Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Он лжет. Я чувствую, как холодок тонкой серебряной иголкой проникает в самые внутренности. О да, я всегда могу определить, когда кто-то лжет. Не знаю, откуда это у меня. Очевидно, оттого, что я много наблюдаю за людьми, и почти всегда они стараются не замечать меня. И ведут себя так, будто меня нет. Но я-то все вижу и почти никогда не ошибаюсь.

И он лжет.

— Слушай, а ведь действительно как-то быстро все произошло. — Он поднимает свой бокал с вином. — Не знаю, кто передал информацию журналистам, но они просто ринулись за подробностями. — Он кривится. — Вообще-то я хотел благополучно доставить тебя в больницу, и чтобы никто нам не мешал. Всегда найдется какой-нибудь умник. Неудивительно, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке.

Я провожу большим пальцем по деревянной поверхности стола — мне снова приходит на память славный старичок.

— А как вы достали… мою фотографию? — Голос против воли слегка дрожит.

— Я связался со Службой по делам детства. — Он откашливается. — Предположил, что у них было разрешение на хранение личного имущества после того, как твоя мать… после аварии. Других членов семьи не оказалось. Что-то я тебя утомил. Может, пойдем присядем? — Он кивает в сторону гостиной. — Город красиво смотрится ночью. Или хочешь отправиться прямо в постель?

Мне не хочется спать. Но если не спать — начну думать обо всем, а мне не хочется думать об этом. Так что я поднимаюсь с места и иду к одному из больших кожаных кресел, и меня не очень-то и качает. Вид отсюда в самом деле очень красивый. Еще не окончательно стемнело, и небо насыщенного ярко-синего цвета, и золотые, зеленые, красные огни украшают башни и улицы, и новые воздушные трамваи скользят как светящиеся бусинки по невидимым нитям, и я никогда в своей жизни не забирался так высоко. И док беседует со мной — легко и непринужденно, будто мы с ним давние друзья. Он рассказывает о своей учебе в медицинском институте, о том, что хотел сделать это еще двадцать лет назад, вспоминает о том времени, когда высказывались гипотезы и предположения, а исследования стволовых клеток повсеместно запрещались, и казалось, что подобное — а именно выращивание тканей — никогда не произойдет. И когда он говорит обо всем этом, его глаза горят, и я вспоминаю того старикана с вытянутым лицом, который читает проповеди о своем рассерженном боге в скверике возле моего дома, — его глаза точно так же светятся.

В конце концов я начинаю клевать носом, и мне уже не уследить за нитью его рассказа. Он ведет меня спать в комнату размером с мою квартиру, где есть ванная с туалетом и отдельной душевой кабиной; из окна комнаты — вид на мост. С такой высоты и под таким углом мне не удается разглядеть, что это за мост. А еще в спальне стоят две кровати и комод, на одной из кроватей я замечаю халат и новую пижаму.

— Вещей у тебя с собой немного, — улыбается док. — В комоде есть кое-какая одежда, а в ванной найдешь все необходимое. Если что-нибудь понадобится — скажи.

— Обязательно, — отвечаю я, и он желает мне спокойной ночи и закрывает за собой дверь.

Я сажусь на край кровати, и толстый ковер под босыми ногами пружинит, как матрас. Голова кружится — из-за выпитого вина, прожитого дня и, может, вообще из-за того, что я столько времени был в отключке, пока росло мое лицо. Наконец я встаю, иду в ванную и заставляю себя посмотреться в зеркало. Да уж. Лучше. Похож на человека. Еще не совсем, правда, но близко. Там есть зубная паста и все такое прочее, но я иду прямиком в постель. И вот что странно. Когда я натягиваю на себя одеяло, уже в полудреме, ко мне вдруг приходит мысль, что это чья-то комната. Не комната для гостей. Здесь кто-то спит. И я не знаю, откуда взялась такая уверенность, — ведь здесь нет никакой другой одежды и никаких посторонних вещей. Но я просто знаю.

