Восьмой ангел

И правильно делают!

Да, у нее нет видеоматериала, но есть свидетель. Макс. Господи, хорошо, что он уехал, и им его не достать! Зато она теперь уж совершенно точно сделает эту программу! И расскажет там обо всем. И о Рощине, и о сейдах, и о безумцах из «Туле». Она обязана это сделать. В память о Тимках. Рыжих, талантливых, веселых. Которых убили. Тоже только потому, что они были слишком дотошны в сборе материала и зашли недопустимо далеко. Как там прошамкал магистр? Осквернили святыню? Свастику… Хулиганисто, по-мальчишечьи. Потому что были правильными и смелыми пацанами. И ненавидели этот поганый символ… Свастикой и сложили их тела, там, на холодном камне…

Выродки. Подонки. Сволочи.

Все. Она ни минуты не останется здесь больше. И не надо ее пугать! Домой. В Москву. Хватит отдыхать. У нее просто уйма работы.

На зеленом солнечном боку пологой сопки горячими оранжевыми каплями светилась перезрелая морошка, а рядом, на расстоянии вытянутой руки, сизо подмигивала из кудрявых листьев крупная налитая черника.

Не поднимаясь с земли, Влад полз по поляне, жадно собирая губами ягоды. Вначале он засасывал ртом весь ягодный кустик целиком, потом, яростно чмокая и давясь терпким соком, высасывал ягодную мякоть, а уж напоследок отплевывался от листьев и веточек, попутно попавших на язык.

Организм, отвыкший от какой бы то ни было еды, насытился быстро. Рощин переждал сильную резь в желудке, отдохнул и попробовал встать. Голова немыслимо кружилась, ноги совершенно отказывались от выполнения функций, предназначенных природой. Тем не менее, за несколько мучительных часов, обессилевший и мокрый до костей от собственного ядовитого пота, Влад доковылял до тропинки, по которой, он знал это наверняка, четырежды в день совершали патрулирование солдаты из соседней воинской части.

Патруль его и подобрал. Идти он уже не мог, но зато вполне способен был назвать свое имя.

Его спасение объявили чудом. И следующие три недели, что он с пневмонией валялся на больничной койке, позволяя мучить себя бесконечными уколами, стали временем паломничества журналистов. Местные газетчики, телевизионщики, радийщики — всем хотелось заполучить эксклюзивное интервью у известного ученого, которого, несмотря на ненайденное тело, с почестями похоронили, объявив почти героем, павшим за науку…

Он никому не отказывал. Это тоже было частью его нынешней миссии.

Его волшебному спасению не удивились только двое из многочисленных посетителей, самые важные и вельможные — областной прокурор и председатель областной Думы.

Когда он уже готовился к выписке, прискакала вернувшаяся откуда-то из командировки верная подруга Машка — редактор областной газеты. Обняла, расцеловала, пожалела, что не может обрадовать замечательным известием Славину, поскольку Ольга с Максом мотаются между Питером и Москвой, а может, уже улетели куда-то за границу недельки на две отдохнуть, потому что телезвезда первого канала еще не пришла в себя после перенесенных потрясений. А она, Машка, потеряла свой мобильник и осталась без всех телефонных номеров. Но она уже позвонила Ольге на студию и попросила, чтобы подруга с ней немедленно связалась, как только объявится.

Хорошо, — подумал Рощин. — Чем позже его «друзья» узнают о том, что он жив, тем лучше. Для всех. И для них, и для него, а главное — для дела. Есть время подумать, как все же заставить Славину сделать именно тот фильм, какой ему нужен. И нейтрализовать Барта.

Правда, прокурор определенно заявил, что никакой программы о сейдах Славина не станет делать вообще. Если хочет жить. Но… Ни прокурор, ни кто другой Рощина нынче не интересовали. Хватит. Он и так совершил непростительную ошибку, связавшись с этими безумцами. Решил, идиот, что до поры до времени ему может быть по пути с этим долбанным оккультным орденом, распустившим свои кровавые щупальца на его земле. За что и поплатился.

Не иначе, его боги на время отвернулись от него, если позволили вначале сделать ставку на этих полоумных, а потом так просчитаться со Славиной…

Но именно они, духи сейдов, его предки, его поводыри, дали ему еще один шанс, сохранив жизнь. Для чего этот шанс был дан — вопросов не возникало.

