Искатель. 1980. Выпуск №4

— Иванко, — спросил Боброк, — дорога ли тебе шапка?

— Дорога, боярин. Это же твой подарок.

— Береги пуще глаза. Избави тебя бог потерять. Только в бою, слышишь? Только в бою, когда собьют ударом меча, ты можешь потерять ее.

— Я потеряю ее только с головой, — сказал Иванко.

Боброк помолчал, пристально глядя на Иванко.

— Все может статься. Опасно поручение, которое я тебе дам, но очень важное оно для всех нас, для родины нашей. В шапку твою сотник Григорий намедни зашил письма. Эти письма должны попасть к Адомасу в руки, но так, чтоб он думал, что взял их в бою.

— Ясно, боярин. Они у меня побегают за шапкой, прежде чем получат. Многие заплатят за нее жизнью. Когда и куда ехать?

— Завтра с рассветом поедешь к князю Даниле. С провожатым.

Он посмотрел на князя, и тот крикнул дружинника, почтительно стоявшего в отдалении.

— Десятский, останешься здесь, — сказал князь Данило. — Будешь боярскому человеку провожатым и охраной. Поедете через Волчий овраг. Там, у родника, встретит вас воевода Богдан со своими людьми и защитит от литовцев. Если прорветесь, завтра ночью жду вас у себя.

Князь встал, долго и пристально посмотрел в глаза Иванки и быстро пошел к своим дружинникам…

Через несколько часов перед боярином Адомасом стоял весь покрытый пылью и тяжело дышащий от усталости Казимир.

— Боярин, с вестью к тебе от воеводы Богдана.

Адомас оторвал глаза от тяжелого манускрипта, лежавшего на его коленях, внимательно посмотрел на слугу.

— Слушаю тебя.

— Воевода велел передать, что князь Данило ждет гонца от боярина Боброка. Тот гонец должен доставить грамоту от Боброка и от братьев нашего великого князя, что перешли под руку московского Дмитрия.

Адомас скосил глаза в сторону распахнутого настежь окна, пожевал губами.

— Вели оседлать моего коня и прикажи быть наготове двум сотням конной великокняжеской, стражи…

Десятский дал знак остановиться, осторожно отвел в сторону густую сосновую лапу, выглянул на широкую лесную прогалину.

— Отсюда тропка ведет как раз к роднику, — тихо шепнул он замершему рядом с ним Иванко. — Ходу нам осталось не больше часа. Но что-то не нравится мне сегодня здесь…

Он не договорил. Брошенное сильной рукой копье пробило ему кольчугу и глубоко вошло в спину. Даже не охнув, десятский повалился на бок. Из кустов на Иванко бросились сразу несколько человек. Но в руках его уже сверкнул выхваченный из ножен меч, и в следующее мгновение один из нападавших рухнул наземь с разрубленной головой. Выставив впереди себя окровавленный меч, он рванулся в образовавшуюся среди врагов брешь, но там уже стояли трое, наставив ему в грудь копья. Иванко крутнул головой по сторонам и заскрипел зубами. Враги были со всех сторон. Они наступали осторожно, прячась за щитами, выставив вперед копья.

Иванко метнулся к дубу, прислонился к нему спиной. За ближними литовцами были еще двое, лихорадочно разматывали сеть, чтобы спеленать его, прижатого копьями, пленить.

Стиснув рукоять меча, Иванко ждал. Когда острия копий были готовы упереться ему в грудь, он перерубил древка у двух из них, бросился вперед. Страшен был удар его меча, и один из врагов, выронив щит, повалился мертвым на землю. Другой попытался отшатнуться в сторону, но меч, скользнув по кромке щита, успел вонзиться ему в бок.

Теперь перед Иванко были только те двое литовцев, что растягивали и готовили сеть. Опешив от неожиданности, они бросили сеть и схватились за мечи. Едва уловимым обманным движением Иванко выбил оружие у одного из них и занес свой меч над головой другого. И тут полдюжины копий, брошенных с расстояния в несколько шагов, вонзились в него.

С помощью слуг-телохранителей Адомас осторожно сполз с седла, медленно проковылял к дереву, под которым лежали трупы Иванко и десятского князя Данилы. Некоторое время он не мигая смотрел на лежавшие рядом тела, затем перевел взгляд на литовского сотника, командовавшего засадой.

— Почему мертвы оба? Разве не приказывал я взять московита живьем?

