Жнецы Грез (СИ)

- Одиннадцать. - ответил Иосиф Федорович, для галочки заглянув в туалет, стыдливо отвел взгляд и полез в карман своего пальто на крючке. - Оч-чень хорошо, спасибо. Сколько в общей сложности я должен?

- Все эти вопросы к Сергею. Думаю, вечером он к вам заедет. Не смею больше задерживать. - сказал мастер и принялся рассовывать по ящикам свой скарб.

- Что вы, что вы! Это я не смею! - запыхтел старик.

Он молча пронаблюдал процесс сборов, заложив руки за спину. Рукопожатие, как и улыбка, несмотря на его старания, вышли какими-то вялыми

- Рад был помочь. - улыбнулся молодой человек.

- Очень приятно удивлен вашим э-э-э... профессионализмом. И э-э-э... нестереотипностью. Редко теперь встретишь таких.

И совсем неожиданно для себя, даже не своим голосом, добавил вслед уже спускающемуся по лестнице юноше:

- Митька!

Он обернулся и дрогнувшим голосом сказал:

- Да?

- И пусть у твоего пути будет Сердце.

Только за грубым хлопком двери и щелчком замка Иосифа Федоровича посетило осознание. Что за вздор он нес? Почему окликнул его Митькой и почему тот отозвался? Он вообще не спрашивал

Стыд и срам, Иосиф Федорович! Где ваш такт?

его имени! Какой путь? Какое еще Сердце? И почему, в конце концов, он так подло избавился от того камня, что его так напугал? Он долго с отрешенным видом стоял в коридоре, прежде чем

А, Бог с ним! Теперь это не мои проблемы! Или мои?

вернулся в кресло, закурил и принялся нервно щелкать каналы, пытаясь заменить картинки видений из зеркала изображениями передач воскресного утра. О срочном деле в туалете он уже и думать позабыл.

Через шесть или семь дней соседка позвонила в ЖКХ и пожаловалась на запах в подьезде - будто крыса сдохла. Муж Зои Ильиничны сказал ей, что уже три дня не может достучаться до соседа снизу - хотел отдать салатницу. И лишь когда еще через пару дней смрада приехали коммунальщики и сузили круг поиска источника вони до третьего этажа, соседи сошлись во мнении о том, что Иосиф Федорович, наверное, оставил что-нибудь мясное на столе, как бывало раньше, и уколесил на дачу. Выносить это безобразие было уже невозможно. Решили действовать незамедлительно и вызвали ребят из службы по вскрытию замков.

Мухи, которые обычно в это время года уже готовятся к спячке, тучей вырвались на лестничную площадку с потоком горячего смрадного воздуха из квартиры. "Потный" труп пенсионера нашли в большой комнате в обществе жизнерадостного ведущего "Других новостей". Иосиф Федорович "сидел" в упавшем на спинку кресле, вцепившись в подлокотники. Старик здорово ударился головой о стену затылком, когда, задыхаясь, опрокинулся назад. Мухи кружили над ним, присаживались и с хищным злорадством потирали лапки друг о друга, беспрестанно ползали по особенно синей на фоне седой бороды коже лица, губам, языку. Полуоткрытые глазницы были забиты желтоватой, копошащейся, слизеподобной дрянью. Прибывшие позже, полиция и врач с санитарами констатировали смерть в результате острой

Да он просто подавился, мужики! Как потащим-то? В нем, поди, не меньше сотни!

кислородной недостаточности. Полупьяная соседка говорила, что слышала ночью какой-то дикий ор дня три-четыре назад, но кто ж ее слушал?

В этом же кресле покойный пять лет назад обнаружил задохнувшейся и свою жену (избыточный вес и сигареты - настоящий бич для смерти от удушья). Пульт от кондиционера (как позже выяснилось, подарка от старшего сына) нашли за диваном со вдавленной кнопкой прибавления мощности. Видимо, при одышке он особенно сильно нажал и выронил его. И как еще старая проводка так долго продержалась?

Осиротевшие дети особо не скорбели по усопшему, не так как по матери: организовали простенькие отпевание и похороны, и почти весь следующий год провели в дрязгах по поводу оставшейся двухкомнатной улучшенки. Алик в итоге уступил. Павел прожил здесь еще два рок-н-ролльных года со всеми вытекающими, пока не уехал в Питер, где с тех пор и лабает блюзы по кабакам.

