Персефона

- Что с тобой? - Что?.. - Что с тобой? Что случилось? - Лиза? Это ты? - Слава богу, а то я уже испугалась. Боже! Сколько окурков. Ты же совсем не бережёшь себя. - Лиза... Это ты... - Так нельзя, ты же убьёшь себя! - Я бессмертен... - Ты, конечно, не спал всю ночь. Нельзя же так работать! - Разве объяснение в любви - работа? - Что с тобой?! - Ничего, ерунда, сердце что-то схватило. - Не удивительно. Посмотри на себя в зеркало, у тебя же глаза красные как у... - Как у кролика-альбиноса? - Шути, шути, будет не до шуток. - Кажется, я что-то написал за ночь? - Да, я собрала твои ноты. Они валялись на полу, а ты сидел среди них и скалился как идиот, еле вывела тебя из эйфории. - Нет, Лиза. Боюсь, что не будет им музыки для фильма. Это, может быть, оратория, но вряд ли это сгодится для какой-то там заставки. Я не могу писать музыку, какая им нужна. А то, что я пишу, им, наверное, не нужно. - Поднимайся. Поднимайся же! Пойдём, выпьешь горячего кофе. - Да, пожалуй. Только покрепче. - Будет тебе покрепче. - Я люблю тебя, Лиза. - Это я знаю. - Понимаешь, я не могу вовремя остановиться. У меня никогда не получалось. Я зову к себе муз, и они испепеляют мою постель, и, обгорелый, я беспомощно ползаю по полу. - А просто немножко пофлиртовать с ними ты не можешь? - Не умею я флиртовать с музыкой. - Ещё несколько таких ночей, и мне придётся устраивать похороны. - Скажи только Карлу, пусть устроит попышнее. И пусть не жмётся. - Боюсь, ему придётся тогда раскошелиться не на одни похороны. - А на чьи ещё? - На мои. - Ты не можешь умереть. Всякий раз ты умираешь, чтобы воскреснуть. Боги бессмертны, неужели ты и этого не знаешь?

- И всё равно, я не могу понять. - Ты, наверное, и не поймёшь этого, Карл. - Ты исписываешь десятки листов и говоришь, что не напишешь простенькой мелодии? Нет, прости меня, не понимаю. - Как мне тебе это объяснить? Наверное, я мог бы накачаться снотворным и состряпать что-нибудь, а может быть, и нет. Когда я соприкасаюсь с музыкой, я соприкасаюсь с огнём, она захватывает меня, и я уже не властен над собой, я не могу собой управлять, мной управляет только она, меня ведёт только она, неужели не понимаешь? - Нет, не понимаю. Даже великие поэты сочиняли простенькие стишки в угоду разным девицам. Если ты можешь поднять тонну, то почему бы тебе не поднять килограмм? - Ты огорчён? - Я не принимаю твой отказ. Ты напишешь музыку, и всё. - Я напишу музыку, но это опять будет не то, что тебе нужно. Послушай, я знаю очень хороших, талантливых композиторов, они могут, они напишут тебе то, чем ты будешь доволен. Это будет хорошая музыка, и ты не выбросишь своих денег на ветер. - Пусть мои деньги тебя не беспокоят. - Ты хочешь мне помочь, но как можно помочь человеку, которого не понимаешь? - И всё-таки, я думаю, что ты всё сделаешь. Я верю в тебя. Может быть, ты просто нездоров? - Я здоров, Карл. Да это и не имеет никакого значения. Зря я вообще взялся за это дело, а теперь мне даже неудобно. - Нет, ты просто нездоров. Ты же весь высох, глаза блестят как у наркомана. Это всё нервы. Я пришлю к тебе врачей. - Ну и пошлю я их... сам знаешь, куда. - Я пришлю к тебе врача. Ты отдохнёшь и напишешь музыку к фильму. - С тобой трудно спорить. - А ты и не спорь.

