Троя

– Общая сеть, – прошептал Даэман, чувствуя, как взмокли ладони.

– Точнее выражаясь, ее предшественник. Со временем Кислород развился в планетарную ноо– или логосферу. Но и этого «постам» показалось недостаточно. Они соединили суперинтернет с биосферой, живой составляющей окружения нашей планеты, куда относится любое растение, зверь и каждый эрг энергии. В сочетании с ноосферой родилась всеобъемлющая, абсолютная информационная экология, нечто вроде разумной омнисферы, которой не хватало разве самосознания. И «посты» по глупости наделили ее этим самосознанием – не просто сотворили основной искусственный разум, а позволили ему стать отдельной личностью. Данная сверхноосфера выбрала себе имя Просперо. Это вам ничего не напоминает?

Кузен Ады растерянно посмотрел на более опытного товарища, умеющего читать, однако тот в недоумении покачал головой.

– Не важно, – усмехнулась Сейви. – И вот у «постов» появился противник, не поддающийся никакому контролю. Сначала их это не беспокоило: ПЛ и раньше создавали саморазвивающиеся программы, разрешая квантовым компьютерам, так сказать, «жить собственным умом». Хотите верьте, хотите нет, они достигли недостижимого. Заполучив стабильные червоточины и возможность путешествовать во времени, «посты» принялись потехи ради перебрасывать людей старого образца – не рисковать же своими драгоценными бессмертными шкурами, когда под рукой полно подопытных кроликов! – через ворота пространственно-временного континуума с помощью квантовой телепортации.

– А калибано тут при чем? – не сдавался Харман, судя по его лицу, еще не опомнившийся после видений сплошной сети.

Старуха устало рассмеялась.

– Просперо то ли начисто не имеет чувства юмора, то ли шутит чересчур изощренно. Разумную биосферу (подобие земного духа) он окрестил Ариэлем. Одновременно он вывел новый сорт человека – ни старомодного, ни «поста», ни элоя, а уродца, с которым вы сегодня познакомились.

– З-зачем? – переборов себя, выдавил коллекционер.

Еврейка пожала плечами:

– Вышибалы нужны всегда. Просперо – довольно миролюбивая личность. По крайней мере ему нравится так думать. А калибано – чудовища. Прирожденные убийцы.

– Зачем? – вырвалось на сей раз у девяностодевятилетнего.

– Чтобы остановить войниксов. Вытурить постлюдей с планеты, пока не натворили других зол. Разобраться со всякой неугодной силой.

Собиратель бабочек напряг мозговые извилины; куски головоломки не желали складываться в цельную картину. Как же все запутано…

– А почему он висел на кресте?

– Не на, а внутри. Это их зарядное устройство.

– Для чего постлюди сотворили войниксов? – вымолвил Харман, лицо которого начинало тревожить спутников своей нездоровой бледностью.

– Ошибаешься. Эти явились сами по себе, невесть откуда, неизвестно с какими целями, да и служат неясно кому.

– Я считал их машинами, – подал голос Даэман. – Вроде сервиторов.

– Ты заблуждался.

Путешественник преклонного возраста задумчиво глядел во тьму. Еле заметные зигзаги молний пробегали по небосводу где-то у самой линии горизонта. Меж клочьями облаков проклевывались первые звезды.

– Значит, из-за калибано войниксы не суются в Бассейн.

– Из-за них тоже, – согласилась Сейви тоном лектора, который в кои-то веки услыхал верный ответ от безнадежного тупицы студента.

– Эти твари могли бы убить нас, – вставил Харман. – Что им помешало?

– Наша ДНК.

– Наша кто? – вмешался коллекционер.

– Забудьте, мои милые. Скажем проще: я отстригла у каждого из нас по клочку волос, и это спасло наши жизни. Видите ли, мы заключили сделку с Ариэлем. Он помогает пройти этот путь до конца. Взамен я обещала сохранить душу Земли.

– Ты встречалась с воплощенной биосферой планеты? – недоверчиво сощурился девяностодевятилетний.

– Не лично, разумеется. Но мы очень мило поболтали через особый интерфейс. И кое о чем сговорились.

Мужчины тревожно переглянулись: в своем ли она уме?