— Я помнил твой приказ, боярин. Но он предпочел умереть с мечом в руке. Московит был храбрым воином, и мы дорого заплатили за его смерть.

Ноздри Адомаса широко раздулись, зрачки глаз побелели, в уголках губ появилась пена.

— Я приказал взять гонца живым, — прошипел он. — Живым, и только живым. Почему ты ослушался моего приказа?

— Боярин, мы сделали все, чтобы взять его. А убили только потому, что он мог пробиться и уйти.

— Пробиться? Один против двух десятков? А где ты был сам? Почему сам не стал на его дороге?

Прискакавший вместе с Адомасом воевода Богдан тронул боярина за плечо.

— Твой сотник прав. Этого московита никто не мог взять живым, если он решил умереть. Боброк знает, кому доверять свои тайны.

Адомас настороженно глянул на воеводу.

— Ты знаешь его? Откуда? Он что, бывал в усадьбе князя Данилы и раньше?

— Да, боярин, он бывал там и раньше. Это за ним шел тогда твой, слуга Казимир, когда выследил лагерь Боброка. Но я видел его еще год назад, когда был в Москве. Это Иванко, один из вернейших слуг Боброка.

— Иванко, — пробормотал Адомас. — Слыхал я о таком, давно слыхал, а вот встречаться не приходилось. Но господь не без милости, вот и встретились.

Он довольно рассмеялся своим тихим, дребезжащим смешком. И вдруг нахмурился, сказал, ткнув пальцем в Иванко:

— Обыщите его, не пропустите ни одной нитки, ни одного шва, ни одной складки.

Один из боярских слуг разогнулся над трупом, подошел к Адомасу, протянул ему несколько узких полосок белого шелка, сплошь исписанных буквами.

— Боярин, нашли у московита в шапке.

Мельком взглянув на шелковые полоски, Адомас сунул их себе за пазуху и, скривившись, повернулся к воеводе.

— Ступай, воевода, а то еще хватится тебя князь. Теперь я могу обойтись без твоей помощи.

10

Войдя к Ягайле, Адомас положил на стол шелковые лоскуты. Великий князь внимательно осмотрел их один за другим, повертел, зачем-то даже понюхал.

— Решил порадовать меня известием о родном братце, боярин? — спросил он, с усмешкой глядя на Адомаса.

— Не только о нем, великий князь, но и о боярине Боброке. Три письма писаны твоим братом Андреем Ольгердовичем, а четвертое — Боброком, Дмитрием Волынцем.

— Что же пишут они?

Адомас опустил глаза, неопределенно пожал плечами.

— Письма писаны тайнописью. Нужен особый ключ, чтобы прочесть.

— Но я должен знать, кому эти письма были посланы и что в них писано, — повышая голос, сказал Ягайло. — Слышишь, боярин? Иначе какой толк от этих писем?

— Великий князь, мои люди сделают все, на что только способны. Но уже и сейчас мы можем извлечь пользу из писем. Мы узнали, что твой брат Андрей через Боброка и князя Данилу поддерживает связь со своими сторонниками в Литве.

Громкий смех прервал слова Адомаса.

— И без твоих писем я знаю, что у меня есть враги. Но кто они, с кем связаны, каковы их планы? Вот что надо знать.

— Мои люди донесли мне, — спокойно продолжал Адомас, — что боярин Витаутас выступал против твоего похода на Русь и говорил, что, пока московский Дмитрий борется с Мамаем, надо собрать все свои силы и, не опасаясь Москвы, ударить по крестоносцам. Он против твоего союза с Ордой…

— Бородатый козел! — выкрикнул Ягайло. — Ишь ты, ему не нравится мой союз с Мамаем и то, что я иду на Русь. Еще бы, ведь его старший сын женился на смоленской княжне и принял православие. Но ничего, боярин, дай только разделаться с Москвой…

— …И князь Юстас тоже против твоего союза с Мамаем. Третьего дня на охоте говорил, что Литве надо вместе с Москвой обрушиться вначале на Орду, а затем сообща выступить против тевтонов. Он хвалил твоих братьев и говорил, что союз с Русью и Польшей может спасти Литву от крестоносцев.

— Только его советов мне и не хватало, — еле сдерживаясь, проговорил Ягайло.

— …А боярин Юлиус, сказавшись хворым и оставшись в усадьбе, прислал со своим сыном только половину воинов, а остальных оставил дома, — шептал Адомас уже прямо в ухо Ягайле. — А жене сказал, что за Орду пусть воюет сам великий князь…