Плеск воды, сырой песок недолго хранит следы. Шелест и плеск. - Как ты думаешь, в этом песке есть золото? - Сколько угодно. - Тогда давай попробуем намыть. - Давай. Прислонись к нему щекой. Закрой глаза. Слышишь, ветер напевает о ленивой воде... Under lazy water... - Откуда это? - Из вечности. Люди строят стены от ветра, и не доходят до богов их жертвы, а только заполняют дома их удушливым чадом. Посмотри на облака, они не противятся ветру, они скользят, собираются в башни и строят прекраснейший из дворцов, Дом Заходящего Солнца. - Почему бы тебе не написать книгу о музыке? Никто не видит её так, как ты. - Музыка сама всё говорит за себя. Это божество, не нуждающееся в оракулах. Тишина и... вихрь, движение, летящие складки плаща раздувают огонь, и наполняется жаром алтарь, и откуда-то из-за альпийских лугов доносятся звуки лиры. Выше! Опера Королевы. Партер - небесам, галёрка - зодиаку. На сцене голос и ... свет! И две звезды... Кастор и Поллукс, звёзды-диоскуры. Земля и небо. Чёрное и белое. - Чёрное и белое... Расхожая тема. - А Бог - расхожее слово. Любовь, вечность... все слова так забавны, если прислушаться к ним. Мы говорим: наш век, рок-музыка... исповедь, путь к свету, лестница на небеса... - Это был великий век. - Был? Есть, будет. Велик только гений. Ведь рок - это не идея и не набор идей. Я могу сказать, что это искренность, честность как форма мировосприятия и самовыражения, и это будет правдой... но сказать так, значит снова начать эту игру со словами... что такое рок... Может быть, это сама любовь. - Всё, что вам нужно - это любовь. - Любовь - это всё, что вам нужно. - Жалко только, что такая страшная война была в этом веке. - Да, и не одна. О какой ты говоришь? - И эти споры о музыке и вообще, так смешны... - Споры вообще смешны. Чем меньше люди понимают, тем больше они спорят, именно поэтому больше всего спорить они будут о Боге, об истине, о музыке. И всякий из них возносит одного из братьев на Олимп, а другого в это время отправляет в подземелье. - Приходит кто-то новый и меняет всё наоборот... Самолёт расчерчивает небо. Ветер раздувает листву, и шумит она, и бьётся о бронзу ветвей. И разогретый воздух пахнет дубом и мрамором. Что откроют нам боги в шелесте листьев? - А почему бы тебе, наконец, не сделать музыкальный фильм? - Кажется, у Карла другие планы. Да и потом, после "Кабаре"? - Но ты же пишешь музыку после... Моцарта. - Что значит после? К музыке это понятие неприменимо. Что значит после музыки? - А что значит после "Кабаре"? Что ты смеёшься? Ты имеешь что-то против кино? - Вовсе нет. Это самое пластичное из искусств. Я восхищаюсь им всякий раз, когда оно того заслуживает. - Тогда почему бы тебе не сделать музыкальный фильм? - Нет, Лиз. Это, конечно, прекрасная идея, но этого я не смогу. Я опять всё сделаю не так. - И почему у тебя всегда всё получается не как надо? - Я не знаю, как это объяснить. Понимаешь, я не могу работать над темой, я не могу работать над каким-то сюжетом, над какой-то идеей. Всё, что я делаю, это полнейшая импровизация. Я просто настраиваюсь на определённую волну, и всё, что происходит дальше, уже не зависит от меня. Знаешь, есть такое выражение: исполнился наития. То есть как сумасшедший. И я никогда не знаю, что у меня получится, как это будет выглядеть. - Но цари же держали при себе пророков. - Вовсе нет. Они посылали за ними время от времени, когда в очередной раз становились в тупик. Держать же их всё время при себе было бы неуютно и беспокойно, ты не находишь? Да и пророчества вовсе не всегда оказываются приятны слуху. Вспомни библейских пророков. Или Тиресия. - Надеюсь, ты не сойдёшь с ума по-настоящему. - Только ты сохраняешь мне разум в этом безумном мире.

- Я посылал к тебе врача... - Я же предупредил тебя, что не пущу его на порог. Если кому-то и нужен врач, то уж точно не мне. - Но он говорит, что тебе следовало бы отдохнуть. - Я примерно знаю, что это означает. - Послушай, он посоветовал одно очень хорошее заведение, где он сам мог бы наблюдать за тобой... - Чудовищно! Карл, ты хоть задумываешься, что ты говоришь? - Да не упрямься же ты. Он врач, и ему виднее. - А если я не хочу? - Но тебе это необходимо. - По какому праву другие люди решают, что мне необходимо, а что нет? - Я хочу для тебя только блага, пойми. - Благими намерениями, знаешь, куда дорога вымощена? - И всё-таки, тебе надо туда поехать. - А если я не захочу? - Это очень уважаемый врач, большой авторитет... - Оставь авторитеты поклонникам авторитарии. - Ты упрям, но я ещё упрямее. Если это нужно для твоего блага... - Не упрячешь же ты меня в клинику насильно! - Если это будет необходимо для твоей пользы... - Ну конечно! Ты его купишь, и он выдаст такой диагноз, что меня заставят отправиться туда. Вот пример того, как жалость может быть безжалостной! - Мой долг помочь тебе. - Что ж, тогда остаётся только одно. Бегство.