Наутро просыпаюсь — солнце уже высоко, и несколько секунд я лежу и не могу понять, где нахожусь, но затем ко мне возвращается память. И я ничего не могу с собой поделать. Первым делом иду в ванную комнату и смотрю на себя в зеркало. Дока нет, и я брожу по дому. Не знаю, почему я решил, что это чья-то комната. Ничто не указывает на это. Одежда в ящиках комода совершенно новая и вся моего размера. Дорогие шмотки, как если бы я тоже был доктором. Оттого, что вся эта одежда находится здесь, мне немного не по себе, но я надеваю на себя все новое, потому что мои жалкие штаны совсем не подходят для такого чудесного места — еще испортят что-нибудь, например, испачкают мебель. И теперь я чувствую себя как-то… иначе. Будто что-то во мне меняется — и не только лицо. Я все-таки прыгнул в пропасть, это точно. В спальне есть экран монитора, и я хочу подключиться, но вежливый женский голос сообщает, что для выхода в Сеть мне необходимо знать пароль, но к моим услугам автономная связь с библиотекой и, чтобы загрузить любую книгу, пароль не нужен. А я-то хотел поболтать с Дэйтарк! Вместо этого приходится довольствоваться книгой, которую я начал читать в больнице, и к приходу дока я уже дочитываю ее.

Вечер выдается необычный — приятный и одновременно в каком-то смысле загадочный. Док сооружает еще один замечательный ужин, мы пьем вино, и он интересуется тем, что я читаю, и мы беседуем — и. Знаете ли, я ведь ни с кем не обсуждал, что я читаю, кроме как с Дэйтарк. А он умный. Еще бы, иначе как бы он стал доктором, а? И он расспрашивает меня об учебе и становится задумчивым, когда я рассказываю ему о том, что занимаюсь на всех возможных государственных курсах, которые только доступны в Сети. Затем он начинает говорить о пользе занятий в аудиториях с живыми преподавателями, и, может быть, мне захочется учиться, когда закончится вся эта эпопея с лечением и восстановлением лица, и как это будет здорово.

Он, наверное, не знает, как я живу.

Таких денег у меня нет.

А когда я спрашиваю у него, что с доступом в Сеть, он, похоже, отмахивается от вопроса, говорит что-то о сигнализации и что поменять в ней что-либо — сплошная головная боль. И только собираясь отправиться спать, я спохватываюсь и интересуюсь у него, кто прежде жил в моей комнате. Он замолкает, и в эту самую минуту я понимаю, что сказал что-то не то. А потом он говорит, что никто.

Он снова лжет.

Все идет своим чередом, и мне это нравится. Как в Группе Взаимопомощи, только он со мной действительно разговаривает. Ведь большинство членов группы меня не замечают — за исключением Котенка. Я снова отправляюсь в больницу, и на этот раз сеанс оказывается коротким, а когда я просыпаюсь, то чувствую себя не таким измученным. После второго курса лечения я возвращаюсь в кондоминиум. Док даже не спрашивает моего согласия. Просто приходит за мной, и в этот раз меня уже не так сильно качает. Полагаю, вся процедура была не очень долгой. Я спал не много, но снова увидел во сне того старика, и теперь он придерживал мою руку у лезвия своего ножа, и я был так горд, когда первая древесная стружка бледным кольцом обвилась вокруг моего пальца. И никаких шрамов на этих руках. Они такие гладкие. Значит, это было раньше, но я и так знал это. Интересно, кто этот старец? Мой дедушка? Пытаюсь вспомнить что-нибудь еще, но в памяти всплывают только эти маленькие гладкие ручки, белая древесная стружка и чувство гордости.

Однажды вечером после ужина док достает из кармана минидиск.

— Я принес это домой. Подумал, вдруг тебе захочется посмотреть, что я делаю.

Жутковатое зрелище. Я сижу в кресле, подобрав колени к подбородку, и наблюдаю за тем, как бездушный аппарат в форме дуги ползает туда-сюда по моему лицу. Только его и видно — мое лицо, все остальное — это зеленые простыни и яркий свет. Серебристая дуга аппарата соединена трубками и проводами с чем-то, не вижу с чем, и ходит, словно по путям, как поезд, представляете? Подозреваю, док все же смонтировал запись, ведь так происходило день за днем, правильно? Неделями. Но аппарат перемещается туда и обратно, и примерно за полчаса я вижу, как вырастает мое лицо. Движение в одну сторону, и аппарат выдает струю бесцветного вещества. Это основа, как поясняет док. Затем аппарат возвращается и распыляет что-то розовое на клетки. Они подрастают, и аппарат добавляет еще основы…