Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11

– В Москву? – спросила Маргарита.

Она была одета так же, как Лера – как в униформе, – плащ системы «рыбалка», сапоги, платок серого вдовьего цвета.

Не дождавшись ответа от дачницы, Маргарита сказала:

– А я в Пушкино. К нотариусу. Завещание буду составлять.

Это было сказано с вызовом. Очевидно, не каждому положено писать завещание. Но кому она будет завещать козу? Давно исчезнувшему мужу или сыну, который никак не соберется ее навестить?

Они повернули за угол последнего дома. Теперь надо было пересечь лесок, до станционной площадки. Лесок был забросан консервными банками и бутылками иностранного происхождения, которые некуда сдать. Вечером лесок пользовался дурной славой, и Олег выходил встречать Калерию. Но утром он был тих и безопасен.

Прислонившись к забору, стоял человек с пустым, неподвижным лицом. Потом уже Лера разглядела его черное кожаное пальто, кепку и сапоги, измазанные желтой глиной.

– Доброе утро, – произнесла Маргарита с вызовом.

Теперь весь мир будет знать, кто из двоих воспитанная женщина.

– Чего это он? – спросила Маргарита, когда они отошли на несколько шагов.

– Я его не знаю, – сказала Калерия.

Но это была неправда. Калерия его знала – ночью он был в ее комнате. Он взял плащ. Это вор! А почему он не боится, не бежит от нее?

Еще через десять шагов Лера обернулась.

Вор стоял неподвижно, но, встретившись взглядом с Лерой, поднял руку, как провожающий на платформе.

Лера прибавила шагу.

Сзади послышался шум – она кинула туда взгляд и увидела, что мужчина ринулся в сторону, в кусты, проламываясь сквозь них, побежал, словно его что-то испугало.

– Псих какой-то, – сказала Маргарита. – Такой топором зарубит, не моргнет.

Они шли быстрее. Обеим было неладно в этом скудном перелеске.

Впереди застучал, загремел, пронесся множеством вагонов товарный поезд. Даже не поговоришь, так оглушительно он гремит.

Они почти бежали, хотя бежать не было нужды – до прихода электрички оставалось минут двадцать.

Впереди была траншея. Земля была выброшена из нее бруствером, и Лера побежала по брустверу, тогда как Маргарита шла по той стороне траншеи и что-то кричала Лере, хотя не было слышно.

И тут Лера увидела, что из-за кустов выходит тот самый человек. И держит в руке что-то черное, массивное, блестящее. Он спешил вперед, будто хотел перехватить женщин, обогнать их. Он смотрел под ноги.

Лера попыталась остановиться, но ноги заскользили по глине, и она мгновенно – не успела опомниться – съехала ногами вперед в неглубокую траншею, оставленную водопроводчиками.

Она бухнулась в лужу, в холодную, как тысяча айсбергов, воду, но не почувствовала этого и не почувствовала боли.

Она сидела по пояс в воде.

Она старалась унять сердце. Поезд еще громыхал где-то над головой. Было стыдно вылезать, потому что такой грязной женщины не может быть.

Поезд прошел. Тишина возвращалась медленно, будто наступила на звук поезда.

– Маргарита! – позвала Лера негромко.

Никто не откликнулся.

Не может быть, чтобы Маргарита убежала, оставив ее!

Лера поднялась и, держась ладонью за мокрую ледяную стенку траншеи, сделала десять шагов до того места, где были мостки, ведущие наверх.

Снаружи было даже тепло. По сравнению с жижей на дне траншеи.

Лера вытащила тело на траву. Встала на четвереньки, чтобы не съехать обратно, потом медленно выпрямилась. Маргариты не было видно. Не было и вора.

Наверное, только что пришла электричка, за гулом товарного она ее упустила – через лесок шли люди.

Лера попыталась оглядеть себя – желтые, в глине, ботинки, желтый от низа до пояса плащ, грязные руки – чудовище! И в таком виде ты собираешься ехать на торжество?

Люди, шедшие с электрички, смотрели на нее с удивлением, видно, принимали за алкоголичку местного разлива. Пошла за бутылками и упала, а может, и ночевала в траншее.

