Сиреневый Кристалл (Художник Г. В. Калиновский)

Мы с Мурзаровым и Юсгором считали своим долгом исправить это положение и изысканием исторических материалов о Вудруме занимались как можно тщательнее.

В своей работе мы не удовольствовались только архивным материалом. Мы разыскали всех еще оставшихся в живых, кто знал Вудрума, его соратников, близких. Мы побывали в квартире на Васильевском острове, где со дня рождения и до отъезда в свою последнюю экспедицию жил Иван Александрович; собрали все уцелевшие вещи, которыми он пользовался, все оставшиеся после него письма, дневники, черновые наброски, заметки, зарисовки, фотоснимки, книги, с которыми он работал. Мы вошли в его время. На крыльях воображения мы перенеслись в Петербург начала века, на крыльях реактивного самолета на Паутоо (Юсгор был прав; я увидел океан!), и теперь… Теперь довольно полно представляем все, что произошло в то время.

Огромных усилий стоила Вудруму организация экспедиции, в которой надо было провести подводные археологические раскопки; предстояло столкнуться с враждебными силами, стоящими на страже древней тайны. Из писем Парсету видно, как Иван Александрович бился в то время над главной задачей — "где достать средства". Парсет к этому времени всячески поддерживал Вудрума. Он, конечно, не был исключением. В России у Вудрума тоже нашлись друзья и помощники. Самыми преданными и увлекающимися, как всегда, оказались самые молодые. Они, понятно, не могли изменить того отношения, которое складывалось в официальных кругах к затеваемой беспокойным ученым экспедиции, но они давали много. Большинство из них предлагали свои услуги, свои маленькие сбережения. Непохожими путями пришли они в экспедицию; столкнувшись с необыденным, никто из них не остался равнодушным, все разделили трудности и судьбу своего наставника и старшего товарища. Мы увидели из путевых дневников Ивана Александровича Вудрума, как он ценил этих преданных науке молодых ученых, как заботливо, по-отечески относился к ним. Мы узнали из его записей многое о нем самом, человеке, прожившем жизнь младенцем и мудрецом, удивительно умевшем сочетать в себе пренебрежение к житейским трудностям с деловитостью.

Несколько слов о дневниках и переписке Ивана Александровича. В наше время, время больших скоростей, всепланетно налаженной радио- и телесвязи, все реже встречаются случаи, когда дневники, а особенно переписка были бы обстоятельными, порой поднимались до стиля и образности художественного произведения. Но еще сравнительно недавно было иначе. Вудрум оставил обширное эпистолярное наследство. Ну а что касается его путевых дневников, то они, на мой взгляд, просто великолепны. В них настолько полно, подчас скульптурно выписано происходившее, что, читая их, сопереживаешь события, видишь и чувствуешь людей, принимавших участие в этих событиях. К сожалению, объем записок о Сиреневом Кристалле не дает мне возможности привести эти дневники полностью. Я постараюсь пользоваться ими как можно шире, но вместе с тем вынужден буду иногда прибегать и к простому пересказу материала, к сокращенному описанию событий и характеров людей.

Немного о людях, совершивших с Вудрумом путешествие на Паутоо. Из России экспедиция отправилась в составе всего лишь пяти человек. Это был основной костяк. Вудрум рассчитывал пополнить ее двумя водолазами, а рабочую силу, необходимую при раскопках и для обслуживания, набрать на месте.

Своим помощником Вудрум сделал Николая Николаевича Плотникова. Этнограф и географ, он еще студентом с группой ученых совершил путешествие в Юго-Восточную Азию, собрал там интересный материал, опубликованный впоследствии в "Известиях императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии". Будучи учеником профессора Вудрума, он специализировался по истории народов Паутоо и, по мере того как Иван Александрович развивал свою теорию происхождения силициевой жизни, становился все более и более приверженным сторонником его гипотезы. Биологом экспедиции стал молодой ученый, уже несколько лет сотрудничавший с Вудрумом, Серафим Петрович Очаковский. В качестве "хозяина" экспедиции был приглашен отставной моряк, мастер на все руки, добрейший человек Василий Афанасьевич Жерднев.

