Секториум (СИ)

— А еда? Ты знаешь, чем их там кормят? Спасибо, я сегодня наслушалась ужасов.

— Да, брось, — успокаивал меня Миша. — Если он сожрал у Юстина в ангаре апельсин, ему можно не бояться дизентерии.

— Врет он все! Как Имка мог сожрать апельсин, да еще с кожурой?

— Давай поспорим, — предложил он. — Дадим ему апельсин и посмотрим, что будет.

Вернувшись домой, мы так и поступили. Дали Имо апельсин и сделали вид, что не обращаем на него внимания. Миша считал, что он разорвет кожуру о какой-нибудь острый предмет, я же была уверенна, что разотрет о шершавую поверхность. Имо на этот счет имел свое мнение. Сначала он катал цитрус по полу, вымазывая светлый палас, а затем просто разорвал пальцами. Мы не успели понять, как он это сделал. Разорвал, покрошил, напихал за щеки, проглотил и облизался. Со мной случился шок.

— А что ты хотела? — удивился Миша. — Кажется, его отец пальцами гвозди загонял в деревяшку?

Шел второй месяц нашего земного бытия. Детским садом для меня стал офис. Я выпускала Имо из лифта, и он знал, куда идти. Индер был нерадивой сиделкой, поэтому, возвращаясь, я находила своего ребенка, где попало. Обычно шла по пластилиновому следу, который давал мне право входить даже туда, куда землянам запрещалось. Однажды этот след привел меня в кабинет к шефу. Стол шефа был перемазан и кресло тоже. Сам шеф от ботинок до очков тоже был в пластилине.

— Пришел ответ Лого-школы, — сообщил он мне. — Там заинтересовались. Я бы сказал, очень заинтересовались. Готовы взять его не говорящим.

— А кто сказал, что я согласна его отдать в Лого-школу?

— Разве мы не договорились?

— Не знаю, я соглашалась только послать запрос. Хорошо, что они готовы. Теперь пусть Имо заговорит и скажет мне сам, что хочет там учиться. Тогда я буду принимать решение.

— Что ты вообще предполагаешь насчет его будущего? — удивился шеф.

— Я хочу, чтобы он выбрал свое будущее сам. Вы же сказали, что в Лого-школе учиться можно в любом возрасте. Пусть он подрастет и решит.

— Принять решение, прежде всего, должна ты, — рассердился шеф. — Реши, наконец, кто он, твоя игрушка или человек, который нуждается в развитии?

— Это должен был сделать его отец. Я не имею права решать за них обоих, и не сбивайте меня с толку!

— Отец! — рассердился Вега еще больше. — Думаешь, он от большого чувства сделал тебе ребенка? Ему были нужны пилоты флионов! Ты лучше меня знаешь, что оптимальный пилот должен иметь родственные гены с машиной. Он сделал ребенка именно для этой цели, и не обольщайся, пожалуйста, насчет иных мотиваций.

— Во-первых, — ответила я, вытаскивая из-под стола своего чумазого «пилота», — вам не следует повышать на меня голос, потому что я мамаша нервная, а вам лучше себя поберечь. Во-вторых, где мои декретные за март-месяц? И, в-третьих… у вас очки в пластилине.

Больше шеф со мной не связывался. И Лого-школа с ее чрезмерным интересом к детенышам фронов была отложена в долгий ящик.

Глава 26. НАШЕ НАСЛЕДСТВО

Настроение шефа портилось день ото дня. Чтобы не усугублять ситуацию, мы стали реже появляться в офисе. Устраивали посиделки в моем модуле, обсуждали наши паршивые дела и просто так беседовали о жизни. В основном перемывали кости Имо.

— Как это он до сих пор не говорит? — спросил однажды Адам. — Бесшумный ребенок — это дикость.

Мы с Мишей вспомнили все слышанные от Имо «шумы», кроме грохота падающих предметов.

— Чихает, кашляет, умеет щелкать языком, — перечислила я. — Даже хихикал однажды, когда Миша его щекотал.

— Натурально, хихикал, — подтвердил Миша, — и отпихивался. А на щечках ямочки, точно как у мамочки.

— Разве флионеры смеются? — удивилась Алена.

— Бывает, — ответила я. — Только с чувством юмора у них туго.

— Значит, и плакать должны.

— Нет, — возразил Миша. — Этот не плачет.

— А если я возьму его на руки? — спросил Адам. — Спорим, заплачет? Все дети плачут, когда я беру их.

