Симулакры

— Валяйте, — раздраженно бросила Николь.

— Разве герр Кальбфляйш не курит? — удивился Старк.

— Нет, — ответила Николь.

— А еще он не обращает внимания на ваши музыкальные вечера, верно? Это недобрый знак. Помните Шекспира, «Юлия Цезаря»?.. По-моему, так: «Насквозь он видит дела людские; он не любит игр и музыки». [6] Помните? «Он не любит игр и музыки»… Разве это не точная характеристика нынешнего Дер Альте? Я, к сожалению, никогда с ним не встречался. Зато нет большего удовольствия, чем иметь дело с вами, миссис Тибодо! Уж поверьте…

У Эмиля Старка были серые и чрезвычайно умные глаза.

— Благодарю вас! — простонала Николь, отчаянно желая, чтобы он поскорее убрался. Она чувствовала, что он завладел всеми нитями разговора, и это делало ее усталой и беспокойной.

— Видите ли, миссис Тибодо, — продолжал он, — ^ля нас, израильтян, очень затруднительно вести какие-либо дела с немцами, поэтому я не сомневаюсь в том, что испытывал бы определенную неловкость и во взаимоотношениях с герром Кальбфляйшем.

Старк выдохнул густое облако сигарного дыма, и запах его был настолько отвратителен, что Николь сморщила нос.

— Он напоминает самого первого Дер Альте, герра Аденауэра… Кажется, так его звали… Я еще мальчишкой насмотрелся учебных исторических фильмов. Интересно, что он правил куда дольше, чем продолжался период существования Третьего рейха… А Третий рейх должен был просуществовать тысячу лет.

— Да, — тупо сказала Николь.

— И если мы поможем ему, прибегнув к использованию аппарата фон Лессингера, то так оно и будет. — Глаза Старка смотрели куда-то мимо нее.

— Вы так думаете? Вы считаете…

— Я считаю, — сказал Эмиль Старк, — что получи Третий рейх те виды оружия, которых ему недоставало, он бы протянул еще лет пять, хотя и это представляется маловероятным. Он был обречен по собственной внутренней природе: в нацистской партии отсутствовал механизм, способный воспроизвести преемника Фюрера. Поэтому Германия распадется на части, превратится в скопище крохотных, враждующих друг с другом государств, как это было до Бисмарка. Мое правительство убеждено в этом, миссис Тибодо. Помните, как Гесс представил Гитлера на одном из грандиозных партийных собраний? «Hitler ist Deutschland»… «Гитлер — это Германия». Он был совершенно прав. Отсюда вытекал вопрос: что будет после Гитлера? Потоп. И Гитлер прекрасно понимал это. Вообще говоря, не исключена даже возможность того, что Гитлер намеренно вел свою страну к поражению. Хотя это весьма хитроумная психоаналитическая гипотеза. Лично я нахожу ее слишком уж причудливой, чтобы поверить.

— Если вытащить Германа Геринга из его эпохи, — задумчиво сказала Николь, — сюда, к нам, вы захотите принять участие в переговорах?

— Да, — ответил Старк. — Я даже настаиваю на этом.

— Вы?… — она уставилась на него. — Настаиваете?

Старк кивнул.

— Полагаю, — сказала Николь, — все дело в том, что вы считаете себя духовным воплощением всемирного еврейства или подобной мистической организации.

— Я считаю себя представителем государства Израиль, — тихо сказал Старк. — Фактически, его наивысшим должностным лицом.

— Это правда, что ваша страна намерена запустить к Марсу исследовательский аппарат?

— Аппарат вовсе не исследовательский, — возразил Старк. — Транспортный. Мы собираемся основать там первый наш кибуц, очень скоро. Марс, если можно так выразиться, одна сплошная пустыня Негев. Когда-нибудь мы будем там выращивать апельсины.

— Удачливый народишко, — пробормотала сквозь зубы Николь.

— Прошу прощения… — Старк приложил ладонь к уху — он не расслышал ее слов.

— Вы удачливы. У вас есть устремления. А у нас в СШЕА… — она задумалась, — нормы. Стандарты. Это очень земное, и тут вовсе не игра слов по отношению к цели вашего космического путешествия… Черт бы вас побрал, Старк! Вы меня расстроили, даже не знаю почему.

