Гнилой хутор

- Что начнется? - прошептал Николай.

- Не знаю. - Марина встрепенулась. - Пойдем, Коля.

Она потянула его за собой. Николай, сам того не замечая, засопротивлялся.

- Да ты сам-то не бойся, - усмехнулась Марина. - Тебя-то _они_ не тронут.

- Ты охрану вызвала? - начав озираться, спросил Николай.

- Нет, Коль... Не злись. Погляди сам.

Они поднялись на второй этаж.

Под дверью в комнате лежала неяркая полоска света.

- На стук не реагируют? - шепотом спросил Николай.

Марина покачала головой:

- Постучи. Может, _тебе_ откликнутся...

Николай боязливо потянулся к двери, вежливо постучал костяшками пальцев. Внимания его стук удостоен не был.

- Кто там есть? Откройте! - вдруг расхрабрился Николай. - Сейчас придется вызвать милицию.

Ответа не последовало.

- Ты заметила, как туда вошли? - спросил Николай уже в полный голос.

- Нет, конечно... А ключ там, внутри оказался...

- Хм... Как "внутри", когда он вот висит, - удивился Николай, он вынул ключ из двери и рассмотрел бирку. - Все верно. Он - от этой комнаты.

- Это пока я за тобой бегала... - растерянно проговорила Марина.

- Ну, была ни была, - Николай повернул ключ в замке и, чуть помедлив, решительно толкнул дверь.

Она распахнулась... Николай остолбенел. Марина выглянула из-за плеча и ахнула.

Открылось перед ними вовсе не лабораторное помещение второго этажа: они стояли на краю пустоши, заросшей высокой, выше человеческого роста, крапивой. Ночи не было - был пасмурный день. Вокруг пустоши виднелись луга, дальше - лес, по левую руку, невдалеке, - дома какой-то тихой деревеньки.

Место показалось Николаю знакомым. Борясь с робостью, он сделал шаг вперед и оглянулся: Марина испуганно выглядывала из двери покосившегося сарая.

Ее растерянный вид вдруг рассмешил Николая, и он поманил девушку рукой.

- Иди сюда... Видала, фокус какой...

Марина только покачала головой, отказываясь.

Николай еще раз взглянул на деревеньку и, никого не увидев около домов, повернулся в сторону пустоши. У края крапивных зарослей что-то поблескивало. Николай пригляделся и различил в траве топор. Любопытствуя, он протянул было за ним руку, но тут же дернулся назад, напуганный внезапным, негромким окликом:

- Не трожь!

Справа, шагах в десяти, на дороге, стоял, опершись на посох, высокий старик. Казалось, он проходил мимо и остановился лишь за тем, чтобы окликнуть Николая. Несмотря на суровый голос, глаза его светились доброй улыбкой. Одет он был, по словам Николая, "как крестьянин в старину", и нес за плечами котомку.

- Не трожь, - уже приветливо повторил старик. - Топор с Гнилого Хутора... Значит, в разбойном деле бывал. Гляди, и тебя затянет...

- С Гнилого Хутора? - переспросил Николай. - Что это?

- Да вот он перед тобой и будет, - указал старик на заросли крапивы. - А вы, я погляжу, нездешние, нет ли?

- Нездешние, - кивнул Николай. - Не поймем вот, куда попали.

Старик сошел с дороги, приблизился. Николай вновь поманил к себе Марину, и она, помявшись, робко вышла из... сарая.

Вот что рассказал старик-странник.

- Вон Старино, - со вздохом кивнул он в сторону домов.

"Старино... Да это же деревня; что рядом с институтом!" - вспомнил Николай.

Рядом с деревней еще в пору татарских набегов появился Гнилой Хутор. Пришли тогда к деревне чужие люди. Приняли их сердобольно, как беглецов от татарской неволи, как погорельцев. Они и затеяли поселиться здесь хутором. Построились кое-как и зажили на скорое удивление и смущение жителей: скотину держать не стали, сеяться на собрались. Начали пробавляться милостыней, мелкой охотой да рыбалкой, а то и поворовывали. Поначалу на деревне головы ломали: то ли вправду ленятся чужаки на земле работать, то ли совсем ненадолго здесь хутором задержались и собираются подать куда-нибудь дальше, куда не доскакал еще татарский конь. Подходили к хуторянам с вопросами: как, мол, так, - почему по-людски не селитесь, не работаете? Те посмеивались, отмахивались:

- А почто, - отвечали, - строиться, возиться? Один конец будет: татарин придет - все спалит. А что не спалит, так вытопчет али к рукам приберет.

Ордынец и вправду приходил - с поджогом, грабежом и горем, но мир все равно не по-доброму дивился на хуторян: не мог понять их жизни. Снова строились, снова сеяли, а хуторянам и забот было мало - только что посмеивались.

Меньше десятка лет продержался хутор. Недолюбливали пришлых, но терпели. Однако кой-кому из подросших деревенских молодцов пришлась по вкусу бесшабашная жизнь. Тихою ржою пошел по деревне гомон и раздор. Поворовывать, хитро щурить глаз начал уж кто-то из своих. Нахмурились старики, запричитали бабы по вечерам. Под Пасху лихо повеселились с хуторянами молодцы - поскакал по деревне красный петух. Лопнуло в ночь пожара терпение мира. Со своих шкуры долой спустили, а на чужих и обоза не пожалели - посажали и выпроводили всех вон.

Потом четыре века с лишком стоял Гнилой Хутор в густом высоком бурьяне и древесном тлене. Вскоре после разгрома польских панов кое-кто из деревенских подбоченился, походил гусем по улице и решил отделяться дворами. Снова вытоптали бурьян - и выросло здесь несколько срубов. А там и года не миновало, как принесло новую напасть. Появился в округе лихой человек, чужак без роду и племени по прозвищу Коляй. Никто не знал, где живет он, где ночует, к кому ходит столоваться. В деревнях замечали его не часто, однако и бродягу лесного он собой не напоминал: ходил осанисто, щеголем, в белом кафтане и непременно в чистых белых сапогах, всегда был он брит, мыт и причесан. Даже всплывал порою тревожный слух, что Коляй - птица высокого полета и ни кто иной, как сам "Тушинский вор", Лжедмитрий Второй, будто бы не убитый в Калуге, а скрывшийся - и теперь вот рыскает по селам, втихомолку затевает на Руси новую смуту, новый кровавый раздор...

Показывался Коляй на глаза самой дурной приметой, боялись его, как грозовой искры. И справиться с ним миром долго трусили. Чем только не оправдывались. Шептали, что шайка с ним ходит тайная и числом несметная: чуть что, приведет - ни дитя, ни старика не помилует. Частенько вспархивали слухи, будто в одной деревне непокорного мужика порубил он топором вместе с семьею, а в другой собственноручно утопил разом двоих, и в третьей будто бы дитя пропало - верно, его работа. И хотя ни тел изувеченных, ни утопленников тех никто никогда не видал, слову страшному о Коляе верили охотно, с замиранием духа, с долгим мрачным молчанием среди мужиков. "Да уж, - вздыхали они и разводили ручищи по сторонам. - Куда уж тут денешься. Нехристь он и есть нехристь." И разбредались по домам - дожидаться новых зловещих вестей... Уверял народ друг друга, что Коля - колдун, что глаз у него чертовской, что чары он знает и заговоры темные, а против заговора хоть топор, хоть багор - все без толку.