Мир-Цирк. Город Барабу. Песнь слона

Паки презрительно фыркнул в ответ:

— А зачем мне жена, скажи пожалуйста? С меня и слонихи достаточно.

Крошка Вилл притворно нахмурилась:

— Как, ты не знаешь?

Вощеный замахал единственной своей рукой:

— Хватит, прекратите. У меня нешуточные проблемы. — Вощеный перешел на шепот и наклонился поближе к Паки. — В том-то все и дело, — и он ткнул себя пальцем в грудь, — что я женю людей. Разрази меня на этом месте, Паки. Подж Лодер заявился ко мне после того, как я поженил Трэверса и Бубновую. И знаешь, что он сказал мне? «Гореть тебе в аду синим пламенем!»

— И ты теперь места себе не находишь?

— Нет, не в этом дело, — вздохнул Вощеный. — Просто и другим приспичило пожениться. Узнай об этом Подж, он будет сыпать проклятиями все двадцать три часа в сутки. — Вощеный посмотрел на Крошку Вилл, затем на Паки. — А что, если он прав? Кто я такой, чтобы женить людей?

Крошка Вилл хитро улыбнулась:

— Вощеный, признайся, ну кто лучше тебя умеет затягивать узлы?

Вощеный на мгновение уставился на Крошку Вилл, а затем произнес:

— Если ты, бесстыдница, не хочешь иметь со мной неприятностей, советую тебе не копаться в моих мыслях. — И он снова переключил внимание на Паки. — Послушай, я вот зачем к тебе пришел, не мог бы ты у себя в бригаде подыскать какую-нибудь работу для Дот Пот.

— А что ей теперь делать, тем более Квини погибла. Почему это ты вздумал отправить ее из поселка?

— Почему, почему? — Вощеный понизил голос. — Липнет она ко мне. Уже совсем доконала.

Паки только развел руками:

— А что я могу? Подвести ее к алтарю?

Вощеный резко повернулся и зашагал назад к дому:

— Чертовы дрессировщики! Всю жизнь копались в слоновьем дерьме, потому теперь в голове у них не мозги, а это самое дерьмо.

Кто-то окликнул Паки со стороны колонны. В ответ он помахал над головой стеком, затем обратился к Крошке Вилл:

— А теперь живо за работу! Нам еще предстоит расчистить лесные завалы и обустроить место для лагеря.

Вилл направилась назад к Рег. Паки крикнул ей вслед:

— Эй, одну минуточку! — Вилл обернулась в его сторону. — И заодно оставь всю эту чушь про Повариху Джо. А то еще неизвестно, что взбредет в ее дурью башку.

Паки легонько подтолкнул слониху, и процессия медленно взялась с места. В прозрачном утреннем воздухе сотня ног подняла вверх дорожную пыль, и колонна двинулась через мост над Разлапистым Ручьем.

Где-то посреди Великой топи Вако-Вако пробудился от тревожного сна. Он приподнялся на локте и обвел взглядом свою убогую хижину. Все было таким же, как и прежде, если не считать небольших усовершенствований, сделанных рукой Кометы. Вако посмотрел на занавеску из травы, отделявшую их спальные закутки друг от друга.

— Комета, — прошептал он.

Ответа не последовало, Вако снова улегся на циновку и закрыл глаза. Он вновь пытался погрузиться в сон, но ему мешали странные, неприятные мысли. Они с Кометой жили как брат с сестрой. Ее присутствие, которое Вако-Вако поначалу воспринял как вторжение в его отшельничество, внесло в его жизнь приятное разнообразие, превратилось в неотъемлемую часть существования. Перед мысленным взором предстал образ пилота третьего шаттла. Хана Санаги. Длинные темные пряди волос и нежная, слегка смугловатая кожа. Лицо — то веселое, то задумчивое, то чувственное…

Вако резко сел на циновке.

— Ах ты, безмозглый ублюдок! — тихо сказал он в собственный адрес. — Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.

И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться — буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.

—  Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?

Вако посмотрел на звезды:

—  Конечно, не брошу.

—  Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?

Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:

—  Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.

—  Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.

—  Молчать! — Вако глубоко вздохнул. — Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.

Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина — центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет — никогда и ни за что — никакой любви.

Ведь любить — значит рисковать слишком многим.

Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.

Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.

Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:

— Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:

— Хана?

Но ее там не оказалось.

Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.

— Хана! — Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. — Хана! Я же тебе говорил — не ходи к ним! Я же тебе говорил!

В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.

— Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне… во сне. — Всхлипывания перешли в рыдания — Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.

Он прижался щекой к ее макушке:

— Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:

—  В целях предосторожности, Вако.

—  Предосторожности против чего?

—  Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она — угроза для нас.

—  Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!

—  Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.

—  Умереть? — Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. — Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!

—  Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда.Вако облизал губы.

—  Не смейте! Не смейте так поступать со мной.

—  Мы должны защитить себя, Вако!Вако наклонил голову, его щека соприкоснулась с лицом Ханы.

—  Как вы не понимаете? Ведь после того, как я умру, кто-то другой должен взять на себя заботу о вас. Ведь вам сидеть в скорлупе почти триста лет. А я проживу еще лет пятнадцать, от силы двадцать. И то, кто знает?

Яйца молчали.

Вако поднял голову:

—  Поймите, когда меня не станет, кто-то другой должен будет позаботиться о вас. То есть я должен оставить после себя ребенка. А для этого мне нужна женщина. Эта женщина… Хана. Убейте ее — и вы убьете себя. —Вако отвернулся от холмика. — Теперь я могу унести ее? Отвечайте!