Вариант "И"

— Травкой балуешься?

— Не я, — покачала головой Наташа.

Это было сказано каким-то чужим, посторонним голосом. И только тут я углядел в темном углу диван и на нем — человека, похоже, спящего без задних ног. Я повернулся к Наталье. И сейчас только разглядел, что она была в одном лишь едва запахнутом халатике, а под ним — голое тело, которое я уже знал, как мне казалось, достаточно хорошо. Халатик был ей великоват. Очевидно, нашла в этой халупе. Какую-то секунду я пребывал в растерянности, хотя руки не забыли сразу же направить оружие на лежавшего. Потом медленно опустились. С той стороны, похоже, мне ничто не угрожало. Я снова перевел взгляд на нее.

— Надеюсь, тут не витает здоровый дух коллективизма?

— Больше никого.

— Прекрасно. И зачем же я тут понадобился? Подержать свечку?

Наталья задрала подбородок:

— В таком тоне я с тобой разговаривать не стану.

Ах, скажите пожалуйста!

— В таком случае зачем же ты меня вызвала? Чтобы, не откладывая, заявить, что между нами все кончено? Могла бы и повременить до утра.

— Об этом поговорим потом, — сказала Наталья как-то устало. — Сперва подойди к нему, вглядись внимательно.

Она включила верхний свет, неожиданно яркий, я повиновался.

— Ты никогда не встречался с ним?

Я насупился, пытаясь вспомнить.

— Н-нет… По-моему, нет. Хотя — постой… Что-то забрезжило в памяти.

Отдельные черты… Да, он кого-то, пожалуй, напоминал. Сходящиеся к переносице брови. Нос с аристократической горбинкой. Высокие, чуть выдающиеся скулы. Жаль, что у него закрыты глаза.

Я покосился на Наталью:

— Но ты хоть, надеюсь, знаешь, кто это?

Мне показалось, что она как бы сжалась, стала поменьше.

— Я думала, что… да. Но потом сообразила…

— Там? — перебил я, великолепным обличающим жестом прострев руку к дивану.

— Да… Поняла: очень похож — внешне; но это не он.

— Будь добра, побольше ясности. Не — кто?

Она глубоко вздохнула, как бы запасаясь воздухом.

— Мы с ним… то есть не с ним — с тем, за кого его приняла — были… ну, в смысле, жили некоторое время вместе. Всерьез. И, думали, надолго. Потом я отчего-то… Ну, взыграло, бывает… словом, разругалась с ним. На что-то обиделась, наверно…

— Про психологию, может быть, в другой раз?

— Потерпи, — на сей раз это было сказано уверенным, не допускающим возражений тоном. — Иначе ничего не поймешь.

— Да надо ли объяснять, по каким таким мотивам ты с ним переспала? Право же, не время и не место.

— К мотивам сейчас подойду. После этого я переживала. И он тоже…

В этот миг лежавший пошевелился. Я напрягся. Наталья успокоила:

— Не бойся, он усыплен глубоко.

— Обожаю наркоманов. Хотя в наше время кто не употребляет? Разве что старики вроде меня.

Мне почудилось движение с ее стороны, прерванное в самом начале: хотела прикоснуться, что ли, но вовремя остановилась.

— Он не наркоман. Это я его…

— Травкой? Ненадежно.

— Нет. Травкой я только усугубила… немного. А ему теперь сутки спать.

Пожалуйста, больше не перебивай. На чем я?.. Да. И он тоже переживал.

Наверное, мы быстро восстановили бы с ним… во всяком случае, я ему пообещала. Но случилась беда — он попал в катастрофу, долго пробыл в больнице. Был в тяжелом состоянии, к нему даже не пускали. И вот совсем недавно, перед твоим… возникновением, он позвонил. И говорил, что заново родился на свет, что не может вновь найти себя и что только я, близость со мной может ему помочь. Он ведь потерял в катастрофе всех — только отец выжил. Его отец сразу после клиники уехал куда-то на юг — долечиваться, а Павел не захотел, я ему была нужнее — так он говорил…

— Павел — это вот этот?

— Да… Паша Долинский. То есть я думала, что это он… Ну, я ведь уже сказала. И я ему пообещала, дала слово, что все будет, как раньше, даже лучше. А потом появился ты. Дальше — сам знаешь. Его для меня как бы не стало…

— Он тебе звонил в последние дни?

— Да. Я избегала его… Потому что у меня появился ты… Думала, он поймет, объясняла ему, что жизнь повернулась иначе. И он правда на пару дней умолк. А вот сегодня… появился неожиданно. Там, на выставке. Просил хотя бы поговорить — мол, вопрос жизни для него. Я же обещала, как только окажемся вместе — все вернется. А ты — это так, случайность, забуду тебя быстро… Ну, что все вы в таких случаях говорите, когда неймется.

— И ты, значит…

Она кивнула, не отводя глаз:

— Но я ведь обещала — пусть и раньше. И потом — на какие-то секунды поверила, что это ддя него действительно — жизнь или смерть. Ради жизни другого можно ведь на многое пойти. Он и с собой собирался покончить, и говорил, что меня убьет… Поверила. А потом…

— Потом — сам вижу, — сказал я невесело, но такой горячей обиды, что была несколько минут назад, более не ощутил.

— Еще не видишь. И сама я увидела до конца только здесь, на этом диване…

— Что же ты увидела до конца только здесь?

— Но я ведь уже сказала тебе в самом начале: это не он. Не Павел.

Хорошая копия, да и только. Там, когда встретились, и потом, пока ехали, разговаривали, мне уже мерещилось — что-то не так. Но, сам понимаешь, после такой беды, после больницы, где его, как говорится, из кусочков собирали, и его, и отца его…

— Стой. Кирилл Максимович Долинский?

— Ну конечно же. То есть… Погоди. В катастрофу попал Долинский-старший. А тот, с кем ты разговаривал на выставке… Я уже не уверена, что это был настоящий Долинский.

— Ты раньше с Кириллом Максимовичем часто встречалась?

— Ну, видала, конечно… Он вообще-то был нелюдимым. Даже до катастрофы… Помню, как он однажды говорил, что никогда и ни к кому не собирается идти в советники, говорил, что для этого надо обладать двумя "X": хитростью и холуйством, а у него таких талантов нет…

— Именно так и говорил?

— Да.

— Так-так. Постой-постой. А твоя покойная мама его знала?

— Когда-то с ним работала. Но вот после больницы он наотрез отказался принять ее даже на пять минут, хотя повод был серьезным. После этого наши друзья запретили ей…

— Постой-постой. Значит, допустим, отца и сына подменили. А сын, значит, грозился тебя убить. А меня?