На астероиде (Прикл. науч.-фант. повесть— «Путь к Марсу» - 2)

— У меня новый монтер, детка. Некто Мартенсар, двадцати двух лет от роду.

— Помню. Он же еще в адаптационном…

— Вот именно, детка. И очень переживает, что не может «хоть часок» поговорить с матерью. Прямо болезненная любовь какая-то; словно один из них завтра умрет! Я, конечно, понимаю, порядок есть порядок, но… как бы парень совсем не расклеился. Сделаем для него исключение, а, детка?

Марина смотрела на серебристые баки Карра. Смотрела сквозь Тома. В ее сознании лопались некие путы. Отступала многодневная тяжесть. Даже в носу защекотало от предчувствия важного открытия…

В период адаптации свободные переговоры с Землей запрещены. Только краткие радиодиалоги под надзором инструктора: прибыл, жив, здоров. Установлено, что в эти нелегкие дни любое постороннее возбуждение может нарушить приспособительный процесс. А жены, матери, дети подчас проявляют свои чувства так бурно… Поэтому в первые десять-двенадцать дней новичка к видеофону не подпускают.

Так. Во время адаптации видеосеансов нет. Потом они появляются. А что, если…

— Минуточку, Том, — пролепетала она. — Ради всего святого, одну минуту! — И, сразу забыв о Карре, вернулась к терминалу.

График словно хлестнул Марину по глазам. Припадок Альгадо начался вскоре после разговора с женой Эстрельей.

«Фактор икс» — видеосвязь с близкими?! Нет уж, слишком это неожиданно, неправдоподобно, просто дико! Взрывать душевный осадок, застойную муть памяти… и чем же? Родным голосом, глазами любящего человека?!

Проверить. Немедленно проверить. Она не имеет права делать окончательный вывод на основе столь скупых сведений. Только эксперимент. Но не над несчастными же Альгадо, Насими или Сингхом. Не исключено, что этот Мартенсар тоже «бомба замедленного действия». Его ненормально острая потребность в долгих разговорах с матерью может свидетельствовать о накрепко внедренной мозговой программе. Нет сигнала — подсознательная тревога! Любыми путями добиться видеосвязи…

…Очередной карточный домик. Даже если подозрение справедливо, разовая проверка не даст яркого результата. Не столь, вероятно, глупы «программисты». Однако сверхчуткие приборы должны обнаружить отклонение…

— Все в порядке! — с наигранным кокетством, сверкая улыбкой, обратилась она к «Санта-Клаусу». — Разве я могу отказать такому кавалеру, как вы? — И, подождав, пока Том отсмеется, как бы невзначай добавила: — Он справится с тонкой работой, ваш Мартенсар?

— Так он же как раз электронщик, детка, всякие реле, коммутации…

— Пришлите его ко мне. Я его тут успокою, а заодно он нам малость поможет.

— …У меня есть к вам важное дело, Жюль… вы ведь позволите мне так вас называть?

Он задержал руку Марины в своей лишь на несколько секунд дольше, чем требовалось для пожатия, но Стрижова многое прочла в душе молодого человека, стоявшего перед ней. Мартенсар был возбудим и впечатлителен, как ни один из работников станции. Он уже почти влюбленно смотрел на Марину — изящный, подвижный паренек с черными горячими глазами. Черты его лица были мелковаты для мужчины, но соразмерны.

— Разумеется, мадемуазель: ведь мы, несомненно, одногодки?

Марина скромно опустила ресницы.

— Вы мне льстите, милый Жюль… Садитесь. Кофе? Увы, я готовлю его, вероятно, хуже, чем в парижских кофейнях!

— Из ваших рук я бы выпил даже яд…

Ловок. Несмотря на молодость. Конечно же, единственная постоянная его привязанность — к матери. Может быть, нет никаких «программ» в этом нехитром мозгу? Просто юноша, почти мальчик, через несколько дней разлуки соскучился по маме…

После кофейной церемонии, сопровождавшейся множеством новых комплиментов со стороны Жюля, Марина решительно приступила к делу. Мартенсар так и остался сидеть за столом, посасывая «грушу», а она достала из шкафа модуль малой диагностической машины — пластину, на которую следовало «наживить» крошечный квадратик интегральной схемы и тончайшими платиновыми волосками срастить его затейливым печатным узором. Машина работала прекрасно: никакой срочности в сборке нового модуля не было. Однако Марина расписала работу как сверхспешную и крайне ответственную. Будучи новичком на астероиде, он польщен таким доверием, сообщил Мартенсар. Он выложится и превзойдет себя, чтобы угодить прекрасной даме. Но если мадемуазель хотя бы намекнет, что в этом поручении сказалась личная симпатия к нему, Жюлю, — он просто совершит чудо…

Мартенсар продолжал галантный щебет, прильнув к микроскопу и работая тончайшим паяльником. К рабочему столику были подведены рецепторы большой машины, каждое движение Жюля анализировалось. Впрочем, Марина могла оценить мастерство новичка и на глаз, ибо все, что происходило под микроскопом, отражалось в раме телеэкрана. Мартенсар был подлинным виртуозом. Иные на астероид не попадали…

Щедро расхвалив юношу, Стрижова оглянулась по сторонам с видом заговорщицы и вдруг прошептала:

— Жюль!