— Не тот случай, — заверил Миша, — ставлю «фонарь» против фэдэшки, что не заплачет.

Адам прикинул. «Фонарем» Миша называл «хлопушку», на которую шеф однажды наложил запрет. Тем не менее, она продолжала успешно работать в быту и прельщала Адама возможностью выходить сухим из любой передряги. Адам засомневался:

— Точно отдашь «фонарь»?

— Мужики! — одернула их Алена. — Держите себя в руках!

Адам, ради спортивного интереса, пошел за Имо. Алена стала рассматривать коллекцию леляндров, а Миша разливать остатки вина.

— Послушайте, — неожиданно осенило Алену. — Четыре месяца, как Имо у нас живет. Милостивые господа, не кажется ли вам, что с момента появления этого мальчика у нас ничего не сломалось и не взорвалось?

— Будешь смеяться, — добавил Миша, — на «Марсионе» это первый более-менее благополучный сезон.

— Не в фигурках ли дело? — Алена указала на полочку с пластилиновыми уродцами. — А вы гадали? Не слишком ли просто все выходит?

— Ни фига себе… — подтвердил Миша. — Как много он нам интересного расскажет, если научится говорить.

Адам, тем временем, принес испачканного травой Имо и поставил в кресло.

— Имо, — спросила Алена, — а для меня ты сделал леляндра? Покажи, какой?

Имо спустился на пол, подошел к коллекции и выбрал для Алены леляндра с двумя головами.

— Он считает тебя самой умной, — объяснил Миша.

— Ты ничего не понимаешь, — возразила она. — Вот эта вот… имелась в виду голова, а вот это — хвост, — Алена стала рассматривать оставшиеся на полке экспонаты. — А где, вы говорите, его медальон? Дайте хотя бы взглянуть.

Медальона на месте не оказалось, мы с Мишей вопросительно переглянулись.

— Ты точно не брал? — спросила я.

Он отрицательно замотал головой и перевел взгляд на Имо.

— Имо, принеси его. Зачем спрятал? — строго сказал он.

Имо не сдвинулся. Если бы он отреагировал на Мишино пожелание, это был бы не Имо, а какой-то чужой мальчик.

— Что сказал дядя Миша? Принеси сейчас же! — настаивал его самозваный папаша.

Народ затаился в ожидании. Именно в такой ситуации, наверно, нормальные родители осваивают практику ремня, но я запретила себе думать об этом сразу, как только осознала, что это мой ребенок. Маленький, худой, упрямый и незнакомый, но все-таки мой.

— Правильно, сынок! — сказала я. — Никому не давай. Главное, запомни, куда положил. Вдруг пригодится.

Народ продолжал выжидающе смотреть на Имо, словно тот хотя бы раз в жизни изменил свое решение. Имо не счел нужным искать медальон, с этим фактом следовало смириться. Он приглядел на полке кусок пластилина и полез за ним, как вдруг сорвался с тумбочки и шлепнулся на пол. Ничего похожего с ним раньше не случалось.

— Имо!!! — воскликнула Алена и подняла его. Все ринулись к ребенку, который не собирался плакать и совершенно не нуждался в нашей жалости. — Он что-то съел. Почему язык зеленый? — Алена повернула Имо лицом к свету. — Ба! Да у него и зрачки расширены!

Через минуту мы вчетвером, с ребенком в охапку, влетели в медкабинет.

— Конопля, — сказал Индер, недолго разглядывая пациента, и пошел по делам, оставив Имо сидеть на столе.

— Во, дает! — удивился Миша. — Сразу воткнулся, что к чему! Где он только ее нашел?

— Я тебе скажу, где… — рассердилась Алена. — Быстро, взял ножницы и выкосил всю клумбу под корень!

— Где?

— Быстро, я сказала!

— Там третий год ничего не растет! — оправдывался Миша, но шел…

— Бегом! И под корень!

— У меня нет садовых ножниц, — кричал он из глубины коридора.

— Зубами выкусишь! А я приду и проверю! Нечего на меня таращиться! Ты, — обратилась Алена ко мне, — сядь и прими валерьянки. А ты, — она ткнула пальцем в грудь Адама. Пойди туда, куда землянам нельзя, и притащи Индера, хоть за хобот, хоть за хвост! Только быстро.

— Мне тоже нельзя, — заявил Адам, но тоже пошел, потому что знал: с Аленой в минуты справедливого гнева лучше не спорить.