– Ладно, проехали. – Старуха пристроила мешок под головой поудобнее, откинулась и смежила веки. – Поспите, ребятки. К утру вы должны быть как огурчики. Если повезет, завтра полетим туда, на самый-самый верх, на орбиту…

И она сладко захрапела, не успев заметить смятенные взоры товарищей.

37

Илион и Олимп

И вдруг выясняется, что я не могу. Кишка тонка, молоко на губах не обсохло, духу не хватает, а может, бессердечия, кто его разберет. Не могу я поднять руку на ребенка, даже ради спасения Трои. И самого малыша. И даже ради собственной шкуры.

Еще до рассвета квитируюсь в просторные чертоги Приамида. Позапрошлым вечером, в виде пехотинца Долона сопровождая Гектора, я постарался запомнить расположение комнат в доме. Детская – рядом со спальней Андромахи. Младенец, которому не исполнилось и года, лежит в затейливой резной колыбели, а над ним раскинута прозрачная сетка от мошек.

Поблизости крепко спит на ложе нянька – та, что была с Гектором и Андромахой у городской стены, когда мальчик так испугался отражения в отцовском шлеме. Ее тонкое, просвечивающее одеяние ниспадает сложнейшими, болезненно-хрупкими, точно на рисунках Обри Бердслея, складками. Ночная рубашка подпоясана на античный манер под самой грудью, что выразительно подчеркивает роскошный белый бюст; на лице няньки пляшут отсветы от жаровен, разожженных на верхней террасе. Как я и предполагал, младенца кормит эта женщина, а не мать. Это важно, поскольку в мой замысел входит похищение ребенка вместе с кормилицей. Андромахе же должна явиться ложная Афродита и заверить несчастную, будто дитя украдено богами в отместку за грехи троянцев, что если Гектор желает снова увидеть сына, пусть приходит на Олимп, и все в таком роде.

Значит, сперва мне надо сграбастать малыша и няньку. Как ни гадко, а даму придется ошарашить выстрелом тазера – она гораздо крепче меня и, без сомнения, лучше дерется. Потом быстренько квитировать их на холмы Индианы – новый эпицентр демографического взрыва в доисторическом мире. Отыскать Найтенгельзера (кстати, что делать с Патроклом, ума не приложу) и убедить его взять заложников под опеку до моего возвращения.

И когда все это кончится? Спустя несколько дней, недель, месяцев? По плечу ли Кейту подобная задача? Если дело дойдет до рукоприкладства, я готов поставить все деньги на кормилицу из Трои тысяча двухсотого года до нашей эры. Впрочем, это уже головная боль Найтенгельзера. Мое дело – убедить Гектора, что тот обязан восстать против богов, и лучший довод посапывает передо мной в колыбельке.

Маленький Скамандрий, получивший от жителей Илиона ласковое прозвище Астианакс – Владыка города, принимается тихонько хныкать и потирает крохотными кулачками раскрасневшиеся щечки. Даже под защитой Шлема Смерти я примерзаю к месту, настороженно глядя на женщину. Та продолжает мирно спать. Но конечно же, стоит мальчику заплакать всерьез…

Сам не зная зачем, опускаю свой бронекапюшон и становлюсь видимым. Кто меня здесь заметит? Две беззащитных жертвы, да и те через пару мгновений окажутся за десятки тысяч миль отсюда… Так что навряд ли они смогут описать мою внешность троянской полиции.

Подбираюсь на цыпочках и откидываю прозрачную вуаль. Налетевший с далекого моря бриз раскачивает занавески на террасах и колышет легкую газовую ткань. Малыш молча распахивает глазенки и смотрит прямо на меня, своего похитителя. И улыбается. Разве такие крохи не должны бояться чужаков? Вот не думал. Хотя что я вообще знаю о детях? У меня и Сюзанны никогда их не было. Студенты, которых годами учил Хокенберри, напоминали скорее полуоформившихся взрослых – долговязые, нескладные, лохматые, неуклюжие в общении, с бестолковыми взглядами. Боже, пять минут назад я не ведал, что малыши до года умеют улыбаться.

Оказывается, умеют. Еще миг – и Скамандрий поднимет рев, а мне придется забрать его с кормилицей далеко-далеко отсюда. Интересно, перенесет медальон сразу трех человек или нет? Ладно, скоро узнаю. После – живо назад. Запаса энергии в моем вибрасе пусть ненадолго, но хватит. Обернусь Афродитой и объявлю жене Гектора ультиматум.