Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты

— Слушай, Гай, — говорит спокойно Володя — Что за глупость ты затеял? Что тебе надо?

Лицо Гая страшно. Глаза вытаращены, на губах пена. Он отступает еще на шаг. Губы его беззвучно шевелятся.

Все равно… — хрипит он. — Я вас всех перестреляю… Не двигаться! Галка, марш к звездолету!

Вот это контакт! — весело произносит Жак.

— Да не будет он стрелять, — лениво говорит Володя. — Что вы, не знаете его, что ли?

Это все из-за звездолета, — грустно говорит Галка. — Он хочет домой. Вы понимаете? Он хочет домой.

— А мы тут при чем? — говорит Жак. — Мы же не можем его…

— А почему все-таки не можем? — отзывается Володя. — Человек хочет домой. Война у него там кончилась…

— Но ведь Корней…

— Жак, — говорит Володя — На Земле вот уже полтораста лет людей учат отвечать за свои поступки с десятилетнего возраста.

Гай глядит на них, дрожа всем телом. Ствол автомата давно уже смотрит в землю, но он не замечает этого.

Гай, — ласково говорит Галка. — Не торчи там, как пугало. Иди сюда, садись.

Гай подходит к костру, держа автомат в опущенной руке. Садится, скрестив ноги и опустив голову.

Ты и в самом деле так хочешь домой? — говорит Жак. — Или это была игра?

Гай молчит.

Не знаю, — хрипло произносит он наконец. — Ничего я теперь не знаю…

Он отбрасывает автомат, хватает себя за волосы и раскачивается из стороны в сторону.

— Я ничего не знаю, ребята! Но ведь я должен быть там! Должен! Неужели вы этого не понимаете? Должен!

Серый осенний лес. Моросит унылый дождь. Черные корявые, словно обглоданные стволы деревьев. Чахлый кустарник между ними. Земля покрыта слоем мокрой прелой листвы.

Через лес идут четверо. Галка, Володя, Жак — в глухих черных комбинезонах с капюшонами. Гай — в своей зелено-коричневой маскировочной куртке и коротких широких штанах. С плеча на ремне свисает автомат. Лица у всех белые, напряженные.

В кустах у обочины дороги они останавливаются. Дорога неширокая, невероятно разбитая и грязная. Невдалеке, уткнувшись покатым лбом в дерево, стоит сгоревший броневик. Чуть подальше стоит другой, завалившийся правыми колесами в придорожную канаву. В тишине слышится шорох дождя и отдаленный невнятный шум, словно где-то проходит множество людей.

Гай поворачивается к гулливеровцам.

— Ну… — произносит он и замолкает. Гулливеровцы молча смотрят на него. У Галки капюшон откинут на спину, лицо у нее мокрое — то ли от дождя, то ли от слез.

— Я пошел, — говорит Гай. — Спасибо за все. Прощайте. Володя поднимает руку в прощальном жесте. Жак говорит:

— До свидания, Гай. Береги себя.

— До свидания, Гай, — повторяет Галка.

Гай поворачивается, поправляет автомат и идет по дороге.

Гулливеровцы смотрят ему вслед, и вот он уже скрывается за поворотом.

Он идет, оскользаясь на грязных рытвинах, обходя глубокие лужи, перешагивая через стволы упавших деревьев. Пинком отбрасывает с дороги конусовидную каску, и она катится в канаву, расплескивая воду.

И вдруг впереди из леса выходят двое и останавливаются посередине дороги. Один — видимо, бывший солдат, высокий плечистый мужик в военной форме с оборванными пуговицами, с мрачной заросшей физиономией. Другой — подросток, ровесник Гая, в такой же, как у Гая, но очень грязной и оборванной маскировочной куртке. Одной ноги у него нет, и он горбится, опираясь на самодельные костыли.

Гай подходит к ним и останавливается. Они хмуро и недоверчиво оглядывают друг друга. И Гай видит на правом рукаве калеки знакомую нам эмблему: оранжевый треугольник с изображением черного кота, яростно выгнувшего спину.

