Лазарет на перекрестке миров. Начало (СИ)

МОД выпустил захваты, пришвартовал к себе незнакомый корабль и резко увеличил скорость. Вскоре белая станция приветственно взблескивала стрекозиными крыльями.

К удивлению Татьяны, Лу-Тан завел МОД в обычно пустовавший ремонтный отсек, оставил там чужака и, выведя МОД наружу, наглухо закрыл внешнюю переборку. Теперь попасть туда можно было только изнутри станции.

«Морж» торопился, нетерпеливо хлестал хвостом по полу шлюзовых, его длинные пальцы судорожно сжимались и разжимались. Поневоле, Татьяна заразилась его настроением.

Бим прыгал перед выходом из первой шлюзовой, уши его восторженно взлетали и опадали, толстенький обрубочек хвоста торопился вилять.

Наскоро приласкав пса, Татьяна Викторовна поспешила за доктором. Тот запустил в ремонтный отсек воздух, перевалил через порог открывшегося прохода, заторопился к чужаку. Щупальца ремонтного механизма уже вскрыли корабль, отрезая кусок за куском от покореженной обшивки. Рядом с кораблем, на полу, лежали четверо. Прорвавшийся вперед Бим неожиданно остановился, присел на задние лапы и завыл. Татьяне стало жутко.

Лу-Тан прополз мимо троих и остановился перед четвертым. В коридоре раздался стрекот — подъехала транспортировочная тележка. Повинуясь ментальному приказу, ремонтные щупальца бросили свежевать корабль и, осторожно подняв тяжелое непропорциональное тело, уложили на кушетку. Замигал зеленым сканер, тревожно запищал.

— В операционную! — бросил Лу-Тан. — Бегите вперед, Танни, вы быстрее меня. Запускайте Икринку. Профиль пациента…

— АзБС-6 — сатианеты! — закончила Татьяна и помчалась прочь, подгоняемая лаем Бима.

Она влетела в операционную, по пути уже связавшись с Э. Темная прежде, Икринка наполнялась янтарным свечением, мощно запульсировали оплетшие ее кабели-вены.

— Выведи информацию по анатомии и физиологии сатианетов на сетчатку! — приказала Татьяна, переключая кабели и набирая на клавиатуре Икринки код газовой смеси с планеты Сатиан: руки работали сами по себе. За пять минут она создала в Икринке атмосферу, идеальную для сатианета, и параллельно обновила в памяти полученные ранее знания по наиболее частым типам ранений противоборствующих сторон. В том, что корабль поврежден в бою, Татьяна не сомневалась.

Тележка въехала в операционную. Щупы осторожно переложили раненого на выдвижную панель, которая была затянута Икринкой внутрь. Татьяна заметила, что в пути Лу-Тан времени не терял — грудь пациента закрывала розовая заплата биоткани, сильно оттопыренная справа, на его предплечье вздувался и опадал реактиватор, насыщающий плазму газовой смесью. Судя по всему, дыхательный мешок сатианета был пробит и дышать самостоятельно тот не мог.

Лу-Тан обошел Икринку и взялся за рычаги манипуляторов. Те дернулись, двинулись к пациенту и вдруг обвисли.

— Сама! — неожиданно сказал доктор. — Давай. Чем будешь работать?

Татьяна судорожно вздохнула.

— Руками.

Она метнулась к дезинфикатору, обработала кисти слепящим светом, который усиливал сцепление между кожей и материалом Икринки, и подошла к ней вплотную. Тончайшая, чуть теплая пленка на мгновение стянула пальцы и… Татьяна перестала ее чувствовать.

Лежащий перед ней сатианет был немолодым, мощным и обросшим толстым панцирем. Закрытые глаза его глубоко запали. За полуоткрытыми потрескавшимися губами виднелось тусклое желтое небо.

Татьяна стиснула зубы и сняла биоткань с раны. Из груди торчала изогнутая, иззубренная железка — какая-то деталь корабля, оторвавшаяся во время взрыва после прямого попадания вражеского снаряда в двигатель. Э выводил на сетчатку картинку внутренних повреждений — пробитый с двух сторон дыхательный мешок, сломанное перекрытие правого верхнего плечевого свода, раздробленные в пяти местах кости правой ноги. Еще несколько минут и не поможет реактиватор.

— Подключить полное жизнеобеспечение! — продиктовала Татьяна. Она могла бы общаться с Э мысленно, но звук собственного голоса успокаивал. — Инструменты, набор номер четыре, внутрь Икринки. Манипуляторы — собрать кости в конечности. Лу-Тан, вы следите за ними! Э, смесь плазмы и антисептика в пропорции три к одному, в открытой емкости — внутрь Икринки.

