Китеж (сборник)

— А точно — не я, дед?.. Я ведь не помню. Я тогда не в себе был, весь не в себе. Точно — не я?..

Видимо, от нахлынувшего страха Евгений начал излагать какой-то вздор про несовершаемые злодеяния и умолял не выдавать.

— Да не ты! Не ты, дурень! — Дед толкнул Жеку ладонью в лоб.

— Так ты им скажи! Обязательно скажи! — мгновенно воспрянул духом Жека. — Чтоб не ошиблись!

— Не ошибутся, — успокоил дед Никола.

— Мне теперь судиться заказано, не до того нам. Мы теперь родить должны.

Жека странно хохотнул и объявил, что они с Лилей решили пожениться. Потом торопливо рассказал, что теперь они вместе живут, что Лиля стала боевая и, если что не по ней, то сразу берется Жеке костылять, а ему от этого почему-то делается так хорошо, словно всю жизнь только этого и не хватало. “Сам себе дивлюсь, — сказал Евгений и подмигнул. — Со дня на день родим. Потом вот что… Мы, может, твою комнату займем — нам расширение положено…”

— Младенец — лучший подарок к свадьбе, — чуть улыбнулся дед Никола.

Посещение Жеки подкосило деда, и четыре дня он пролежал с капельницей. Но силы все-таки возвращались. Вскоре ему разрешили прогулки по коридору.

Однажды вечером к нему подошла строгая медсестра.

— Друг ваш звонит, — сказала она. — К телефону вас.

— Какой друг? — удивился дед. — Евгений, что ли?

— Карлом назвался. Старый, говорит, друг.

Сердце у деда Николы сильно забилось, потом, наоборот, чересчур успокоилось, и он побледнел. Стараясь не растерять казенные тапочки, дед спустился по лестнице на площадку между этажами, где висел на стене отдельный телефон для больных.

— Привет, система Никола, — прозвучал далекий, слегка пришепетывающий голос. — Карх едва тебя нашел. Структура рухнула: двести двадцать вольт. Вдобавок броуновское движение. Карх едва самособрался, фанера с гвоздями.

— Что с твоей структурой-то?.. — заволновался дед.

— Теперь неважно. Забирают меня свои из вашей галактики. Буду работать в новом междукристаллическом. А ты позванивай.

— Да куда же? Карх? — растерялся дед.

— Мы в одной Вселенной остаемся. Мало ли как подключимся: кругом-то поля.

Мысль, которая когда-то раньше не могла отчетливо проясниться в сознании деда Николы, неожиданно сформировалась, сложилась, подобно тому как собирается в руках при удачном движении головоломка из замысловатых деталей.

— Скажи, Карх… — дед помедлил. — Добрые ли люди станут искать связь с тобой…

— М-м… Не беспокойся, система Никола; полярные роботы — понятливые. Карх оценил реальность. Прощай. Время вышло.

И дед Никола услышал звук, похожий на клокотание пламени, а затем прерывистый сигнал отбоя.

— До свиданья… — тихо сказал он.

Он долго стоял в задумчивости на площадке, потом набрал номер службы времени с задержкой.

— Девятнадцать часов, пять минут, — ответила дама.

От каменной лестницы тянуло холодом. Дед перевязал потуже пояс халата, вызвал лифт, зашел в кабину и поехал вверх, в столовую — за стол с диетой номер три.

Борис Зеленский

Дар речи

Летнее стойбище камарисков находилось за Дикой Степью, в долине между отрогами зубчатых скал, и мало кому было известно, как до него добираться. После сезона Льющейся с Небес Воды выдалась наконец солнечная погода. Ничто, казалось, не предвещало странных событий, вошедших впоследствии в рукописную книгу Памяти. Эта книга велась на протяжении семи столетий, с той поры, когда великая дева Чегана принесла племени письменность и язык. До этого люди изъяснялись сугубо жестами и односложными междометиями, пригодными разве лишь для совместной охоты на смутангов да для сбора съедобных кореньев. Более сложные отношения между соплеменниками, как то: пространное объяснение в чувствах другому полу, выборы вождя в конце сезона Осенних Туманов, ритуальное общение с душами ушедших предков и особенно сказительное искусство Старейшин — стали возможны только благодаря дару Чеганы, дару понимания между людьми…