Сложные обстоятельства привели в экспедицию сына профессора Вудрума Александра. Из сохранившейся переписки видно, как мать Александра, Наталья Сергеевна Вудрум, всеми силами противилась тому, чтобы он ехал вместе с отцом. Мягкий, уступчивый, судя по всему не очень умевший вникать в дела повседневные, житейские, Иван Александрович в этом случае был непреклонен. Ни один из документов не подтверждает, что Александр сам хотел принять участие в намечавшихся исследованиях или стремился в экзотические страны. Молодой Вудрум всего за два года до отъезда на Паутоо окончил Петербургский университет и к моменту сформирования группы еще не имел такого опыта, каким располагали остальные члены экспедиции. Однако рассудительный и далеко не опрометчивый Вудрум все же настоял на том, чтобы сын принял участие в нелегком, если не сказать рискованном, походе.

Итак, экспедиция была наконец сколочена. Многолетние усилия Ивана Александровича Вудрума, казалось, увенчались на этом этапе успехом: настал день отплытия. Кто же, как не он сам, лучше всего может рассказать о первых днях путешествия?

Откроем его дневник:

"3 (21) ноября 1913 года. Борт парохода "Азалия".

Счастливый, утомительный и очень тревожный день — сегодня мы покинули родной берег. Сколько лет я ждал этого дня, стремясь к своей цели! И вот он пришел. Осенний петербургский день, холодный, ветреный, полный предотъездных забот и волнений.

Пароход отходил в два часа пополудни, но мы с Александром приехали в порт к девяти утра. Николай Николаевич был уже там и хлопотал о погрузке нашего объемистого имущества.

К отъезду мы готовились долго, много вечеров проводя над составлением списков всего потребного, продумывая все до мелочей. Несколько раз даже откладывали сроки отплытия. Однако, чем больше мы делали, тем больше оставалось незаконченного, а в последние дни дел накопилось столько, что казалось: "Азалия" и на этот раз отойдет без нас. Уже в порту Александр вспомнил о невыкупленном заказе в книжном магазине Риккера и, взяв извозчика, помчался в город. Ко всем тревогам прибавилась еще одна: не опоздал бы сын к пароходу.

Не все было улажено с погрузкой, а уже стали подъезжать с семьями и близкими наши сотоварищи по путешествию. Приехала Натали с матерью, а Александра не было. К часу дня народу набралось порядочно, и у меня защемило сердце: сколько людей вверяли мне свою судьбу! Сколько близких будут ждать, волноваться, молиться!

Мы, разумеется, никакого шума вокруг наших планов путешествия не поднимали, о намерениях наших специально никого не оповещали, и все же провожающих набралось больше, чем можно было ожидать. Кроме родных и близких приехали многие знакомые, друзья и просто люди, тепло относящиеся к задуманному предприятию. Это было приятно, но я никак не мог понять, почему Николая Николаевича совершенно искренне огорчало отсутствие корреспондентов.

Во втором часу наконец приехал Александр и с ним большая компания молодых людей, часто бывавших у нас в доме. Судя по их виду и настроению, отъезд Александра они успели отметить достаточно весело, да и книг от Риккера он так и не привез.

Густые, низкие гудки парохода застали нас врасплох: последний час промелькнул незаметно. Незаметно же стали отдаляться от борта берег, приветливые, добрые и грустные лица провожающих. Внезапно потемнело. Повалил снег. Крупный, все залепляющий мокрыми хлопьями. Как опустившийся занавес, он скрыл от нас и близких, и порт, и город.

Снег прекратился так же внезапно, как и начался. Проходя морской канал, мы обратили внимание, что значительно посветлело, и вскоре увидели лес мачт. Перед нами был Кронштадт. Никто не покидал палубы: прощание с Петербургом заканчивается не раньше чем скроются грозящие морю форты Павел и Александр и исчезнет из виду купол Андреевского собора.