Он оторвался от окуляра; по нервному лицу мастера пробежал радостный трепет.

— Жюль, доктор Карр говорил мне, что вы… очень хотели бы поговорить по видеофону с вашей матерью.

Сразу сильно побледнев, он подался вперед и несколько раз энергично кивнул.

— Не двигайтесь резко, иначе взлетите! Вас предупреждали, что такие переговоры во время адаптации запрещены. Но, судя по вашей работе, обстановка астероида на вас влияет мало, за это я, как врач, могу поручиться…

— Нет, просто ваше присутствие… то, что вы рядом… — попробовал было Жюль вернуться к языку комплиментов, да так и сник, недоговорив. Он уже едва замечал Марину. Он лихорадочно ждал разрешения на переговоры.

— …Итак, вы понимаете, что я хочу вам помочь. Сделать исключение. Говорить с Землей можно прямо отсюда, у меня персональный канал. Надеюсь на вашу скромность, Жюль. Иначе вы причините мне огромные неприятности…

Он прижал ладонь к сердцу и сделал движение, словно желая упасть на колени. Выскользнул из кресла, забарахтался в воздухе. Легким отработанным толчком Марина вернула его на место, придержала:

— Спокойнее, Жюль. Вы нам нужны живым.

Семен покосился на светящийся циферблат настенных часов; прикрыл огромной ладонью сладкий зевок и вновь скрестил руки на груди. Он, Панин и Марина сидели перед пультом центрального поста связи. Купол зала изливал мягкое сиреневато-розовое сияние. По среднеевропейскому времени, был час рассвета.

— Вы, медики, ко всему привычны, — проворчал сонный командир и надолго припал к «груше» с чаем. — А вот мне в этом чудится некая подлинка. Смейтесь, смейтесь! — прервал он себя, хотя никто даже не улыбнулся. — Накачивать какой-то чушью мозг совершенно беззащитного, спящего человека… Могут ли низменные средства вести к благородной цели?

— Старый спор, — отмахнулся Семен, не сводя глаз с главного экрана.

Там, в полумраке бокса-изолятора, метался в белом мешке, хрипел Мартенсар.

Волосы его спутались, прилипли ко лбу.

Марина показала на высокие зубцы энцефалограммы. Они плясали на одном из маленьких экранов, подобно языкам бледного пламени. Судя по отчаянному взлету пиков, мозг Жюля был охвачен настоящей горячкой.

— Пока — этот человек беззащитен, — сказала Марина. — Но скоро он проснется.

Стрижова уговорила Жюля провести ночь в изоляторе, под контролем медицинских приборов, якобы для «очистки совести»; чтобы определить, не повредил ли новичку противозаконный разговор с матерью. К темени Мартенсара были прикреплены электроды. Повинуясь бесконечной «кольцевой» программе, машина бомбардировала мозг спящего повторяющимися сериями импульсов. На язык импульсов, электрических сигналов, был переведен сегодняшний разговор Жюля с матерью. Пять, десять, двадцать раз подряд говорил и выслушивал во сне юноша все те же фразы; видел суетливую, словно птица, моложавую мадам Мартенсар, снова и снова утирающую слезы, снова и снова рассказывающую о проделках младшей дочери, о листопаде и дождях… Время спрессовывалось. За считанные минуты налаживались и крепли нервные пути; в противном случае прокладка их затянулась бы на месяцы. Эксперимент, поставленный Мариной днем, показал: после видеосеанса Жюль стал работать хуже. Нарушилась идеальная точность пайки. Это могло быть следствием вполне естественного волнения — ведь монтажник так страстно добивался переговоров и сам чуть не плакал, слушая мать. С меньшей вероятностью мог, пока что робко, проявиться «фактор икс». Ждать естественного развития событий, постепенного снятия «барьера» — означало губить станцию. Потому Марина предложила форсированную проверку. Если Мартенсар здоров и не хранит никаких подсознательных сюрпризов, он просто встанет немного ослабевшим, и Стрижовой не составит труда вернуть ему бодрость. Если же в его психике развернется грозная пружина… Что ж! Риск есть, но в острой форме болезнь легче поддается излечению. Панин запротестовал было против «мучительства», но Тарханов, взвесив все «за» и «против», благословил опыт.