Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Не знаю, зачем я сообщаю ей об этом, но мне вдруг действительно очень важно узнать, что она думает на этот счет. А пялиться в экран нет смысла, потому что она может не возвращаться целую вечность. Впрочем, алая линия на экране тут же начинает оживать. Я с готовностью жду, но слова так и не появляются, а среди разбросанных цветов и рассыпанных лепестков ярко пламенеет знак вопроса.

Я пожимаю плечами, а сам не могу понять, что же меня беспокоит. Но я пишу:

И теперь мне действительно надо прилечь на минуту-другую. А когда потолок перестает шататься и я снова могу общаться, все письменные знаки исчезают. Остаются только цветы во весь экран.

Мне как будто бы становится легче, не знаю почему. Наверное, из-за того, что Дэйтарк, похоже, способна проникать куда угодно, и я иногда начинаю верить в то, что она всегда на месте. Проверяет, как я — ну, вы понимаете? Так что я уже не беспокоюсь — вот поеду к доку домой, там все и будет видно. Если надо — я всегда смогу поймать тачку и вернуться к себе.

А потому я заказываю себе новую книжку — о парне, который пешком пересек всю Канаду. Все нормально, вот только автор, по-моему, перемудрил, а медсестра просто счастлива оттого, что я сижу в постели. Еще больше она радуется, когда я неверной походкой иду по коридору туда и обратно, и она почти не ворчит на меня. Да уж, мне-то известны их порядки. Того времени, что я провел в больницах, мне хватило, чтобы уяснить: если делать все, о чем просят, — к тебе будут хорошо относиться, а если ныть и доставать всех, то рано или поздно получишь по счетам.

И когда мне несут очередной поднос с едой, отягощенной воспоминаниями о прошлом, в палате снова появляется док. На этот раз на нем нет белого докторского халата и защитной маски — он в классическом костюме, в рубашке и без галстука, тот самый док, во всех отношениях, но только улыбающийся и раскованный, словно мы с ним старые друзья и встретились для игры в гольф или для чего-нибудь еще. А медсестра приносит мне документ с выпиской, чтобы я поставил подпись и заверил сетчаткой, и выкатывает кресло на колесиках, потому что «Вам не разрешается выходить из здания на своих двоих» — может, боятся, что вы предъявите иск, если вдруг упадете и сломаете ногу. А на улице совсем неплохо пройтись до автомобиля, который подогнал служащий. Автомобиль. Что ж, если вы док, то можете позволить себе все эти регистрационные взносы, и потом, наверное, автомобиль ему необходим, чтобы срочно ехать в больницу в случае чего.

Думаю, это моя первая поездка в автомобиле, который не является такси, — с того самого раза. За окном по-настоящему яркий день, потому что лето, и на улицах полно гуляющих после работы людей. Они делают покупки, едят в кафе и строят друг другу глазки, сидят у подножий памятников, по краям тротуаров, прислонившись к стенам зданий, держа беспроводные экраны на коленях. Домой идти незачем, разве только чтобы поспать. Мы проезжаем мимо, и никто в нашу сторону даже не смотрит.

Кондоминиум находится в одной из новых башен — с подземным гаражом за воротами и охранником со строгим взглядом. Внутри дома ослепительно светло, а кабина лифта, который мгновенно поднимает нас наверх, вся убрана настоящими коврами — чистыми и зелеными — на полу, на стенах — везде. И никаких зеркал. От напряжения немного кружится голова… Все-таки меня еще качает.

Мы выходим из лифта и оказываемся в небольшом помещении, которое, полагаю, должно напоминать внутренний дворик — вымощенная дорожка, гравий, бассейн, даже освещение здесь похоже на солнечный свет, а когда двери лифта закрываются, что-то плюхается в бассейн. Неужели лягушка? Настоящая? Хочу посмотреть, но док теперь крепко держит меня под локоть и явно не позволит здесь задержаться — я это чувствую.

Ого. Все-таки Домино?

