Церон<br />Роман. Том I

— Скажите, господин Джонсон, почему вы по прочтении такой тетрадки каждый раз в карте блокнота замазываете чернилами ту область, которую вы посетили?

— Паоло! — ответил Джонсон, — каждый в жизни чем-либо занят; вы, например, возите пассажиров, я мажу географические карты чернилами. Но вместо того, чтобы говорить о несерьезных вещах, пожалуйста, объясните мне, как я проще всего отсюда могу попасть на Памир и на Аляску.

— Я видел, господин Джонсон, за время моей службы самых разнообразных пассажиров, но пассажира с таким вкусом я встречаю впервые. Джунгли Индии, Сахара, озеро Чад, оттуда на Памир и на Аляску! За все время такого путешествия, кроме шакалов и ведьм, при всем желании никого не встретишь.

— Каждый, милый Паоло, сходит с ума по-своему; поэтому я исключительно и выбрал такой маршрут. Но вы так мне и не сказали еще, как проще всего отсюда попасть на Аляску?

— Можно попасть туда, пользуясь регулярными линиями. Можно попросить ведьм — они, я уверен, пойдут навстречу — и на их метле поехать туда. Наконец, я могу вам предложить еще одну комбинацию, думаю, что она вам подойдет. До Анкары я имею вас право довести, а оттуда, пользуясь русскими воздушными линиями, вы быстро попадете на Памир и Аляску.

— Сколько времени вы потратите, Паоло, чтобы доставить меня до Анкары?

— Если вы мне дадите в Леопольдвиле день-два сроку, чтобы привести мою машину в порядок, в понедельник днем вы будете в Анкаре! Да! Ведь пока я буду чиниться, вы сможете войти в связь с Анкарой и заказать аэроплан на понедельник. В тот же день вы сможете продолжить ваш путь дальше.

— Я согласен, — сказал Джонсон, — а теперь спать.

Вскоре весь дом погрузился в сон, не спала лишь обезьянка и не спал тропический лес. При свете первых лучей утреннего солнца аэроплан взлетел и, сделав круг над миссией, исчез за горизонтом.

В Анкаре было оживленно. Село в недавнем прошлом, она была сейчас бойким, промышленным городом. Ее по праву прозвали душою Ближнего Востока, но, конечно, востока активного, а не сонного и ленивого, которым многие, по старой привычке, продолжали ее считать.

Паоло сидел на веранде ресторана, сося через соломинку виски. Сегодня днем он отправил Джонсона дальше. Паоло размышлял; он делал это неохотно, лишь в исключительных случаях. Поведение Джонсона было настолько странным, что оно даже его вывело из состояния равновесия. В продолжение месяца Джонсон заставил повозить себя вначале по самым пустынным местам Малой Азии, потом по малоизвестной части Индии и наконец, облетев всю Африку, в Анкару, откуда продолжил дальше свое сумасшедшее, по мнению Паоло, путешествие. Такого пассажира за свои двадцать лет практики Паоло встретил впервые. Наконец, ему надоело думать и он начал скользить взглядом по проходящим мимо. Из этого состояния вывела его рука, легшая ему на плечо. Перед ним, вместе с молодой и элегантной дамой, стоял Курт Шимер. Паоло, забыв даже выругаться, сжал Курта в своих медвежьих объятиях. Несмотря на протесты Курта, он долго его не выпускал из них. Когда затем Курт представил его молодой даме, сказав при этом: моя жена, — Паоло так сжал ей руки, что у нее выступили слезы на глазах. Далеко за полночь они сидели вместе, без умолку рассказывая друг другу пережитое ими за те годы, когда они не виделись. Полночь уже давно прошла, когда Паоло начал рассказывать о своем путешествии с Джонсоном. Он красочно описывал свой полет с ним и совместную жизнь в течении месяца. Затем, подмигнув Курту, он сказал, что все-таки смог обмануть хитрого Джонсона, который ни за что не хотел фотографироваться. Общество же Паоло, ради собственной рекламы, во что бы то ни стало требовало от него достать фотографию такого исключительного пассажира. Паоло гордо сообщил, что он смог это сделать в Леопольдвиле, и показал при этом фотографию. На ней виднелось подернутое загаром лицо Джонсона с глубокими складками у рта, узкие губы и массивный подбородок. За ним стоял, улыбаясь, Паоло, держа в руках маленького леопарда, пытавшегося укусить его за палец. Лиза от этой фотографии пришла в восторг и попросила Паоло подарить ей ее. Паоло сделал это очень охотно. Они расстались лишь с первыми лучами зари и, лишь когда за Куртом и Лизой захлопнулась дверь гостиницы, Паоло пошел к себе домой.