Солдат спрашивает Гая по-алайски. Гай коротко отвечает. Тогда солдат, бешено оскалив зубы, молча срывает с Гая автомат и швыряет в кусты. Затем дает Гаю оглушительную затрещину. Гай падает, но сейчас же поднимается и стоит, медленно обтирая с лица грязь. Солдат сердито командует что-то и, повернувшись спиной, топает по дороге, разбрызгивая грязь огромными рваными башмаками. Гай покорно идет за ним, а следом за Гаем, мучительно переставляя костыли, плетется калека.

Так они выходят к шоссе, по которому медленно тянется поток беженцев, возвращающихся на родные места, откуда их согнала война. Шагают, плетутся, волочат ноги, тянут самодельные тележки, толкают перед собой тачки, несут детей, сгибаются под тяжестью тюков с жалким барахлом бывшие солдаты, инвалиды, женщины, подростки, старики и старухи, все оборванные, грязные, всклокоченные…

Солдат останавливается и молча указывает Гаю на изможденную женщину, которая с трудом толкает перед собой тележку на двух вихляющих колесах. На тележке, вцепившись в узлы замурзанными лапками, сидят двое карапузов лет трех-четырех. Гай кивает. Он подбегает к женщине и наваливается грудью на край тележки. А солдат, отобрав у какого-то старика сундук, обвязанный веревкой, взваливает груз на плечо и идет следом за Гаем. [41] И уже веселее скачет рядом с ним на своих самодельных костылях калека-подросток, бывший Бойцовый Кот великого герцога.

Картина шествия беженцев отодвигается в глубину кадра. Она проецируется на большом, во всю стену, экране в небольшой пустой комнате.

Старуха и Корней сидят в креслах и смотрят на экран.

— Ну вот и конец всем хлопотам, — произносит старуха. — Наши гулливеровцы — молодцы, сынок. Мы хорошо воспитали их. Поздравляю.

Корней хмуро качает головой.

— Не знаю, мать… — говорит он. — Не знаю. Вернуть мальчишку в эту преисподнюю…

Старуха перегибается через подлокотник и похлопывает Корнея по руке.

— Вздор, вздор, сынок. Ты сам в это не веришь. Для нас это преисподняя, а для него — родина. Родина, сынок! [42] Ему там жить, ему там бороться, ему там строить.

— Но ведь мы…

— А мы ему поможем. На то мы Прогрессоры.

Картина шествия беженцев снова надвигается и заполняет кадр. И вдруг среди тобиан появляется знакомое лицо. По грязному шоссе шагает рыжий скандинав Эрик со шрамом на щеке, обросший щетиной, в таком же рваном обмундировании, что и остальные бывшие солдаты, с внушительным тюком за спиной.

Словно почувствовав, что на него смотрят, он поднимает голову, встречается глазами со зрителем и делает рукой едва заметный приветственный жест. Затем, ускорив шаг, обгоняет одного беженца, другого, третьего… И вот он уже рядом с Гаем и упирается могучей рукой в край тележки.

И они идут, толкая тележку, дальше и дальше, мимо развороченного взрывом дома, мимо сгоревшего броневика, мимо ряда кольев с повисшими на них ржавыми касками…

КОНЕЦ

Кроме текста самого сценария в архиве находится письмо Юрия Борецкого, пробивавшего, но, к сожалению, так и не проникшего создание фильма (а может быть, это и к лучшему, иначе мы не имели бы возможности прочесть повесть ПИП):

Трудно переоценить популярность замечательных писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких. Их книги не залеживаются на прилавках магазинов, становясь библиографической редкостью.

Подлинная гражданственность в сочетании с крепкой «закрученностью» сюжета, с яркими полнокровными образами, живым, «разговорным» диалогом делают их произведения подлинно кинематографическими. Они просто просятся на экран.

Меня с братьями Стругацкими связывает многолетняя творческая и личная дружба. Нами делались неоднократные попытки экранизации отдельных произведений, однако, по целому ряду обстоятельств ни одна из этих попыток успеха не имела.

Ставя другие фильмы по другим сценариям я всегда был твердо уверен, что главное дело моей жизни — это все-таки кинофантастика. Какова же была моя радость, когда я узнал, что первый вариант оригинального сценария «Мальчик из преисподней» принят Центральной сценарной студией. В то время я заканчивал в Киргизии свой фильм «Водопад» и не мог ознакомиться с этим вариантом сценария. Прочесть его я смог лишь вернувшись в Москву. Ознакомился я также с заключением сценарно-редакционной коллегии по первому варианту сценария.