Дверь, к которой ведет мощеная дорожка, открывается сама, и я успеваю заметить еще одну дверь по другую сторону дворика — надо же, как здесь все продумано. Я совсем ослаб, и мне плевать — Домино он или нет, лишь бы сесть куда-нибудь прежде, чем вырубиться, и все вокруг выглядит слишком ярко и отчетливо, как будто с меня только что сняли черную повязку. Помещение внутри очень большое — такое огромное, что размеры его трудно определить, — сплошные окна, и отовсюду свет, и я вижу синее небо, ведь мы на большой высоте, и здесь же — зелень, и цветы, и шум воды, Док подталкивает меня, и я чуть ли не падаю в кресло.

Проходит совсем немного времени, и ко мне снова возвращается способность различать окружающие вещи, и когда это происходит, док берет в руки стакан — он выглядит обеспокоенно, но не настолько, чтобы пугать меня.

— Сейчас пройдет. — Он протягивает стакан: — Выпей воды.

И я пью. Мне становится легче, и теперь я могу оглядеться.

Комната действительно большая: в одном конце островком располагается кухня с мраморными столешницами, а на другом — искусственный камин с якобы дровами, рядом — кресла и небольшие диванчики, обитые материалом, похожим на кожу. Все исполнено со вкусом, выдержано в единой цветовой гамме — в бежево-серых тонах, — и лишь кое-где выделяется несколько ярких пятен. За стеклянной стеной — оранжерея с пышной цветущей растительностью, миниатюрным водопадом, живописными камнями. Все выглядит как в рекламе высокого качества, которую можно встретить в Сети.

— Через день-другой силы должны к тебе вернуться. — Док возится в зоне кухни. — Соку? — интересуется он. — У меня найдется все, что пожелаешь.

— Спасибо. Все хорошо.

Он приносит мне высокий стакан — такой же, как тот, в котором была вода. Слишком тяжелый для стекла, рубленной геометрической формы. Хрустальный? Сок розоватого цвета, вкус незнакомый — кажется, что-то тропическое. Освежает. В больнице я почти ничего не ел и сейчас вдруг понимаю, как сильно проголодался. Док уже скинул пиджак и налил себе бокал темного красного вина, теперь он суетится и вертится на кухне — мне бы с ним поболтать, а он вместо этого достает кастрюли, и грибы, и толстые куски лососины, готовит быстро и вполне умело — так что Антонио, может, и скривил бы губы, но насмехаться не стал бы. И вот уже довольно скоро он подает лососину, жаренную в оливковом масле, с крохотными овощами, свежеприготовленной пастой, и мы едим за маленьким деревянным столиком на краю кухонной зоны. На столе стоит ваза с единственным цветком, и еда очень вкусная, в самом деле прекрасная — такими блюдами Антонио угощает своих родственников в ресторане. И я умираю от голода.

Док наливает мне бокал красного вина к рыбе — чуть светлее того, что он пил сам до этого, и вино чудесное — легкое, с фруктовым привкусом. Мерло? Домино учил меня разбираться в винах — он оставлял недопитое посетителями вино и, разливая его снова по бутылкам, рассказывал, что к чему. Может, он и распускает руки, но парень он нормальный и по-настоящему знает толк в винах.

— Рано утром я уйду. — Док круговыми движениями покачивает вино в своем бокале, глаза его устремлены на город за стеклянной стеной — туда, где сгущаются сумерки. — Чувствуй себя здесь как дома. Ты не будешь возражать, если тебе придется оставаться в помещении? — Он вопросительно поднимает брови. — Я не успел перепрограммировать свою охранную систему, и если ты выйдешь наружу — обратно не попадешь.

— Это ничего. — Я пожимаю плечами. — Мне особенно некуда идти. — А потом я щурюсь, глядя в собственный бокал, вино развязывает мне язык. — Почему вы остановили свой выбор на мне? — Слова вырываются наружу, и чувство страха пронзает меня насквозь — а вдруг док решит, что совершил ошибку, и передумает, — То есть… почему именно я?

Он улыбается в ответ — совсем чуть-чуть. Складывает свою салфетку и кладет ее рядом с тарелкой.

— А я все ждал, когда же ты спросишь об этом. — Он ставит локти на стол. — Я рассматривал многих претендентов. — Он говорит задумчиво, с расстановкой. — Ты был не единственный с такими значительными повреждениями. — Губы его сжимаются на мгновение. — Мне трудно сказать со всей определенностью, что заставило меня выбрать именно тебя. Возможно, это то, что причина твоего состояния была такой… обыденной. Не война, не террористический акт — просто несчастный случай.