знакомые вещи, по которым он, надо сказать, порядком соскучился в этих закоулках червоточин, пронизывающих мировую твердь, — Крепость, дасбут, пистолет, воммербют, Блошланг, десант на материк, зачистка плацдарма от выродков, допрос с пристрастием легионера, пыточная машина и другие знакомые вещи и сценки, которые заставляли сжиматься сердце в приступах ностальгии.