В то памятное утро любители погреться выставили на солнышко впалые животы. Малыши возились в лазурной тине, тщательно пытаясь вытащить на берег ленивого ручного солима. Шум потревожил старейшину Эстрониха, и он, приподнявшись с подстилки из сушеных листьев дерева сиглу, погрозил мелюзге крючковатым пальцем. На душе одного из патриархов племени было спокойно: смутанги жирели на близлежащих пастбищах, рыба месяц назад благополучно прошла на икрометание, ветви деревьев сиглу сгибались под тяжестью орехов. Можно было быть уверенным, что на зиму загашники камарисков будут полным-полны.

Ниже по ручью женщины племени устроили постирушку, попутно перемывая кости вождю Моготоваку, разрешившему на днях мужчинам сварить напиток по имени “огненное пойло”. Сам же Моготовак, представительный мужчина в расцвете лет, у себя в хижине предавался азартной игре по имени “три лопатки”. Его партнер, жрец Дагопель, никак не мог ухватить за хвост ускользающую птицу удачи, метал проклятия, естественно про себя, и пытался передернуть кость. Но сделать это под недремлющим оком Моготовака не удавалось: вождь в ранней юности работал на строительстве Космопорта и весьма поднаторел в подобного рода игрищах. И когда отполированная лопатка смутанга в третий раз подряд легла тыльной стороной на груду меновых единиц, известных в племени под названием “сердиток”, ибо на них был вычеканен профиль очень грозного на вид Большого Человека, игра была сделана. Дагопель проигрался в пух и прах.

— Что, — ехидно спросил Моготовак, — не помогли тебе Духи? Может быть, прогневил их чем?

Пока Дагопель отыскивал достойный ответ, в хижину всунулась белобрысая головенка одного из многочисленных внуков жреца.

— Деда, — почтительно произнес внук, — сторожевые воины просили передать — по западной тропе идет Большой Человек!

— Один? — усомнился жрец.

— Про других ничего не говорили, — подтвердил внук.

— Оповести Старейшин! Пусть до моего прихода ничего не предпринимают! — приказал вождь мальцу, легонько щелкнув его по лбу.

Головенка исчезла. Новость была достойна внимания и главы, и души племени.

Трассы Больших Людей пролегали далеко, и большинство камарисков никогда с ними не встречались. Для многих название “Большой Человек” значило не больше, чем мифический семиглавый солим. И если Моготовак пусть давно, но все же работал среди них, то жрецу и вспомнить было нечего. За пределы стойбища ему выходить не полагалось — известное дело, души предков по обыкновению вьются вблизи родного очага. Но, понимая значение исторического момента, Дагопель не мешал воспоминаниям вождя. Он молчал за компанию.

Наконец Моготовак принял решение: он встретит Большого Человека как подобает вождю. Дагопель бочком выскользнул из хижины. Втайне жрец надеялся, что вождь, занятый большой политикой, забудет свой последний удачный бросок.

Тем временем камариски сбежались на площадь: старики и дети, воины и женщины. Отдельной живописной группой расположились Старейшины. Моготовак твердой поступью прошел вперед. Старейшины почтительно расступились: тот, кто знает Больших Людей, должен быть впереди племени.

По тропе, словно не замечая любопытных взглядов, не спеша двигался Большой Человек. Иногда он замедлял шаг, вынимал из заплечного мешка какую-то блестящую штуковину и, приставив к глазам, деловито жужжал ею по сторонам.

— Ловит мгновения, — прошептал Моготовак, и впечатления юности нахлынули, взбудоражив душу.

Аналогичную картину он однажды наблюдал в Космопорту. Этим занимался Большой Человек по имени Репортер. В этом занятии, как помнил вождь, не было ничего опасного. Напротив. Забавно себя узнавать на движущихся картинках. Твое тело здесь, ты его ощущаешь, и в то же время ты там, на белой гладкой шкуре по имени “экран” живешь отдельной жизнью…