— Вам надо посетить Израиль, — сказал Старк. — Вам бы там стало очень интересно. Например…

— Например, я могла бы там обратиться в другую веру, — усмехнулась Николь. — И сменить имя, став Ребеккой… Слушайте, Старк, что-то я заболталась с вами. Мне очень не нравится вся эта затея, изложенная в докладе Вольфа. Я думаю, подобное широкомасштабное вмешательство в прошлое слишком рискованно, даже если это и приведет к спасению шести, восьми или даже десяти миллионов жизней ни в чем не повинных людей. Вспомните, что случилось, когда мы пытались послать в прошлое ассасинов, чтобы убить Адольфа Гитлера в самом начале его карьеры… Кто-то или что-то мешало нам всякий раз, а ведь таких попыток мы предприняли целых семь! Я думаю… Более того, я даже убеждена, что нам мешали агенты из будущего, из нашего времени или из той эпохи, что последует за нашей. Если с аппаратами фон Лессингера играет один, то почему не может быть и второго? Бомба в пивном баре, бомба в агитсамолете…

— Но ведь эта попытка, — сказал Старк, — будет с восторгом встречена неонацистскими элементами. Они начнут сотрудничать с вами.

— И этим вы хотите ослабить мою тревогу? — горько сказала Николь. — Вы лучше других должны знать, что такое дурной предвестник.

Некоторое время Старк молчал. Лишь курил свою филиппинскую сигару ручной работы да мрачно глядел на собеседницу. Потом он пожал плечами:

— Пожалуй, мне самое время откланяться, миссий Тибодо. Возможно, вы и правы. Мне бы хотелось поразмыслить над этим, а также посовещаться с другими членами моего кабинета. Мы увидимся с вами сегодня вечером на концерте в Белом доме. Будут ли исполнять Баха или Генделя? Я очень люблю обоих этих композиторов.

— Сегодня у нас всеизраильский вечер, специально для вас, — сообщила Николь. — Мендельсон, Малер, Блох, Копленд. Годится?

Она улыбнулась, и Эмиль Старк улыбнулся ей в ответ:

— Нет ли у вас лишнего экземпляра доклада Вольфа, который бы я мог взять с собой?

— Нет. — Она помотала головой. — Это — Geheimnis. Совершенно секретно.

Старк поднял бровь. И перестал улыбаться.

— Его даже Кальбфляйш не увидит, — сказала Николь.

Она не собиралась менять свои позиции, и Эмиль Старк, без сомнения, почувствовал это. В конце концов, проницательность была одним из его профессиональных качеств.

Николь перебралась к своему письменному столу. Ожидая, пока Старк удалится, принялась просматривать папку с резюме, которые подготовила для нее секретарь Леонора. Резюме были — сплошная скука, внимание Николь привлекла только одна информация.

В ней говорилось, что искателю талантов Джанет Раймер так и не удалось ангажировать великого болезненно-невротического пианиста Ричарда Конгросяна на сегодняшний вечер, поскольку Конгросян внезапно покинул свой летний дом в Дженнере и добровольно отправился в клинику для прохождения курса электрошоковой терапии. И об этом никто не должен был знать.

«Проклятье! — с горечью подумала Николь. — Все планы на вечер летят к черту, и я вполне могу отправиться в кровать сразу после обеда. А жаль — ведь Конгросян известен не только как мастер-интерпретатор Брамса и Шопена, но и как эксцентричный и блестящий остроумец».

Эмиль Старк продолжал попыхивать сигарой, с любопытством взирая на Николь.

— Имя Ричард Конгросян вам что-нибудь говорит? — требовательно спросила она, глянув на него в упор.

— Разум'-отся. Композиторы-романтики…

— Он опять болен. Душевно. Уже, наверное, в сотый раз. Или вам ничего об этом не известно? Разве до ваших ушей не доходили слухи? — Она в ярости швырнула на пол папку с резюме. — Порой мне очень хочется, чтобы он в конце концов покончил жизнь самоубийством или умер от прободения толстой кишки или еще от какой-нибудь реальной болезни, вот прямо на этой неделе.

— Конгросян — великий артист, — кивнул Старк. — Я понимаю ваше беспокойство. Да еще в смутное время, когда по улицам шествуют такие элементы, как «Сыны Иова» и, похоже, готова воспрянуть и самоутвердиться вся вульгарность и бездарность.