В голосе ее больше не было растерянности. Лу-Тан с изумлением взглянул на нее, но управление манипуляторами перехватил.

Хитиновый панцирь вокруг раны был покрыт трещинами, из-под которых сочилась желтая плазма. Татьяна осторожно прощупала операционное поле, завела пальцы за края раны и с трудом выломала куски брони, освобождая мягкую податливую плоть. Осколки панциря она складывала в емкость, наполненную плазмой и антисептиком. Скелет сатианетов представлял собой каркас толстых костей, полностью закрывающих внутренние органы — от шеи до паха. Казалось, органы сидят в клетке с перекрещенными прутьями. Если бы железка попала в кость этой клетки, возможно, все было бы не так плохо. Но она вошла точно в пустое пространство между сочленениями.

Полупрозрачные трубки оплели голову, шею и руки пациента. Икринка подключилась к его плазматической системе.

— Мне нужен высоковольтный провод, — громко сказала она. — Э, слышишь меня?

Управляющий Разум никогда не отвечал. Татьяна не знала, умеет ли он вообще говорить? Но сверху спустился щуп, отличающийся от остальных — он был черен и покрыт плотным составом, напоминающим резину. На его конце тускло светился набирающий силу разряд.

Татьяна подняла глаза на учителя.

— Мы не сможем вытащить железку — зазубрины искромсают его до смерти! Единственная возможность его спасти — попытаться выжечь металл! Вы согласитесь со мной, доктор?

Лу-Тан молча кивнул. Глаза его следили за Татьяной совсем как в тот, первый вечер.

— Э — управление сердцем. Антишоковый мозговой барьер. Разряд на счет три. Раз… два… три!

Она едва коснулась железки концом кабеля. Синий всполох пробежал по металлу, раскалив добела. Сатианета выгнуло дугой. Но Лу-Тан, успевавший следить и за тем, как манипуляторы заново выстраивают кость в ноге, был начеку. Силовые щупы прижали тело пациента, не давая двинуться.

Мгновение, и железки не стало. Лишь черная пыль оседала на грудь несчастного, быстро вытягиваемая направленной вентиляцией. Высокая температура расплавила и заново запаяла внутренние ткани — дыхательный мешок снова был цел. Сердце сатианета еще билось, но Татьяна знала, что это заслуга Икринки. Оставалось надеяться, что антишоковый барьер продержит мозг еще несколько минут в состоянии блаженного неведения.

Руки работали быстро. Отломать кусок панциря, опустить в плазму, отломать следующий, опустить. Скальпель. Разрез. Пальцы нащупывают острые края толстой кости. Очень толстой.

— Здесь нужно манипуляторами, — подсказал Лу-Тан, — руки слишком слабы! Дайте-ка мне! А вы пока приготовьте клей на основе плазмы. Надо будет после собрать панцирь заново.

Татьяна подключилась к лабораторному сектору. Заворчала, задвигалась загадочная система, полная прозрачных трубок и блоков. Пакет плазмы из запасов Лазарета был проглочен утробой лаборатории, разложен на составляющие, переработан и выдан заново густой ярко-желтой массой.

Лу-Тан между тем отвлек манипуляторы он изуродованной конечности, прикрыл глаза, полностью переключая управление на себя, завел щупы в разрез. Механические руки вцепились в разлом и попытались его свести. Икринка тревожно замерцала. Показатели сердечной деятельности резко падали.

— Врешь! — пробормотала Татьяна. — Э! Дай картинку грудной полости!

Она вновь взяла скальпель, протянула разрез ниже. Запустила пальцы в узкое пространство между костями, нащупала сердце — большое, пятикамерное.

— Э, сердечный ритм сатианетов в состоянии нормы звуковым сигналом!

Запищал зуммер. Писк. Писк-писк-писк. Пиииск — пятая камера. Повинуясь указаниям, Татьяна массировала сердце до тех пор, пока Лу-Тан не свел кость воедино, не скрепил место разлома металлическими скобами и не вывел манипуляторы наружу.

Она держала в руке чужое сердце и ритмично сжимала пальцы, не замечая ничего вокруг. Она держала в руке жизнь. Жизнь страдающего человека. И не важно, что он был покрыт панцирем и у него были уродливые челюсти. Не важно, что он был солдатом и убивал тех, кто нынче попытался убить его. Неважно, что поправившись, он вернется на свою войну, чтобы снова убивать. Он был жив сейчас и страдал. Он мог умереть и не испытывать ничего. Трупы не ощущают. Не чувствуют.