***

- Митька! - голос заказчика прокатился эхом по подьезду и серым внутренностям черепной коробки Димы. В горле мгновенно пересохло.

- Да? - он не мог не отозваться.

- И пусть у твоего пути будет Сердце.

БАМ! Щелк!

Пульс его сердца и впрямь отправился в путь. Наверх, к отметке сто восемьдесят. И, надо сказать, достиг ее буквально за пару секунд. В глазах потемнело, дыхание перехватило и он на ватных ногах побежал вниз по лестнице. За полминуты спуска дважды чуть не упал и трижды выронил ящичек с ключами, наделав немало шума. Наконец, он вышел в

Чертовы синоптики! Где мое Бабье лето?

ливень. Минут двадцать назад на небе не было и намека на подобную подставу. Дима выпустил ящики и вдохнул полной грудью. И вместе с воздухом "вдохнул" и небо. Низкое, серое и беспросветное. В точности такое же, как тогда... когда "тогда"?

Как-то ему приходилось читать о том, что произойдет с гипотетическим астронавтом, который попадет в черную дыру. Что-то про мучительное вытягивание в макаронину перед смертью или как-то так. Что ж... Судя по всему, его памяти однажды пришлось испытать что-то подобное. Она словно оказалась за горизонтом событий, но все-таки выжила. Вопрос только - где именно был этот горизонт? Продолжая тему объектов Вселенной и их свойств, исследовать которые опытным путем вряд ли когда-нибудь предоставится случай, можно предположить, что в момент, когда Дима "вдохнул" небо, он каким-то образом запустил процесс испарения

Господь, благослови раба твоего, пусть и ярого атеиста, Стивена Уильяма Хокинга!

черной дыры, когда-то поглотившей воспоминания о детстве. Или это сделал оклик Иосифа Федоровича? Перед его уходом он вел себя, мягко говоря, странновато. Потел, как бутылка ледяной минералки в полуденной Сахаре. Но так ли это важно, если сейчас...

***

Вечный ми минор Shape of my heart обволакивает ухоженную серость салона чистокровной японки, Toyota Corolla. Он сидит на заднем сидении, посередине, и устало смотрит на испещренный трещинами и дырами асфальт за ветровым стеклом. По бокам от дороги метров на пять виден жухлый бурьян, дальше все тонет в серой пелене дождя. Старая бетонка ("автобан", кажется) уже позади. Сумасшедшие дворники изо всех сил стараются справиться с непрерывным потоком крупных капель. За рулем - папа, мама - слева. Их очертания расплываются в наполненных слезами почти четырнадцатилетних глазах. Он плачет уже давно. Красные глаза и щеки зудят, продохнуть пробки в ноздрях вообще невозможно, голова вот-вот расколется, как кокос

Тоже мне, райское наслаждение, блин...

в рекламе шоколадок Bounty.

Они уезжают. Навсегда. Папа везет его и мать в... Куда-куда? А оттуда они автобусом доберутся в Кемерово? Ну, да! Потом самолетом в московское Домодедово и поездом на новое место - какой-то чертов город, как его там? Сам папа приедет туда на машине дня через три - попросил товарища помочь в перегонке "узкоглазой колхозницы".

В пелене дождя появляются тусклые желтые точки, и, по мере сближения с встречным авто, мальчик безошибочно узнает разрез глаз единственной на всю деревню сестренки их машины - Toyota Mark II пятого поколения. Та начинает подмигивать дальним светом. Отец нехотя отвечает тем же.

- Пап, стой! - просит Дима.

- Вы уже прощались вчера, сын. Будь мужчиной. - отец стиснул руль.

Машины расходятся и в заднее окно сын видит красную вспышку стоп-сигналов. Измученные слезные железы, с невесть откуда взявшейся силой, выдавили новые капли соленого секрета.

- Папа, пожалуйста!

- Нет! - он сильнее надавил на газ и послушная автоматическая коробка скинула передачу на две ступени вниз. Мотор заревел с новой силой.