По его подсчетам, до прибытия сладкой парочки с заграничного курорта оставалась еще неделя.

Задачи стояло две: разделить Славину и Барта, чтобы бывший друг не помешал уговорить журналистку, и — уговорить ее самому. А точнее, заставить. Пусть нагонит страху, пусть распустит сопли по поводу трагической гибели практикантов и семейки Шубиных, пусть! Главное, чтобы связала все это с сейдами. Для острастки всем тем, кто вознамерится влезть на эту землю. Его землю. Больше он никому не позволит себе мешать.

Вторая задача почему-то представлялась менее сложной, чем первая. Рощин знал силу своего дара убеждать. Конечно, главным препятствием будет вопрос, почему он, Рощин, пытался их с Максом убить? Но и на это есть ответ, причем очень, очень логичный: действовал под влиянием наркотика, который заставил выпить старый магистр. То есть вел себя как зомби. Чему сейчас сам ужасается… Просит простить, хотя, конечно, такое не прощают, но…

Поверят? Скорее всего. Славина сама испытала на себе действие этого жуткого зелья.

А вот как сделать так, чтобы во время встречи со Славиной рядом не маячил Барт? Отправить бы его куда подальше… Этак, на месяцок…

В Петрозаводске, где поезд стоял целых двадцать минут, уютное уединение Рощина было грубо нарушено.

Уже перед самым отправлением в купе вдруг ввалилась веселая, явно разогретая спиртным ватага. Главным в этом гомонящем сообществе явно числился худенький коротышка в элегантном длинном плаще и ярком кашне. Приклеенная на лицо улыбка и круглые удивленные глаза выдавали в нем иностранца, которому все внове и все нравится.

В руках одного из провожающих темнела бутылка с блестящей этикеткой «Карельский бальзам», смешливая рыжая девушка держала на вытянутой ладони несколько маленьких бутербродиков с салом.

— Ну, Петя, давай! — кивнул коротышке один из ватаги, и по его знаку тот, что держал бутылку, радостно булькнул вязкой жидкостью в пластиковый стаканчик.

Иностранец ласково посмотрел на заполнившуюся емкость, сказал что-то типа «за дружбу», не дожидаясь повторного приглашения, принял стопку, лихо опрокинув в ее рот.

— Молодец, Петюнчик! — довольно крикнула рыжая. — Закуси! — И запихнула в открытый рот иностранца черный хлеб с салом.

Стаканчик пошел по кругу, темная бутылка стремительно светлела, освобождаясь от содержимого.

— Стойте, мужики, — опомнился один из провожающих, — а хозяину? — И он радушно взглянул на Рощина.

— Нет, нет! — замахал руками Влад. — Я не пью!

— Обижаешь! — вдруг отчетливо и почти без акцента выдал коротышка. — За знакомство! Иес? — вопросительно обернулся он к рыжей.

— Так-так, Петюня, молодец! — одобрила та. — На ходу схватываешь!

От настойчивых требований выпить сорокаградусного эликсира молодости и здоровья Рощина спасла проводница, бесцеремонно потребовавшая освободить вагон, поскольку настала минута отправления.

Толпа вывалилась из купе вместе с импортным Петюней, который, наверное, если бы не бдительность проводницы, так и остался бы на Петрозаводском перроне. Видно, «Карельский бальзам» и впрямь оказался чрезмерно хорош.

Под убыстряющийся стук колес служащая железнодорожного транспорта втолкнула улыбающегося иностранца к Рощину. В руке попутчика Влад углядел еще одну, едва початую бутылку живительного напитка, из оттопыренного кармана стильного плаща торчал кусок яркого кашне.

Пит, как он, наконец, представился, споро извлек шелковый шарф, в который оказались завернуты недоеденные бутерброды с салом, аккуратно разложил их на столе.

— Вздрогнем? — немного картавя, подмигнул коротышка.

Столь глубокому проникновению в глубины русского языка Рощин, было, по-хорошему удивился, но оказалось, что на этом познания Пита благополучно исчерпываются, и попутчик перешел на родной английский. Выяснилось, что Пит — шотландец, и в Петрозаводск приезжал для переговоров о поставке леса почему-то в Африку.