«Куда же делись остальные лица нашей драмы?» – спросила Лера себя.

От мужчины никаких следов не осталось.

А от Маргариты? От Маргариты, как ни странно, остались следы. И странные. В двух шагах от Леры, на краю траншеи, валялся воротник от плаща – вроде бы такой плащ был на Маргарите. И перчатка, а вот и вторая, пластиковый пакет с огурцами – некоторые огурцы вывалились из пакета и рассыпались темно-зелеными штрихами на желтом берегу траншеи.

Маргариту украли?

Этого быть не может.

Но попробуйте отыскать иное объяснение этой сцены.

Тогда зачем стаскивать с нее перчатки, зачем отрывать воротник плаща? Где ее черная сумочка? Удивительно, что, если Лера не теряла сознания, ее плен в траншее продолжался не более минуты.

– Маргарита! – закричала Калерия и осеклась. Не потому, что испугалась возвращения вора, а потому, что не могла убедить себя, что и перчатки, и сумка, и воротник не имеют отношения к Маргарите. Оставалась надежда, что та пошла вперед, к станции, оглядываясь, чтобы не пришлось ей, такой чистюле, тащить из болота бегемота.

Успокоив так себя – в нормальный день ей бы так просто себя не успокоить, – Лера побежала к станции. Но когда выбежала на пустую платформу – никакой Маргариты там, конечно же, не было. Лера поняла, что в таком виде в Москве появляться нельзя. Единственный выход – возвращаться на дачу, переодеваться и потом бежать к шоссе и ловить попутку.

На даче, скупо отвечая на охи и ахи бабушки и сына, Лера быстро переоделась и поспешила к шоссе.

Исчезновение Маргариты, конечно же, беспокоило ее, но ему наверняка найдется реалистическое объяснение – чудес на свете не бывает. Хотя на свете бывают разбойники и насильники.

Машина, к счастью, попалась быстро, но как Лера ни ломала голову, вся история, начиная с ночного визита вора до черной штуки в его руке, от женского лица за стеклом на рассвете до исчезновения Маргариты, не имела смысла.

Когда Калерия прибежала в институт – шофер не стал везти ее до места, и пришлось потерять полчаса на метро, – она, конечно же, опоздала. Все уже ушли к директору. Все там, с гостями. А жаль, могли бы и подождать – чей праздник, в конце концов?

Лера побежала по коридору на второй этаж, в крыло, где располагались начальственные кабинеты и конференц-зал.

В коридоре было пусто. День не присутственный, и до зарплаты далеко.

Ужасно обидно, что произошла задержка. И стыдно, ведь это ее проект. Конечно, Саша Добряк и дети смогли все объяснить, но их можно сбить, запугать, чем и будет заниматься тот толстяк из Минпроса и две методистки из старых дев. Да и сам директор может заартачиться.

Когда год назад Лера пришла к нему с идеей создания Коллективного гения, он не возражал. У него на носу были перевыборы, и, конечно, он стремился ухватиться за любое громкое начинание. Если получится – лавры поровну, сказал он тогда. Как будто разговор шел о супе. Но денег дал, часы дал, помещение для занятий дал и допустил детей до приборов и компьютеров, к которым детей обычно не подпускают.

А Лера с помощью системы тестов, разработанных молодыми энтузиастами, просеяла шестьсот школ, несколько детских и юношеских слетов физиков, прошерстила все олимпиады и собрала у себя в лаборатории шестнадцать детей – от двенадцати до семнадцати, с разными, большей частью трудными характерами, с разными психическими отклонениями, но объединенных одной общей чертой – одаренностью. Год они не расставались, год в некоторых семьях шли скандалы, а в других требовали для их детей особых условий, год, как Минпрос штурмовал институт чуть ли не с помощью ОМОНа, так как нельзя же детям не ходить в школу! Год, как смущенные, сагитированные, соблазненные Лерой преподаватели из нескольких университетов занимались с членами Детского садика по вечерам. Год… и сегодня решается судьба следующего года, решается судьба детей, за год ставших из талантов Коллективным гением. «Мы должны сплясать и спеть перед членами президиума Академии, а я валяюсь в траншее. Потому что это кому-то нужно?»