XI

Перед Леви сидел маленький человек с птичьим лицом. Это был лондонский агент концерна, приехавший, чтобы сообщить о результатах своей работы. Читая объемистый доклад быстро, без остановки, он переусердствовал и даже задыхался. Кто-либо со стороны, не зная, что он делает, мог бы подумать, что маленький человек вбежал без передышки на восьмой этаж. Его доклад был полон остроумных выражений и содержал ряд предположений, принимая которые за чистую монету, можно было прийти к убеждению, что раскрыв судьбу ледокола «Церон», можно было бы узнать, где вампир и каковы его цели.

Леви не прерывал докладчика во время его чтения. Но лишь тот кончил, он произнес:

— Можете идти.

— А доклад? — испуганно спросил агент.

— Передайте его концерну, — прозвучал ответ Леви.

Так изо дня в день он пропускал через себя один за другим доклады, полные самых разнообразных предположений, но ничего не дававшие по существу. Доклады эти приходили из самых разнообразных местностей и государств. В таком же духе были и рапорты Джонсона, присылаемые им из всех закоулков мира. Чем больше Леви претерпевал неудач в своих розысках, тем больше он упорствовал.

Наконец, пришли известия из далекого севера. Активность, проявленная там главой алеутской миссии, давала право надеяться на некоторый успех, так как таинственный ледокол, пять лет назад ушедший в неизвестном направлении, хоть кем-нибудь из чукчей должен был быть замечен. Вскоре за тем пришел и рапорт Джонсона, написанный им на Аляске. Оказывается, что глава алеутской миссии привез из Парижа на родину много литографий и несколько гипсовых моделей «Церона». Всеми правдами и неправдами этими изображениями он сумел снабдить немногочисленное население, живущее в полярном круге. Его люди одновременно уверили туземцев, что Бог, являющийся в таком виде, приносит счастье увидевшему его. А он, как его наместник, кто покажет ему из какой льдины, скалы или моря выходит Бог, подарит много долларов, снаряжение для охоты, джина и даже говорящую машину. Последствия такой пропаганды должны были выясниться скоро, так как полярное лето было на исходе. — Работая, Леви все сильнее ощущал новое для него чувство, которое он никогда не испытывал раньше. Ему казалось, что он должен что-то сделать, но что именно, он не знал. Случай ему помог узнать это. У Леви в жизни было единственное существо — внучка, чьи просьбы он выполнял, не взвешивая, насколько их выполнение выгодно ему, и на чьи вопросы он отвечал искренне, не лукавя. Услышав, что на днях ей нездоровилось, он, улучив свободный момент, поехал к ней и застал ее играющей с подругой. Она радостно кинулась ему на шею и, весело тормоша, убеждала Леви купить ей новые игрушки. Видя, что Леви колеблется, она, сделав серьезное лицо, сказала ему:

— Доктор, который в больших очках ходит, сказал, что я заболею, если у меня не будет новой игрушки, и может быть, даже умру.

Возражать было нечего. Вскоре Лили и Леви вместе входили в большой магазин детских игрушек. Не обращая внимания на приказчиков, они ушли с головой в сказочный мир, раскрывшийся перед ними, как бы забыв, что все красавицы, короли, зверьки и страшилища безжизненны. В одном из помещений магазина целый угол был занят фигурами и сценами, художественно изображавшими все характерное в Японии. Как зачарованные, они одновременно остановились и, не отрываясь, смотрели на эту прелестную картину. В ней можно было найти: японский флот, величественно плавающий в волнах ваты цвета морской воды, блокируя Панамский канал, над флотом дирижабль, в стороне традиционная любовная парочка, собирающаяся броситься в кипящую на дне вулкана лаву, чайные домики с гейшами, японский крестьянин, работающий на рисовом поле, японские самураи в блеске своего величия, подпоясанные старинными мечами, как и все остальное, экзотичное и интересное в стране восходящего солнца. К вечеру все это царство переехало к Лили, которая в его честь назвала свою комнату японской. Леви всю ночь не смыкал глаз. Но когда утром ворчливая старуха внесла ему в кабинет горячее кофе, он уже больше не ощущал прежнего тягостного чувства. Он сейчас совсем точно знал, что ему нужно сделать.